Надо ли говорить, что его безумная атака захлебнулась сразу же?..

…Серег в задумчивости потер левое ухо: он обыскался журнала в лаборатории, в библиотеке, в кабинете и меньше всего ожидал найти его здесь. Вспомнить, когда это он положил его сюда, он не мог: он давно не навещал свою «Келью Одиночества».

Поразмыслив пару минут, Серый Инквизитор грустно усмехнулся и махнул на все рукой. Затем он небрежно сгреб со стола журнал и отправился разъяснять Ориону, сыну звезд строение лихтенной серебристой цепи на кристаллической матрице; давно обещал.

…Пропажу Хоры Лунарис он обнаружит еще очень не скоро…

…Горы Фумо, молчаливые стражи неизведанных земель, где, согласно легендам, живут твари и народы, не ведомые даже миродержцам. До поры, до времени путь человеку туда закрыт, и суровые ледяные горы проследят, чтобы он, такой юный и любопытный, не сунулся в дикий край раньше срока. Раньше, чем изобретет летающие машины или особо мощные левитационные заклинания — иначе он найдет за горами только свою смерть.

Горы Фумо перейти нельзя… И этой обледенелой площадки на высоте трех с половиной тысяч метров над уровнем моря человек достичь бы никогда не сумел, ведь для этого нужно сначала преодолеть еще четыре таких горы, поднимаясь и спускаясь по крутым склонам.

От самого прихода миродержцев здесь было тихо и спокойно. Ветра находили здесь свой дом. Редкие птицы роняли сюда свою тень.

Но вот случилось небывалое. Невозможное. Пренебрежительно мало вероятное, чего не предположил бы даже старик Раеннар Виэн… Здесь разверзся Провал — и выбросил на голый лед истерзанное тело человека…

Прекрасный ледяной мир был добр к умирающему Максу Милиану, настолько, насколько могут быть добры холодные горы. Льдистые пики сияли ослепительной, первозданной белизной, и голубое небо над ними было безоблачно. Порывистый ветер крал тепло воспаленных ран, умеряя боль и навевая последний сон… Большего Макс не мог просить — только уснуть навсегда в живом, настоящем мире, где солнце движется по небу и плачет меж скалами ветер. И он был благодарен судьбе за то, что сумел вырваться из багряного ада.

Готовый уйти навсегда, Макс Милиан все же задержался ненадолго: левой рукой (правая отказывалась повиноваться) он вынул из кармана Хору Лунарис. Камень тяжело было держать — он то и дело норовил выскользнуть из окровавленных пальцев, но Макс справился: медленно, как во сне, он поднял молочно-белый стабилизатор над гладким льдом площадки и погрузил его в ноздреватую плоть скалы.

Вот твоя новая оправа. Отныне и навсегда.

…Долг выполнен. Непонятный и никому не нужный долг. Мучительно выдохнув, Макс Милиан закрыл глаза…

Сон вечной мерзлоты простер над ним свое белоснежное крыло. Сознание стремительно меркло, совсем как горящий обсидиан на груди.

Необъятная Вселенная разверзлась перед мысленным взором, как в трансволо, только пространство было черным, с единственной звездой в центре. Той самой. И она приближалась, медленно. И сияла все ярче… Она была прекрасна…

…предсмертное видение прервала далекая жгучая боль…

Над Максом Милианом склонился человек. Темную, остро пахнущую лекарством жидкость из толстой фляги он лил прямо на чудовищные, безусловно смертельные раны. И те срастались, вспухая жуткими шрамами, навсегда уродующими руки, грудь, лицо…

Чудесное зелье было замешано на болотном жоге, самом злом из всех известных и, вылитое на открытую рану, должно быть, жгло хуже каленого железа…

Вернувшись в реальность, Макс Милиан взвыл от боли.

— Тише, тише… — говорил ему странный лекарь, распространяя волны обезболивающего заклинания, отдающие Северным холодом.

Мальчишка притих и теперь только слабо стонал — должно быть, небольшое жжение все же осталось: заклинание самодельное и далеко не идеально по воздействию.

