До отряда дошло мгновенно.

— Эти наблюдатели… они что, на острове?

Тартарен завертел головой так, точно их мучители притаились где-то здесь, по углам бревенчатого форта, и можно немедленно их обнаружить и надавать как следует по шее за все их шутки.

— На острове, — подтвердил Тёма. — Или на яхте где-нибудь в бухте.

— Блин, так что ж мы тут сидим! — подскочил Тартарен.

— А что мы можем сделать? — уныло спросила Катя.

— Найти этих подонков, перебить им их телевизоры, угнать их яхту. Да мало ли что!

— Сначала их надо обнаружить, — вернул Тартарена на землю Юнг.

— Так давайте искать! И поскорее. Мне, честно говоря, эта жизнь на подножном корму вот где сидит.

— А это точно? — переспросил Крис. — Насчет радиуса действия?

— Точно, — уверенно сказал Тёма. — Причем десять километров — это максимальная величина. Реально они должны быть ближе.

— Черт, — медлил с решением отправляться на поиски Крис, — вот если бы был способ засечь их место нахождения. Знать точно, куда идти.

— Если бы… — согласился Тартарен. — Но…

— Есть такой способ, — просто сказал Тёма.

Их отлично было видно на огромном, во всю стену, плазменном экране и на сотне других, мелких кристаллических, на другой стене.

Тёма чертил на песке странную конструкцию, напоминающую скелет огромной птицы. Крис с сомнением качал головой. Гена Жариков подполз поближе, уши навострил. Катя смотрела на Тёму как одинокая интеллигентная дама на электрика, занятого починкой проводки. Светка сидела, обхватив колени, беспокойно оглядываясь на Юнга с Тартареном. Те изучали чертеж, тихо переговариваясь.

Человек с одутловатым лицом и прозрачными глазами откинулся в кресле, нажал кнопку пульта. Пульт пискнул, увеличил фигуры Юнга с Тартареном.

Картинка разошлась на весь экран. В гулком зале, где по стенам за стеклом неслышно скользили тени акул и покачивались пышные лепестки похожих на хризантемы актиний, тихие голоса ребят звучали отчетливо и ясно.

— Ты пока Крису ничего про Светку не говори, — сказал Дима Тартарену.

— Да? А если она опять?

— Но откуда…

— А в этот раз где она взяла?

— А ты уверен, что там что-то было?

— Не знаю. Может, и не было. Может, только бычок из листьев.

— В том-то и дело! Не могла она на те стенки одна залезть!

— А ты как влез?

— Честно говоря, сам не пойму, — признался Юнг. — Что-то на меня нашло. Всякий страх потерял от злости.

— Тогда что это такое мы видели? Что с ней было-то? Припадок, что ли?

— Не знаю. — Юнг старался не смотреть на Свету. — Что-то вроде нервного срыва.

— Что-то этот срыв мне напомнил. Ты вообще с обкуренными общался когда-нибудь?

— Ну видел таких…

— А я общался. И сам… знаю, что это такое.

— Хорошо, давай так — я присмотрю за ней. Если что замечу, сам Крису расскажу.

— Присмотри, — улыбнулся в усы Тартарен. — Я заметил, ты давно к ней присматриваешься. А она к тебе.

— С чего ты взял? — покраснел Юнг.

— Да я еще там, в самолете, заметил. Решил вам не мешать. А то девчонка давно бы со мной была, — приосанился Леша.

Человек с прозрачными глазами, оттопырив губу, хлебнул, звякнув кубиками льда в стакане, нажал кнопку на пульте, послушал звонок.

Даже не оглянулся, услышали его или нет. Не повышая голоса, сказал что-то вошедшему в странной форме — камуфляжный комбинезон, белая рубашка, зеленый галстук, на ногах лакированные туфли. Тот выслушал, ничем себя за высокой спинкой кресла не обнаружив, подождал, не будет ли еще указаний, и исчез.

Сидевший в кресле пикнул пультом, увеличил изображение Светы — тонкая шея, ключицы торчат, ежик светлых волос и глаза огромные и темные в полумраке форта.

Вдруг лицо чуть повернулось — и глаза эти встретились со взглядом сидевшего в кресле. Человек вздрогнул. Потом рассмеялся. Не могла же девчонка в самом деле знать, что она сейчас на экране.

