Литмир - Электронная Библиотека

Инспектор чиркнул одну и закрыл глаза — маленькое желтое пламя показалось атомной вспышкой. На второй спичке глаза привыкли. Он осмотрелся...

Мусор и пыль... Доски со стен сорваны. Ни одной железки, кроме мятой канистры. Да и не поможет тут никакая железка — подпол был выбит в серовато-зеленой глине, крепкой, как асфальт. Ее взял бы только лом, и Петельников теперь не знал, в какой стороне море.

Поджечь, поджечь мусор, куски дерева и половицы над головой — пусть горит этот дом ясным огнем... Доски выгорят, и он выйдет. Нет, не выйдет, — он сгорит первым. Скорее всего, задохнется дымом.

Стучать в половицы, пока кто-нибудь не услышит. Он схватил рейку и ударил в доски над головой, но гнилое дерево разломилось на несколько кусков, как рассыпалось. Петельников схватил вторую — она обломилась еще в руках.

Тогда кричать. Он замешкался, не зная, что выкрикивать. «Караул», «помогите»? Ему, старшему инспектору уголовного розыска, кричать такие слова... И он заорал: «А-а-а...», стараясь звуком прошибить могильные стены. Кричал долго и протяжно, пока ему не показалось, что все звуки скопились в этой яме и сейчас войдут обратно в глотку. Петельников смолк. Стало еще тише. Да и кому кричать? Возле этого дома не было растительности и пляжа. Егозливые волны размывали глину и серой взвесью мутили воду. Сюда не ходили гулять и тут не купались. Даже рыбаки не удили.

Не зная уж и зачем, он вновь зажег спичку и стал осматривать пол. Ничего. Мусор, тьма и глухие стены. Много бумажек, желтых, полуистлевших, как клочки папируса. Один, неожиданно свежий, лежал поверху. Он поднял его, чиркнул новую спичку и осмотрел. «Ава, доченька...» Заточенный! Тот же почерк, тот же карандаш, что и в бутылочной записке.

Вот, значит, как. В этом доме сидел человек, который написал записку, сунул в бутылку, запечатал глиной и, видимо, незаметно швырнул меж оконных досок под обрыв. Потом его опустили в этот подпол, где он тоже пытался что-то написать, но, вероятно, не успел. «Ава, доченька...» Скорее всего помешал он, инспектор, когда подошел ночью к дому. Этот человек, заточенный, стар, у него есть дочь со странным именем Ава, которая живет, видимо, в поселке. Этот человек наивен, коли полагается на бутылку...

Да, но при чем тут он, Петельников? Он-то как попал в поле зрения тех, которые заточали или что там делали? Попал просто. Его запомнил тот самый глаз, его запомнила та скула. Может, глаз и был Олегов? Нет, ту скулу Петельников заприметил. Этого Олега к нему подослали, чтобы убрать. И вот он сидит в подполе...

Нелепость. Жуткая нелепость. Ему стало обидно до боли в скулах, и эта обида предательски двигалась к глазам... Что ж — смерть в подвале? Ему приходилось видеть скелеты в заброшенных окопах — там ребята погибали в бою, на людях, точно зная, ради чего им лежать этими скелетами. Впрочем, он схватился с шайкой, и, может быть, смысл в его гибели тоже будет... Да он и не с такими шайками схватывался. И выходил победителем. Нет, были и поражения. Он перебрал их в памяти, свои поражения, — все они случались лишь оттого, что инспектор получал удары сзади, из-за угла, неожиданно... Как теперь. Но таких нелепых поражений он не знал...

Оставалось надеяться на случай: сюда мог забрести дикий турист или могли переночевать бездомные отпускники. Оставалось ждать. Поэтому нужно беречь силы.

Он лег на мусор и начал слушать землю.

Больше всего он страдал от беляшей, съеденных вечером, — хотелось пить. Если он умрет, то от жажды. Болела голова и шея. Он не знал, ночь ли еще, утро, или пошел второй день — часы его стояли. В темноте и тишине время повисло, как в космосе. И мерить его он мог только степенью жажды.

Видимо, он дремал. Или забывался. Тогда видел майора, который подергивал седеющие усики и повторял: «Эх, капитан...» За ним, за майором, на маленьком столе стоял пузатый графин с водой. Инспектор пытался его схватить, поднимал руку, но слова начальника «Эх, капитан...» останавливали.