Боль была нужна, чтобы вернуть заблудшую душу обратно. Теперь в ней нет необходимости…

Человек тяжело вздохнул и опустил флягу, держа ее обеими руками. Пять пальцев было на этих руках: два на левой и три на правой; болезненно скрюченные, словно неправильно срослись после тяжелого перелома, раздробившего всю руку…

Через несколько минут Макс Милиан открыл глаза. Он бы ни за что этого не сделал в такой момент, но его мучила чудовищная жажда — такой он не знал даже в Кулдагане.

Теперь он совершенно не представлял, как добудет себе воду, кого о ней попросит, но тянулся в реальный мир, зная, что должен попить, иначе сойдет с ума.

В глаза ему ударил яркий свет, лившийся из незнакомого окна со слюдяными пластинками вместо стекол. Потом он не раз и не два удивится, как этот печальный свет мог показаться ему ярким. Но тогда он его просто ослепил.

Макс зажмурился, и почувствовал, как губ его коснулся шершавый край глиняной чашки, в которой плескалась вода. Он пил долго, пока не захлебнулся и не закашлялся, тревожа едва затянувшиеся раны… и тут он увидел руку, поднесшую ему драгоценную воду: трехпалая, изуродованная человеческая рука…

Когда Макс повернул голову, то увидел своего спасителя… При взгляде на него что-то болезненно содрогнулось в душе страдающего мальчишки… Этот человек был стар; тело его явно несло давние следы пыток. Шрам на шраме; уродливо сросшиеся кости; обезображенное лицо… Но глаза его до сих пор блестели молодо и выражали большую внутреннюю силу.

— Можешь звать меня Палюс, — представился незнакомец. — Но это потом, а сейчас лучше помолчи.

Он медленно и осторожно поставил пустую чашку на низкий столик у кровати Макса Милиана. Макс невольно проследил взглядом это движение и увидел левую руку Палюса: та была искалечена еще сильнее правой и, возможно, почти не слушалась хозяина… сложно представить… Сейчас она лежала поперек столика на белоснежном, свернутом в рулон полотенце, впитавшем в себя несколько капель крови: в вену на сгибе локтя была вколота толстая игла, переходящая в прозрачную извивающуюся трубку, казавшуюся полым стеблем неведомого науке растения. Посередине она расширялась, и это расширение окутывало нежное клубящееся облако магической энергии. Оно пульсировало, как сердце, и с силой гнало кровь дальше.

Макс не мог приподнять голову, чтобы увидеть, что заканчивается кровавая трубка в его собственной вене, он это просто почувствовал: мягкими толчками в его тело поступала чужая кровь…

— У меня первая отрицательная, группа санта минори, — с усмешкой произнес Палюс. Впрочем, в его словах была и некоторая доля гордости. — Первая. Подойдет любому. Я универсальный донор… А ты много крови потерял. Еще воды хочешь?

Макс Милиан слабо кивнул, насколько это возможно, лежа и не поднимая головы. Палюс с готовностью наполнил и поднес ему еще чашку. И еще…

Все это время он что-то говорил. Кажется все подряд, Макс не разбирал… Только человек, одичавший от одиночества, мог говорить так. Без умолку, сваливая в одну кучу события, мысли и чувства. Похоже, Палюс и был таким человеком.

Утолив наконец жажду, Макс Милиан закрыл глаза. Уснуть он не смог. Он слушал и слушал бесконечный поток ничего не значащих слов. Он чувствовал, как Палюс вынул иглу из его руки; как снова и снова обрабатывал его раны чем-то жгучим, ежесекундно повторяя обезболивающее заклинание — Макс даже невольно выучил эту убогую самоделку. Сам он перенял у Галана заклинание куда более действенное и очень жалел, что не может применить его сейчас… Раненый маг, как бы он ни был силен и талантлив, не способен контролировать магические потоки; он почти беспомощен, когда ему очень больно или что-то другое туманит его разум. Что такое быть раненым магом, Максу Милиану предстояло испытать в полной мере…