— Очень удачно решил. — Света встала, подошла к Тёме, обняла его, чмокнула в щеку.

— Да что — я… Ты Юнгу скажи спасибо. Если бы не он…

Но Света на Юнга даже не взглянула.

— А что там вообще с тобой произошло? Как ты оказалась в объятиях обезьяны? — спросил Крис.

— И… что ты делала за тем камнем? — осторожно вмешался Юнг.

— Я ее даже не заметила, — не отвечая Юнгу, сказала Света. — Свалилась на меня откуда-то сверху. Схватила и понесла. Я кричала, но меня никто не слышал.

— Интересно, откуда здесь вообще взялась горилла? Да еще с детенышем-альбиносом?

— И где его отец?

— И как они сюда попали? Где эти гориллы водятся-то? — спросил Жариков.

— Разве гориллы живут в горах? — посмотрела Катя на Юнга. Почему-то с сочувствием.

— Горная горилла, — вздохнул Юнг. — Обитает в Африке. Ведет стайный образ жизни. В стае — вожак, самцы помоложе, несколько самок и детеныши. Днем едят и играют. Вожак и молодые самцы из-за самок никогда не дерутся. Ссорятся только самки. На ночь строят гнезда и в них спят. Потом переходят на новое место и там строят новые гнезда.

— Совсем как мы, — сравнил Тартарен.

— Ну, положим, не совсем… — улыбнулась Катя, переведя взгляд с Юнга на Жарикова. Потом на Свету.

— Да ладно тебе, — Света пересела поближе к Кате, толкнула ее плечом, — нам-то с тобой делить нечего.

И кивнула в сторону Криса.

Капитан встал, подошел к краю плато, на которое они вышли из ущелья. Там как раз и было то самое место, куда сыпались камни. Судя по всему, вот с этого обрыва и сыпались.

Только сейчас не было тут никаких камней. Валялось несколько обломков, неизвестно как сюда попавших. И с какой это радости случился обвал? Да еще так, что продвигавшимся внизу по ущелью деться от камней было некуда.

Крис огляделся. Цепочка скал тянулась справа, и там под ними был океан. А с внутренней стороны горной гряды внизу тихо шелестели джунгли, текла под ними невидимая отсюда река. Столовая гора отлично была видна отсюда. Верхушка у нее была в самом деле замечательно круглая. Если ничто их не задержит в пути и им удастся, не теряя высоты, пройти по этой горной цепочке, завтра к вечеру они должны быть на месте.

Однако в этом Крис был совсем не уверен.

Камень действительно падал как будто с небес. Вот точка появилась, она стремительно растет, превращается в приличный булыжник, летит точно на голову здоровенного толстяка, застрявшего в ущелье.

Вдруг голова его срывается с места, вместе с телом исчезает. Камень падает на то самое место, где он был. Совершенно напрасно.

Человек с прозрачными глазами в кресле перед экраном вдавил кнопку «Стоп» на пульте. Картинка дрогнула и застыла. Рядом на мелких кристаллических экранах жили картинки — парень обернулся, из рук его выпала и откатилась мертвая голова обезьянки; задохнулась под мохнатой лапой стриженая девчонка с круглыми от ужаса глазами; затрещал под ударами свод пещеры; молодой человек с пижонской эспаньолкой заглянул с края обрыва в ущелье.

Просматривающий картинки вызвал секретаря.

— Ну и что ты на это скажешь? — Голос спрашивающего был ленив и небрежен. В нем отчетливо слышались брезгливые нотки. Как ни подбирай людей, окружают его одни козлы. Сменить их? Одних козлов на других? А смысл? Эти хоть поднатаскались при нем. И все равно тупят на каждом шагу.

— О чем? — почтительно уточнил козел.

Как его?.. А, все равно. Всем им одно имя…

— Филиппыч, ты, — определил сидящий в кресле, — картинку видишь?

— Вижу.

