Мои попытки выяснить что-либо у Родиона Потаповича также давали осечки. Впрочем, я могла предположить с большой степенью вероятности, что занимало все мысли моего драгоценного работодателя. На его столе я нашла бумажку, на которой были вырисованы генеральские погоны, чей-то внушительный профиль и крупными печатными буквами написано одно только слово: БРАЖНИН.

Надо же, от бессилия босс даже взялся рисовать, хотя никогда этим не грешил.

Я положила бумажку в карман, и Родион о ней не вспомнил.

В один прекрасный январский день он в очередной раз отправился в «Фаворит». Я увязалась за ним, заявив, что хочу поставить на теннис и лично на Марата Сафина. Босс покосился на меня, кажется иронично, и сказал:

— Ну решительно все женщины одинаковые — ставят на тех, кто посимпатичнее, а не на тех, кто посильнее!

— Ну решительно все мужчины одинаковые, — в тон ему отозвалась я, — думают, что они самые умные!

Босс пробурчал что-то, но от последующих комментариев благоразумно воздержался.

Мы пришли в «Фаворит». Здесь было совсем немного народу: три или четыре парня, а с одним из них — девушка, изрядно, кажется, подвыпившая. Ну что ж вы хотите — январь, новогодние страдания, однако.

Родион взял распечатку и стал усиленно размышлять над расписанием соревнований, на которые принимаются ставки. Я же вышла на улицу. Падал снег. Снежинки, крупные и красивые, кружили, как большие безмолвно-белые шмели. Я вынула из кармана лист с нарисованными на нем погонами и профилем, кисти Шульгина, и надписью «Бражнин». Несколько снежинок, кружась, упали на него, я подняла было руку, чтобы смахнуть их, но… вдруг рука моя застыла в сантиметре от поверхности листа. Ну надо же!

Мысль пронизала мозг, и вдруг все стало ослепительно ясно. Ну конечно! Генерал Бражнин никуда и не прятался! Лучший способ не привлекать внимания — это всегда быть на виду!

Я поспешила обратно в приемный пункт. Родион все так же старательно корпел над распечаткой. Юноша с синим лицом попытался сделать мне комплимент, но на втором же слове запнулся и преглупо захохотал. Но я была слишком захвачена своей мыслью, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Я схватила Родиона за локоть и затрясла:

— Родион Потапыч… Р-ро… П-по-тапыч!

— Не мешай, Мария, я составляю «экспресс», — неспешно ответил он.

— Какой еще «экспресс»? — начала было я, но тут взгляд босса поверх моего плеча помутнел, и он досадливо бросил распечатку:

— Ну все! Удачи не жди! Он все сглазит!

И я услышала знакомый голос:

— Здойово, ойлы!

— Здоровее видали, — отозвался один из мрачных мужиков. — Шел бы ты отсюда. Труха, пока по шее не получил.

Впрочем, тот не обратил на недружелюбную реплику никакого внимания, а подкатился к нам с Родионом:

— Здьйаствуйте! Как дела?

— Без вас — прекрасно, — ответил босс.

Я перевела взгляд с лица Родиона на лицо Бранна, потом схватила обоих мужчин под локти и, несмотря на то что они упирались, выволокла их на улицу.

— Что… что такое? — задиристым петушиным голосом выкрикнул босс, верно, позаимствовав некоторые интонации у Бранна-Трухи.

— Родион Потапович, — глухо проговорила я, — это перст божий. Помните, вы говорили, что генерал Бражнин все сделал технично, и выразили сожаление, что не могли бы поздравить его лично с успехом и с тем, что, по всей видимости, он завладеет всей структурой.

— Н-ну… говорил. Но какого черта!..

— Такого, — перебила его я. — У вас есть такая возможность. Простите, товарищ генерал.

И с этими словами я сорвала с Бранна-Трухи его неизменную идиотскую вязаную шапочку и вместе с ней — надетые дужками поверх нее огромные мутные очки в пластмассовой оправе. Открылись прилизанные седые виски и большие уши, и на нас глянули пронзительные серые глаза человека, который не ожидал такого подвоха и того, что я так молниеносно сдеру с него маскировку.

— Позволь, но… — начал было Родион и вдруг уставился на Бранна. Издал короткий горловой всхлип и замолчал. Они смотрели друг на друга молча. Потом Родион тихо произнес:

— В самом деле, он… Как же так?