«21 мая.

Тот же остров. Те же люди.

Запись ведет Дима Юнкович.

Пятый день экспедиции.

Я спросил у капитана Криса, есть ли теперь какой-нибудь смысл вести этот журнал. Крис сказал, что смысл есть. В конце концов, эти записи нужны нам не меньше, чем тем, кто устроил нам такую жизнь.

Да, теперь мы знаем, что все это время за нами велось тайное наблюдение и что наблюдатели эти где-то здесь, на острове.

Тёма придумал, как найти их базу, не прочесывая остров вдоль и поперек.

Затея рискованная. План авантюрный. Тот, кто завтра попытается его осуществить, вполне может не вернуться. Но, кажется, это единственная возможность выяснить, действительно ли наши противники где-то рядом, и если да, то где именно, сколько их и что они замышляют».

В конце серой книжицы были сделаны следующие отрывочные замечания личного свойства:

«Характер проявляется в экстремальных условиях.

Если человек по жизни привык душить всех, кто ни попадется, он и на острове под дикарями такой будет. А если был с хорошими намерениями, но слаб в городе, то и в пустыне от него толку будет мало.

Перемены случаются. Но не вдруг.

Тартарен сказал про Свету странную вещь. Может, он и заметил что-то еще в самолете. Если бы он сказал мне об этом сразу после единственной нашей с ней прогулки по лесу, я готов был бы с ним согласиться. Но с тех пор она меня как-то упорно не замечает. А смотрит так, как будто хочет сказать что-то очень важное, но не решается. И вместо этого вдруг начинает кокетничать со всеми подряд.

Сразу после разговора с Тартареном я подсел к ней. Попробовал заговорить. А она от меня тут же к Крису. Спрашивает его о чем-то, ответов не слушает, смеется ни с того ни с сего. Крис был удивлен. Катя недовольна.

Похоже, она все время что-то придумывает, точно прячется. И не было у нее никогда никаких богатых папиков. А было что-то проще и страшнее.

А если Тартарен прав и она действительно…»

Глаза у Юнга на этой фразе закрылись сами собой, и он уснул подле очага, как и все прочие — в эту ночь уснувшие там, где сидели.

Крис, вызвавшийся дежурить, провел эту ночь во дворе форта, пытаясь воспроизвести идею Тёмы на песке.

Он чертил при свете костра тонкие линии. Они тянулись, пересекались, ломались и ложились штрихами, образуя контур странной древней птицы.

Можно было увидеть, как вылупляется (вылепляется, вывязывается) нечто птеродактильное, перепончатокрылое во дворе форта.

Юнгу, например, и Свете отлично все было видно с банановой крыши. Как Тёма выложил и связал бамбук для позвоночника. Как потянулись от него коленчатые «косточки» плеча. Как, перевязанные шпагатом, растопырились тонкие пальцы каркаса для будущего крыла.

Скелет дельтаплана из бамбука связывался Тёмой, Крисом и Катей внизу на песке перед фортом. Света с Юнгом снимали просушенные и задубевшие листья банана с крыши — пойдут на оперение для летающего крыла. На место снятых стелили свежие, зеленые. Крыло оперялось на глазах, в крыше появлялись сочные заплатки.

— Вот блин! — Свете надоело все дергать и дергать без толку сушеный лист банана — рванула изо всех сил. Пергаментная ткань с треском лопнула.

— Не так, — мягко остановил ее Дима. — Там есть скрепки. Давай покажу.

Накрыл узкую кисть. Света медленно раздвинула длинные пальцы. Юнг, поглаживая лист ее пальцами, подвел их к скрепке, подшившей лист к каркасу, нагнулся, подцепил скрепку, вынул, снял лист.

— Все равно у вас ничего не выйдет, — тихонько щекотнула она снизу руку Юнга.

— Почему? — замер тот.

— Не полетит она.

— Кто?

— Эта ваша машина. А если полетит — разобьется. И тот, кто на ней, — тоже.

Как-то странно вытаскивал Юнг следующую скрепку. Обнял зачем-то Свету за плечи и гладил вовсе не лист банановый. Говорил тихо, почти шепотом:

— Полетит. Не разобьется. Надо верить.