Максимилиан его выслушал и сделал выводы. Делиться этими выводами он ни с кем не собирался. Пока что.
И в зал, к восьми драконам, пытающимся утешить одну расстроенную Эдну, Макс и Раджес вернулись вместе. Первый был хмурнее тучи, второй радушно улыбался, так, словно готов был принимать благодарные аплодисменты и ловить цветы, летящие на сцену.
— Вот твой мальчик, Эдна, — сказал Раджес, легонько подталкивая Макса в спину. — Не горюй…
Обсуждение планов назначили на утро, ибо в этот вечер предводитель был слишком не в духе, чтобы бесстрастно объяснять, что к чему.
…Максимилиан стоял на высоком балконе, крепко сцепив пальцы на его перилах, и пристально смотрел на возвышающуюся над городом Цитадель. Эдна боялась его в такие моменты. И сейчас, стоя за его спиной, как тень, она робко пыталась с ним заговорить…
— Раджес… он не такой плохой, как кажется… Строит из себя такого распутника, а на самом деле очень верный…
— Ну да, это я уже понял, — грубо перебил ее Макс. И вновь — молчание.
— Он хорошо отзывался о тебе. Он… он восхищен тобой… Он бы на край света пошел за таким человеком, как ты… И я… я бы тоже пошла… — и вдруг Эдна взмолилась, отчаянно, в последней надежде тронуть суровое сердце: — Возьми меня с собой! В Цитадель!
— Нет, — отрезал Макс. — Если хочешь помочь, приготовь мне звездный яд. К завтрашнему вечеру.
— Хорошо… — сникла Эдна. В ее голосе ясно слышались обида и разочарование, скрыть которые было невозможно…
Она ушла. И Макс остался один. Наедине с огнями города, с громадой Цитадели, скребущей вершиной небеса. Долгий, исполненный боли стон вырвался из его груди. Но не было слез, которые принесли бы облегчение. И даже молиться было некому: какое право он, замысливший такое, имеет на милость Неба?..
Один…
И так будет всегда…
Зачем тебе это, Горящий?..
Последний день приготовлений прошел хлопотно. Макс выложился полностью, лишь бы не оставаться с собственными мыслями наедине. Он все время был занят. Прогонял вновь и вновь план действий, экзаменуя каждого на предмет, что он должен делать в добром десятке предусмотренных случаев. Все эти «План А», «План Б», «План Катастрофа» и прочие…
Были закуплены девять плащей черного фарха. Проверены мечи. Приготовлены стрелы. В тысячный раз отработана тактика применения боевых заклинаний. Ни минуты покоя…
…Эдна провела этот день в затворничестве. Наедине с жутким рецептом, коробкой с ингредиентами для него; в окружении колб, перегоночный столбов и экстракторов…
Тонкие, ловкие руки легко управлялись с опасной работой. И ни одной слезинки не упало в самый подлый, самый хитроумный во всем Омнисе яд… Даже сейчас Эдна верила в Милиана. В то, что он обещал ей, о чем мечтал с нею рядом. Казалось, все образуется. Ведь так уже бывало и не раз… Когда все закончится, когда позади будет эта несчастная Цитадель, нужно будет забрать Макса на Безымянный Континент, туда, где живут изумрудные драконы. Там все раны будут залечены, все обиды забыты…
Бедный Максимилиан… принимая крохотный, крепко закрытый пузырек с ядом из рук Эдны, он и не знал, с какой любовью, с какими искренними мечтами приготовлен этот яд…
— Я скоро вернусь, — произнес он тихо. И Эдне показалось, что голос его стал мягче и теплее. Уже одного этого было достаточно, чтобы зажечь робкий огонек надежды в ее душе. — Я написал кое-что тебе… но вспомнил, что ты не любишь, когда я пишу стихи дрекавачьим пером… Вот, возьми… — и вложил ей в ладошку музыкальный кристалл. Тот самый, который был подарен ему чистым.
Эдна прижала кристалл к груди, там где сердце… Несмотря на все, она побоялась обнять Максимилиана на прощание. Он словно почувствовал это: грустно улыбнулся и пошел готовить трансволо. Ровно через тридцать две минуты и Макс, и девять его воинов растворились в дрожи напитанного магией воздуха… а Раджес успел послать Эдне воздушный поцелуй…
Оставшись одна, девушка поднесла музыкальный кристалл к уху… Голос Милиана, тихий, нежный и печальный зазвучал в ночной тишине, с легким напевом читая прощальный стих…
Что же делать мне теперь с тобою,
Счастье ты мое или беда?
Я предстал перед тобой героем,
А таким я не был никогда.
Что легло всей тяжестью на сердце,
Разве это выскажу тебе?..
Но позволь теплом твоим согреться;
Много в жизни натворил я бед.
Натворил. И шрамы заработал.
И в душе, как море, плещет тьма…
Только я теперь люблю субботу —
Тот же день, что любишь ты сама.
И люблю твои смешные песни,
Нежность пальцев, нежность теплых губ…
Я предстал перед тобою честным,
Только честным быть я не могу…
Я как будто безнадежно болен,
Я лечу со сломанным крылом…
Нужно отпустить тебя на волю
Там, где свежий ветер и светло.
Знай же, я на всё глаза закрою,
Обманусь, что я тобой любим…
Добрым я предстал перед тобою
И хочу запомниться таким…
— Милиан… — тяжело выдохнула Эдна. — Нет… зачем, зачем же ты ушел…
…Эрхара — старая женщина-дракон, хозяйка этого дома, на попечение которой оставили Эдну, и не заметила, что ее подопечная пропала куда-то…
Та, которую за ловкость и гибкость прозвали Ящеркой, спустилась с балкона по каменной стене, умело находя опору в каждом выступе, каждой щели… а черный фарховый плащ, тот самый — «летучая мышка» — надежно укрыл Эдну от чужих глаз. Совсем скоро она уже бежала к Цитадели со всех ног. О Небо! Как же далеко было отсюда до этой каменной громады!
Час? Хоть бы не больше часа!..
Глава двадцать седьмая. Последний взгляд
Как жестока проклятая истина —
Словно ветер на высоте.
Я всего лишь хотел быть единственным,
Не игрушкой я быть хотел.
Мы с тобой обменялись ударами
Правды вместо кривых ножей.
Я принес тебе правду кровавую,
Ты ответила мне своей.
Не виню тебя! Милая, нежная…
Я один виноват во всём.
Ведь в душе моей — тьма безбрежная;
Все мы, люди, ее несём.
Только с тьмой подступившей справиться
Не сподобился я, не сумел…
Больше звезды не загораются
В ненасытной кромешной тьме…
Я всего лишь хотел быть единственным.
А теперь, погляди… погляди!..
Тьма приносит иные истины:
Я единственный, я один.
Поздний Милиан. «Терновая поэма»
