— Вы, Александра. Им будете нужны вы.

— Что это? — горько осведомилась она. — Речь команды поддержки? Они выбрали тебя для того, чтобы вручить мне извещение об увольнении, потому что решили, что ты сможешь подсластить пилюлю, Мавро?

— Я не виню вас в том, что вы так считаете, — сказал он, прямо встречая её взгляд. — Но я ничего не подсластил. Будет мерзко, и будет унизительно. На какое-то время — возможно даже на два-три стандартных года — вы будете, в лучшем случае, гласом вопиющего в пустыне. Но я предельно серьёзен. В конце концов, то, что останется от централистов и умеренных поймёт, что им нужен яркий лидер. А вы, женщина, которая стала политической мученицей, пытаясь защитить их от их собственной паники, будете единственным логическим выбором. Поэтому вам нужно подать в отставку сейчас, прежде чем импичмент будет вынесен на голосование. Пока это всё ещё ваш выбор, и вы сможете сказать тем, кто оставил вас, что уходите с высокой поднятой головой, уходите до того дня, когда они осознают, какую ужасную ошибку совершили.

Он замолк и покачал головой.

— Я не могу обещать, что всё обернется именно так, как я предполагаю, — признался Канжер. — Но вы всегда говорили, что я один из лучших известных вам политических стратегов. Может быть это так, а может быть и нет. Но, если быть совсем откровенными, что ещё вам остается?

Александра смотрела на него, слушая, как поднявшийся этим солнечным утром ветер треплет край материи зонтика, словно весело хлопает в ладоши, и пыталась найти ответ на его вопрос.

Салажий Уголк пустовал.

Аикава ушёл на "Копенгагене". Лео всё ещё оставался на Корнати. А Рагнхильд… больше не было. Остались только Хелен и Пауло.

Хелен сидела в обсервационном куполе, забравшись в кресло с ногами, уткнувшись подбородком в колени и обхватив руками лодыжки. Она разглядывала собирающиеся на орбите Монтаны корабли и думала. В куполе было очень тихо. Взгляд её остановился на ближайшем соседе "Гексапумы".

Тяжёлый крейсер "Колдун" оказался на Дрездене, когда туда прибыл "Эриксон" с приказом капитана Терехова всем кораблям флота в системе направляться к нему на Монтану. Капитан Андерс по выслуге был младше капитана Терехова, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как повиноваться, что бы он там ни думал о приказе. Он пришёл на Монтану два дня назад в сопровождении эсминца "Дротик". Хелен не знала, что именно шкипер рассказал о своих намерениях Андерсу и лейтенант-коммандеру Джефферсу, командиру "Дротика". Она допускала, что он мог вообще пока ничего им не сказать. Но на борту "Бойкой Кисы" к настоящему моменту все уже составили себе довольно неплохое представление о намерениях Терехова, и она подозревала, что слухи уже перекинулись на другие корабли, и Андерс с Джефферсом получили как минимум несколько намёков.

Затем, этим утром, прибыли ещё корабли, на этот раз с Талботта. "Вулкан" вернулся вместе с ещё одним крейсером типа "Звёздный Рыцарь" — "Бдительным" коммандера Элеаноры Хоуп, и лёгким крейсером "Отважный" — того же типа, что и "Непокорный", прежний корабль шкипера. С ними было ещё два эсминца — "Рондо" и "Ария", оба старого типа "Шансон".

Хелен отметила, что у них собирается довольно основательная эскадра. Да, по мантикорским стандартам большинство кораблей практически устарели, но по меркам всех остальных эти стандарты были слегка завышены.

Разумеется, эскадра-то была по сути дела краденой. Все эти корабли были частью "Южного патруля" контр-адмирала Хумало, одного из основных элементов его стратегии борьбы с пиратством. Формально, собирая их, шкипер не превысил своих полномочий. Задержки в прохождении информации на межзвёздных дистанциях означали, что от офицеров требовалось проявление инициативы. И чем выше становился ранг офицера, тем более инициативного поведения от него ожидали. Однако отмена распоряжений непосредственного начальства, тем более командующего станцией, не была чем-то, что можно себе позволить без веских на то оснований. И сделавшему это офицеру следовало быть предельно уверенным, что он сможет обосновать оправданность своих действий.