А майор вдруг сказал: «Эх ты, Сивый». Петельников удивился — он был темный: белая кожа и черные блестящие прямые волосы. Он удивился и открыл глаза, вперившись взглядом в темноту.

— Сивый, рви эту, — глухо сказал наверху вроде бы женский голос.

Петельников вскочил и крикнул не своим, хриплым дискантом:

— Эй, кто там?!

Наверху моментально все стихло.

— Откройте, откройте!

Быстрый звук каких-то шлепающих — босых? — шагов пересек дом с угла на угол. Убежали. Видимо, это были ребята, которых испугал его замогильный крик.

Он схватил рейку и начал стучать — дети любопытны, должны вернуться. Но рейка сразу же обломилась. Тогда он стал хватать обломки и швырять их в крышку подпола. Ноги дрожали, сверху сыпался песок, в ушах стоял гул, не хватало воздуха, а он швырял и швырял...

— Кто стучит? — спросил звонкий голос.

— Ребята, откройте! Скорее откройте!

— Тут бревно..

— Позовите взрослых! Только не убегайте!

— Попробуем рычагом. Сивый, давай-ка, ты гантели жмешь...

Они завозились, кряхтя и поругиваясь. Видимо, не могли найти подходящего рычага. Потом что-то застучало, потом покатилось, потом упало... И вдруг — тишина.

Петельников напрягся, непроизвольно взметнул руки туда, к полу дома, к своему потолку...

В тишине неуверенно скрипнуло, но не так, как скрипят железные петли дверей и калиток, а глуховато, когда доска трется о доску. И Петельников увидел над собой прямоугольник света и две головы.

— Ребятки, детки... — пробормотал он, бросился вверх, но не допрыгнул, сорвался и упал на колени.

Ребята опустили широкую доску, по которой он выполз муравьем...

Жаркое солнце через открытую дверь ударило ему в лицо. Он схватился за глаза и притих. Но сквозь руки, сквозь стены дома проходило его тепло, а вместе с ним шло тепло земли, трав и моря. Петельников вдруг ощутил дикую прелесть жизни, прелесть существования своего тела; ощутил через солнце, да, видимо, солнце и было жизнью. Не потому ли все отдыхающие жарятся на нем, словно тоже побывали в подвале?

— Сколько времени? — хрипло спросил он.

— Часа три, — ответил высокий смуглый мальчик.

Он просидел ночь и полдня и теперь по-дурацки улыбался, радуясь белому свету.

— А зачем вы туда залезли? — поинтересовался другой паренек, Сивый.

— Меня посадили.

— Кто?

— Да шутник один, — счастливо ответил Петельников.

— Это не шутник, — усомнился высокий.

И тут инспектор увидел на полу литровую банку воды — оказывается, пресная вода имеет свой пресный вид.

— Попить хотите? — спросил Сивый.

Инспектор проглотил воду одним большим глотком, отдышался и тихо сказал:

— Спасибо, ребятки. Вы спасли мне жизнь.

Они смотрели настороженно — из погреба, из-под бревна, вылез грязный, небритый, окровавленный мужик, сообщил какие-то глупости и выпил банку воды.

— Ну, ребятки, поговорил бы с вами, да надо искать того шутника...

— Будете бить? — заинтересовался Сивый.

— Нет, не буду.

— Боитесь?

— Я против самосуда, — вздохнул Петельников. — В милицию его сдам. Братцы, еще раз спасибо.

Он спустился к морю, почистил одежду и смыл кровь водой, от которой защипало рассеченную кожу. И махнув двум фигуркам на обрыве, пошел к поселку...

— Ой, боже! — хозяйка так и села на скамейку перед домом. — А я уж хотела в милицию бежать.

— Приятеля встретил, — пробормотал инспектор, не придумав по дороге никакой приличной версии.

Но хозяйка придумала моментально. Видимо, его вид не вызывал сомнений.

— В вытрезвитель попал?

— Ага, — обрадовался Петельников.

— Похудел-то как... Иди поешь.

Почему-то вытрезвитель вызвал нежность. Она налила тарелку горячего супа и поставила свои, отборные помидоры.

Доев суп, инспектор почувствовал прилив необоримого сна. Хозяйка еще что-то говорила о плодожорке, которая поселилась на яблоках, но его уже тянула кровать.

39
{"b":"242830","o":1}