"Работая над песней для кино, он понимал, что она является составной частью фильма, и готов был заменять слова и даже фразы, поэтому часто в скобках писал синонимы или варианты отдельных слов или строк. Причём, окончательный выбор зачастую доверял режиссёру; конечно, только в тех случаях, если между ними существовало проверенное временем доверие", — отмечает Г. Полока.[199]

Как пример сказанному — строки из процитированного выше письма: "В студенческой песне тебе полная свобода, можешь марать, перекомпоновывать и т. д."[200]

"Кроме того, он готов был на изменения в тех случаях, когда имел дело с выдающимися исполнителями, — продолжает рассказ Г. Полока. — Убедительный пример тому — "Песня Вани", написанная им для моей картины "Одиножды один", которую должен был исполнять такой уникальный артист как Папанов. Последний куплет выглядел в его рукописи так:

Дескать, мир да любовь вам, да хлеба на стол,

Чтоб согласье по дому ходило.

Ну а он даже ухом в ответ не повёл —

Вроде, так и положено было…

И тут же, в скобках, им был приписан вариант последней строчки, специально в расчёте на знаменитую папановскую интонацию:

(и забило меня, зазнобило!)"[201]

В этой картине Высоцкий снова обратился к жанру, в котором работал ранее — подражание фольклору. В таком ключе писались лишь частушки для несостоявшегося при жизни Высоцкого спектакля "Живой" в Театре на Таганке. Теперь снова пришлось "взяться за старое".

"В картине "Одиножды один" по сценарию кроме оригинальных песен предполагалось много народных обрядовых, а также частушек. Высоцкий категорически возражал против прямого использования этнографического песенного материала, на котором настаивала редактура. Стремясь к стилистическому единству, он и на этот раз остался верен себе. Он решил писать фольклорные песни сам. Началось изучение сборников русских народных песен, многочасовые прослушивания этнографических записей в консерватории, бесконечные беседы со специалистами и исполнителями. Причём это происходило аврально, без передышки. С упорством и жадной настойчивостью, так свойственной Высоцкому. Постепенно он начал импровизировать, на ходу сочиняя припевки, частушки, приговорки, причём настолько точно по стилю и языку, что этнографы не могли поверить, что всё это не подлинные народные вещи, а — сочинённые им.

Так возникла "Свадебная встречная песня", "Песня свата", "Частушки невесты", "Венчальная отцу". Все эти его замечательные сочинения обладали всеми достоинствами подлинной народной песни, и вместе с тем в них ощущался неповторимый аромат его интонации, этакой образной заострённости. К сожалению, и на этот раз повторилась история, уже имевшая место на картине "Один из нас" (предыдущий фильм Г. Полоки, в который Высоцкий также не был утверждён — М.Ц.): после многократного редактирования от всех этих песен в картине осталась малая часть, причём по одному куплету от каждого номера".[202]

Тяжёлая работа Высоцкого привела к почти нулевому результату. И как апофеоз — рецензия на фильм: "Как пародия "блатного" жаргона это ещё сошло бы. Но ведь под эту, с позволения сказать, "фронтовую" песню (речь идёт о песне "Я полмира почти через злые бои…" — М.Ц.) обливаются слезами положительные герои фильма! Плачут! И даже просят спеть ещё! И даже подпевать пытаются!"[203]

Владимир Высоцкий снова не вписался в рамки социалистического реализма, по законам которого жёны советских солдат всегда — и безо всяких исключений! — ждали их, не позволяя себе "ничего такого"…

О том, что Высоцкий должен был сниматься в этой картине, я впервые узнал из воспоминаний оператора фильма А. Чечулина. Его беседа с высоцковедом Б. Акимовым была опубликована в 45-м сборнике "Белорусские страницы"[204].

По воспоминаниям А. Чечулина, в конце мая того года Высоцкий был на "Ленфильме". Н. Трощенко и А. Вехотко, снимавшие картину, предложили ему небольшую роль, но по какой-то причине сняться он не смог, о чём режиссёры потом весьма сожалели.

Как оказалось, оператор запомнил события с точностью до наоборот: роль была большая, а снимать Высоцкого режиссёры (по крайней мере, один из них) не хотели, о чём мне откровенно сказал А. Вехотко в телефонной беседе, состоявшейся 30 декабря 2006 г.:

"Володя хотел сниматься у нас в роли одного из первых русских авиаторов Льва Макаровича Мациевича. Мы с ним разговаривали на эту тему, но потом я ему сказал: "Володя, ты знаешь, я даже пробовать тебя не буду, потому что ты должен понять простую вещь. Мациевич был аристократ, а у тебя всё-таки этого нет. Ты меня, Володенька, извини". В результате я пригласил на эту роль другого актёра, а с Володей мы так и расстались".

С 5 по 31 октября 1974 года "Таганка" в четвёртый раз за девять лет приехала с гастролями в Ленинград. Для Высоцкого гастроли начались… с аварии.

"4 октября. Высоцкий попал в аварию за семьдесят километров от Ленинграда. Перевернулся. Сам, слава Богу, ничего — бок машины помят", — записала в дневнике актриса Театра на Таганке А. Демидова.[205]

Как я уже писал в главе, посвящённой гастролям 1972 года, если не публика, то, во всяком случае, ленинградская критика "Таганкой" пресытилась. За всё время гастролей (почти месяц!) в городской прессе появилась единственная рецензия, да и та — в многотиражке! Остальные газеты на визит одного из самых известных московских театров не откликнулись ни единой строкой. Даже о том, какие спектакли привезли москвичи, — а ленинградцам показывали девять спектаклей, — можно узнать лишь слушая фонограммы выступлений Высоцкого.

"Мы здесь на гастролях вот уже две недели. Скоро они заканчиваются. В этот раз мы привезли несколько новых названий, которых не было в прошлые приезды. Это — "Тартюф"; это — "Товарищ, верь!" по произведениям Пушкина, письмам его, по воспоминаниям; и это спектакль "Деревянные кони" по повестям вашего ленинградского писателя Можаева. Вот эти три названия новых, а остальное всё прежнее, но, однако, ленинградцы и прежнее тоже хотят смотреть. Так что у нас дела хорошие, мы план выполняем".[206]

Действительно, публика хотела смотреть и "прежнее", и в первую очередь это относилось к спектаклю "Гамлет". Единственная рецензия в ленинградской прессе посвящена именно этой постановке. Точнее, разбору исполнения роли Гамлета Владимиром Высоцким.

"О Гамлете Высоцкого много спорили, спорят и сейчас. Но не будем ломать копья в критических турнирах, отыскивая порядковое место нового Гамлета в шеренге признанных знаменитостей. Не будем сравнивать манеру игры Высоцкого с полюбившимся зрителям образами, созданными нашими соотечественниками Самойловым, Фрейндлихом, Смоктуновским.

Гамлета Высоцкого можно принимать и не принимать (это дело вкуса, зрительского восприятия). Но попытаться понять его — необходимо.

С чем же вышел на подмостки этот Гамлет, какую душевную боль он поведал миру?

И здесь есть повод порассуждать, насколько удалось Владимиру Высоцкому передать психологическую структуру образа, открыть в нём новые оттенки, разобраться в лихорадочной, импульсной работе ума и сердца мятущегося принца.