Ей нравился Тёма, спокойный, надежный, немногословный, делающий нужные вещи и ничего за это для себя не ждущий, и Тартарен — такой сильный и беззлобный, и нежный Юнг, и даже колючая Светка, которой, наверное, не очень-то везло в жизни, но она привыкла, научилась справляться с невезением и не жаловаться.

А Крис…

Про Криса она еще не знала, что думать. Там в самолете, когда он выглянул из-за кресла, сказал что-то насмешливое, она вдруг почувствовала, как это будет, когда она опустит лицо в его ладони, закроет глаза, а он пальцами нежно погладит ей веки, лоб и тронет губы.

Катя вспомнила, какой горячей была его ладонь сквозь мокрую блузку, когда они цеплялись за плот в океане. Почувствовала, как вспыхнула щека и пересохло в горле, и поняла, что давно уже смотрит, не отрываясь, в лицо спящему Крису.

Она подвинула банановые листья поближе к обугленному пню, прислонилась к нему, стараясь голову держать прямо и не спать, и незаметно уснула…

Катя не могла видеть мелькание в зарослях теней и как выглядывают, блестя белками глаз, темные лица из листьев, как неслышно ступают по земле чьи-то черные босые ноги.

Крис погладил нежно Катин лоб, провел кончиком языка по ее веку, она во сне вздрогнула, ощутив сквозь ресницы тепло и свет, глаза открыла, увидела — все спят рядком перед поседевшим от пепла костром, а солнце встает над рекой и гладит своими теплыми лучами ее лицо, и нехотя просыпаются птицы.

Поняла — Крис ей снился и отыскивать его среди спящих вповалку не стала.

Прямо перед ней на краешке напитанного солнцем бананового листа встал на задние лапы изящный, стройный богомол и, взмахивая гребенчатыми лапками, попытался разбудить уснувший птичий хор, собрать его и грянуть воедино. Какой-нибудь гимн солнцу. Какую-нибудь тропическую оду радости. Ну, в общем, что-нибудь солнечное.

Катя лицо к свету подняла, руки в стороны потянула, почувствовала что-то на шее. Пальцами тронула, их тут же обвили десятки маленьких цепких лапок.

Руку от шеи отняла и увидела — поблескивая черным хитином, ее пальцы обвила гигантская многоножка. Волны бегут по десяткам желтых лапок, ее плоская голова поднялась, усики распрямились, и прямо в лицо заглянули круглые черные тараканьи глаза.

— А-а-а-а… — длинным визгом разрушила крепнущий птичий хор Катя, богомол плюнул на свое дирижерство, свалился с листа банана, палочкой прикинулся.

Крис, Тёма и Юнг разом вскочили, Тартарен проснулся — Света спросонья ткнула его локтем в живот.

Юнг увидел обвившую Катину руку гигантскую сколопендру, резко тряхнул собственной рукой, показывая Кате, она, не переставая визжать, повторила движение, сколопендра отлетела к обрыву, пустила волну по желтым ножкам, извиваясь, исчезла в камнях.

Катя откачнулась назад, обгорелый пень треснул под ней, и оттуда хлынули волной, поблескивая черным хитином, шевеля тысячами лапок, извиваясь кольчатыми телами, сотни противных насекомых…

Тут уж даже Светка не выдержала, завизжала. Катя, если бы обернулась и увидела этот шевелящийся под ней поток, тут же бы, наверное, тронулась умом. Крис мгновенно сообразил, что сейчас будет, прыгнул через костер, схватил Катю за руки, оттащил от этого обгорелого пня, кишащего членистоногими тварями.

Тут и Тёма подоспел — сгреб подсохшие у костра банановые листья, сунул в угли, они вспыхнули, и Тёма ткнул пылающую охапку прямо в черную, шевелящуюся массу.

Лопались в огне хитиновые панцири, разлетались лапки, усики, шипы и клешни. Катины глаза расширились от брезгливого ужаса, и она ткнулась лицом Крису в грудь. А он обнял ее и гладил по волосам, успокаивая.

— Ха! — оценила саркастическим смешком картинку Света.

Катя вяло как-то и нехотя отстранила руки Криса, отошла, стояла дрожа, обхватив себя за плечи руками.

Юнг присел рядом с Тёмой на корточки, сдул пепел, палочкой разгребал спаленные огнем, скрюченные, обгоревшие тела.

— Вот это да! — напяливая на себя рыбачью жилетку, заглянул сзади Тартарен. — Это кто ж такие?