— Дело упирается в то, товарищ Шульгин, — произнес Бранн, забирая у меня и шапочку, и очки, причем обнаружилось, что у него нет никакой картавости, — что никто и предположить не мог, что невезучий Бранн-Труха — владелец «Фаворита».

— Но, Александр Александрович… зачем вам эта маскировка?

— Люблю выходить в народ, — сказал тот, — узнать, кто чем дышит. Удовольствие ни с чем не сравнимое. И — куда более законное, чем убивать на арене девчонок.

— Вы все знали, — пробормотал Родион, — все рассчитали. А зачем вы рисковали, оказавшись в квартире Амалии Шпеер?

— Я хотел ее спасти, — сказал Бражнин. — Не успел. А тут нагрянула ваша подопечная, а потом — милиция. Меня и забрали. Правда, ненадолго.

— Еще бы! Когда я звонил в участок, там и пикнуть побоялись, куда делся задержанный Бранн. А ведь у вас и паспорт на это имя?

— Есть. Я вообще веду двойную жизнь. Как привык, так и живу. Еще с того времени, когда работал в разведке. В мое тело словно две души втиснули. Вышел в отставку, понял, что не могу жить одной жизнью. Вот так. А у вас, Мария, неплохой глаз, если вы смогли распознать меня под этой шапочкой, очками и общей маскировкой. Недуйно сьйаботано, ойлы! — визгливо сказал он голосом Трухи.

— Мне тоже казалось, что я уже где-то вас видел, — признался Родион. — Но не смог сопрячь генерала. Бражнина и неудачника Бранна-Труху. Ассоциативное мышление подкачало.

Владелец «Фаворита» повернулся ко мне и спросил:

— А как вам удалось определить, что я — это я?

— Очень просто, — отозвалась я. — Снежинки.

— При чем тут снежинки?

Я вынула из кармана бумагу с рисунками Родиона и надписью БРАЖНИН.

— Идет снег. Снежинки упали на буквы Ж и И, ну и закрыли их. Вот так: БРА*Н*Н. И тут меня осенило! Понимаете? Неясные ощущения наложились друг на друга и привели к вполне логичному выводу. Снежинки, да… То же самое было у меня с адресом квартиры на Земляном Валу, где жили Катя Деева и Инна Малич.

— Кстати, слово «Бранн» и возникло из того, что еще в училище мою фамилию залили чернилами, и разводящий прочитал ее как «Бранн», — заметил генерал.

Я искоса взглянула на него и сказала:

— А я помню, как вы встретили меня на улице, я шла от Благовещенского, и произнесли странную фразу: «Это вы, значит? Интейесно! Здьйавствуйте». Только сейчас я поняла ее истинный смысл. Благовещенский сообщил Храмову, а Храмов — вам, что есть такая Леночка из Днепропетровска, которая может убрать Ованесяна. Что она сейчас выйдет из такого-то дома. Вы, по вашему методу, решили взглянуть сами. И узнали меня. Отсюда и эта фраза.

— Кстати, я тогда легко мог бы вас разоблачить, — сказал он.

— Зачем? Мы все в конечном счете сыграли вам на руку, — с горечью произнесла я.

Бранн пожал плечами и, натянув шапочку и очки в пластмассовой оправе, повернулся и медленно побрел по улице, удаляясь от нас. Босс долго смотрел ему вслед, а потом сказал:

— Ну вот, легендарному Бранну-Трухе пришел конец. Больше он не появится в пунктах приема ставок. А ведь эти его появления были главной изюминкой «Фаворита»…

Тени ложились тяжело, длинно и низко, как от глубокой усталости: заходило солнце. Пугливые его блики прыгали в большом, от пола до потолка, зеркале, отражавшем фигуру невысокого коренастого мужчины. У мужчины были необычайно подвижные руки, руки пианиста или вора-карманника. Пальцы одной непрестанно шевелились у подбородка мужчины, оглаживая бледную кожу. Во второй был ком только что размотанных, снятых с рук бинтов.

Человек смотрел на себя в зеркало. В его темных глазах стояло удивление.

— Ну что же, — наконец сказал он, — спасибо, Игорь Викентьевич. Хорошо сработал.