Впрочем, если он в ходе своих эскапад погибнет, то тем самым по крайней мере ловко отвертится от практически неизбежного разбирательства его действий.

Эта мысль вызвала у Хелен печальную улыбку. Хотелось бы поделиться ею с Пауло, но тот был на вахте. Что было одной из причин, по которым она пришла сюда сейчас, когда могла побыть в полутьме и тишине наедине со своими мыслями без необходимости делится ими с ним.

Улыбка Хелен поблекла, когда она поняла, что на самом-то деле была рада побыть вдали от него, по крайней мере в данный конкретный момент. Не счастлива, просто рада. Или, возможно, выражение, которое могло бы описать её чувства, было "испытывала облегчение". Хотя и у него был подтекст, который не подходил к ситуации.

В каком-то смысле они с Пауло болтались в Салажьем Уголке как две горошины в банке. Гардемаринский кубрик был предназначен для размещения восьми человек. Для двоих там было по сути дела слишком много места, хотя когда они впервые поднялись на борт "Гексапумы" представить себе подобное им было бы затруднительно.

С другой же стороны, имевшееся в их распоряжении пространство было слишком замкнутым. Когда не за кого было прятаться, у Пауло не получалось поддерживать прежнюю маску отстранённости, даже если бы он этого хотел. Что само по себе вызывало определённые проблемы, особенно в свете прописанного в Военном Кодексе запрета на физическую близость между военными, входящими в одну цепочку командования.

Дело было в том, что теперь, когда она знала подлинную причину, по которой Пауло так красив, и тем более после того, как она преодолела собственное глупое предубеждение и начала знакомиться со скрывавшейся за этой красивой внешностью личностью, она находила его… привлекательным. Весьма привлекательным, если говорить начистоту, чего ей крайне не хотелось делать. Она пришла к пониманию того, что то, как он утешал её после смерти Рагнхильд, было для него совершенно естественно, несмотря на неохотное сближение с людьми. Разумеется, Рагнхильд стала ему другом, также как и другом Хелен, но это было не одно и тоже. Он знал её меньше шести стандартных месяцев, Хелен же — больше четырёх стандартных лет. Пауло и Рагнхильд сблизились как раз достаточно для того, чтобы он сознавал, насколько болезненна была её смерть для Хелен, и для того, чтобы для него самого её смерть была достаточно болезненна, чтобы искать утешения.

Тот момент разделённых чувств, когда она рыдала у него на плече, а его слёзы падали на её волосы, изменил их отношения. То, что становилось дружбой, в своём роде столь же близкой, как с Аикавой и Рагнхильд, перешло в нечто иное. Нечто куда более значительное, и более чем слегка пугающее.

У Хелен и прежде бывало то, что она называла "романтическими отношениями". Вообще-то неоднократно. Иногда это было классно; другой раз разочарование вызывало в ней желание прибить идиота. Как и большинство мантикорских подростков, она была достаточно неплохо обучена основам человеческой сексуальности, и эти уроки пришлись кстати во время романтических отношений. И это тоже было классно. Временами ещё как классно, и она охотно это признавала.

Но никогда такие отношения не начинались так, как то, что зарождалось между нею и Пауло. Прежде всего, они не начинались с интенсивной неприязни с её стороны. И ни у кого из парней не было такого, как у Пауло багажа. Не было чуть ли не божественной красоты… и отвращения к источнику этой самой красоты. В Пауло укоренилась крайняя подозрительность. Защитная реакция против привлекательности, заложенной в его генах, чтобы повысить его рыночную стоимость как товара. Он не хотел, чтобы люди тянулись к нему из-за его внешности, а из-за собственной болезненной чувствительности он преувеличенно считал, что тот, кто всё-таки тянется к нему, делает это на самом деле из-за его внешней привлекательности.