— Вот это, — взял за кольчатый хвостик длинную тварь с клешнями Юнг, — скорпион. Это сольпуга, называемая также фалангой. А это, — подцепил веточкой длинную змейку со множеством обгоревших лапок, — гигантская сколопендра.

— Эх! — хлопнул себя по животу Тартарен. — Поспешил Тёма. Такое жаркое спалил.

— Издеваешься, да? — обиженно дрогнули полные Катины губы.

— Отнюдь, — дунул Тартарен в усы. — Скорпионы, между прочим, в Китае деликатес. Их жарят на палочках, как шашлык, и продают прямо на улицах всем желающим.

Катя, прикрыв рот рукой, отбежала к краю поляны.

— Кончай, Тартарен, — строго сказал Крис.

— Что значит — кончай? — возмутился Тартарен. — У нас, может быть, продовольственный кризис. Может, вы тут мой завтрак только что спалили!

Юнг, выложив рядышком обгоревшие трупики насекомых, смотрел на них, недоуменно шевеля губами.

— Ну что, натуралист? Опять ничего понять не можешь? Скажешь, и этих тварей тут никак быть не могло?

— Нет, — возразил Юнг Тартарену. — Как раз все эти три вида встречаются именно в этих широтах. Вот только…

— Что?

— Нет, ничего.

Юнг не стал уточнять, что ни при каких обстоятельствах скорпионы, фаланги и сколопендры не устроили бы себе гнездо под одной крышей. Даже такой уютной, как дупло в старом, обгоревшем пне.

Потому что в природе эти трое — самые злейшие враги, встретившись, тут же расчищают себя площадку для драки и дерутся, пока один из них не погибнет. Победитель съедает побежденного. Неизвестно, на какие бы мысли навел такой печальный рассказ Катю, а Тартарен и без того озабочен был только одним вопросом. Он спросил у Тёмы, как там его запасы.

Тёма как раз рылся в сумке и рассматривал на свет остатки сухарей во вскрытой пластиковой упаковке.

— Странно, — пробормотал Тёма.

Крис его услышал.

— Что — странно?

— Кажется, вчера оставалось вдвое больше сухарей.

— Вот те на! — живо отреагировал Леша. — Куда ж они делись?

— Не знаю. Может, я ошибся? — засомневался Тёма.

— Погоди, — не унимался Крис. — Ночью к сумке кто-нибудь подходил?

— Я не видел.

— Не подходил или ты не видел?

— Не знаю. Я…

— Он спал, — ответил за Тёму Юнг, отбросил прутик, прикрыл обгорелую кучу хитина листьями банана.

— А почему это он… — нахмурился Крис. Но Катя не дала ему закончить:

— Мы с Димой решили его не будить. Я дежурила вместо Тёмы, не спала до рассвета и никого здесь не ви-и-дела.

— Не видела, — пристально посмотрел на нее Крис. — И как эта тварь на тебя заползла, не заметила…

— Может быть, я задремала, — смутилась Катя. — Но только чуточку. Под самое утро.

— Больше ничего не пропало? — спросил Крис Тёму.

Тот покопался в сумке.

— Все на месте.

— Да… к нам тут ночью приходили! — Катя переглянулась с Юнгом.

— Кто?

— Медвежонок коала! Такой симпатичный!

— Я бы поел медвежатинки, — вздохнул Тартарен.

Шли вверх по ручью: спереди Крис, за ним Тартарен и Тёма. Потом девчонки. Замыкал Юнг.

Давно забыли про солнце — оно осталось где-то там на высоком каменистом берегу, на единственной на всю округу человеческой зеленой поляне.

Уже третий час, как джунгли должны были кончиться, а они — выбраться на свет. Но тропический лес с банановыми пальмами, магнолиями, путаницей лиан, сплошным высоким кустарником и непроходимыми зарослями все не кончался, идти сквозь него было одно мучение — листья хлестали по лицу, ноги путались во вьющихся лиановых веревках и висячих корнях.

Тартарен в самом начале сегодняшнего похода набрал на радостях зеленых бананов, связал их, повесил на грудь. Зеленые стручки прыгали у него на шее, когда он, сменив Криса, прорубал широким лезвием ножа проход в зарослях. Пока он с досадой не сорвал банановое ожерелье и не забросил его подальше в кусты — кругом эти незрелые плоды торчали гроздями из банановых пальм, как гигантские зеленые пестики и тычинки в космических цветах, где лепестки — двухметровые банановые листья.