— Что видишь?

— Ну камень упал…

— Упал. Смотри-ка… И куда он упал?

— На дно ущелья.

— А должен был?

— Дык откуда ж мы знали, что тот, другой, его ногами вышибет? — удивился, но не обиделся Филиппин. — Мы все точно сделали. Там деться некуда было.

— Как же им удалось выбраться?

— Да бог его знает, — пожал плечами.

Он был суховат, со шкиперской бородкой, нос острый, глаза рысьи, голос хриплый, мужественный, но фальшивый, в драке зол, беспощаден и искусен. А все равно Филиппыч — человек без сути, элементарных вещей не понимает, не хочет раздражать, а раздражает.

— Бог здесь один, — устало напомнил человек с прозрачными глазами. — Только вот вы не ангелы. Вам ничего и делать-то не надо было. Только чтобы кирпич упал в нужное время в нужном месте. И если человек в этом месте оказался случайно, это его судьба. А если я его туда привел, я судьба и есть. Ты понял меня?

— Понял. Значит, пока не судьба.

Человек в кресле обернулся. Посмотрел пристально прозрачными глазами, усмешки на остроносом лице не обнаружил, снова вернулся к своим мыслям.

— Ладно, пусть так. Вопрос времени. А времени у нас… Сколько?

— Завтра к вечеру доберутся сюда. Если ничто им не помешает. — Остроносый позволил себе коротко хохотнуть.

— Что у вас там?

— Все по плану. Им уж точно не выбраться. А под конец их такая штука ждет… Боб придумал.

— Боб? Придумал?

— На этот раз сработает. Точно. Не уйдут они от судьбы, — слегка поподличал остроносый.

— Ладно, иди. Хотя постой.

Щелкнул пультом. Вызвал на плазменном экране морду гориллы.

— Эта откуда взялась? Тоже Боб придумал? Вы мне о ней ничего не говорили.

— Верите, босс…

— Не верю. Какой я тебе босс?

— Простите, хозяин. Но мы действительно не знаем, откуда взялась эта обезьяна.

— То есть?

— Не заказывали мы обезьяну.

— Откуда ж она взялась?

— Живет здесь.

— Филиппыч… Остров сто квадратных километров. Вы ж должны были все обследовать.

— Дык она ж хитрая, сука. Пряталась все время, потом вдруг вылезла, девку схватила, поволокла. Еле успели наверх забраться, чтоб камни, как вы придумали, бросать.

— Побросали. Ладно, увянь.

Остроносый исчез.

Акулы скалили зубы за стенками аквариумов. Обезьяна в стоп-кадре смотрела укоризненно.

Команда капитана Криса вышла на пятый уровень.

Везет им пока. Игра-то еще не окончена.

Игра ему нравилась.

Крис так решил — идти по плато, на которое выбрались, сколько бы оно ни тянулось. Спускаться ниже, только если начнутся скалы, камни да ущелья. Тогда двигаться поближе к лесу, животной и растительной пище и воде. Казалось, так скорее можно добраться до цели.

Вот Столовая гора — бока у нее гладкие, ровные, вертикально поднимаются вверх. И если приглядеться, можно увидеть облако мелкой черной пыли со стороны океана. Там, как сказал Юнг, шумный птичий базар.

Элегантные птицы в черных пиджаках и белых галстуках ведут себя как встрепанные жилички на коммунальной кухне. Крыльями машут, клюют друг друга. На какое-то время успокоятся, рассядутся чинно, вежливые и предупредительные, как брокеры перед открытием биржи. Сигнал прозвучал, строка на экране побежала, чернопиджачные «менеджеры» мгновенно сходят с ума — орут гортанно, крыльями машут, снимаются с места, кружат над океаном. Ветер, волны бросаются одна за другой на камни, как самоубийцы, разбиваются в мелкую водяную пыль, и она поднимается невидимо, слегка остужая горячие и вздорные птичьи головы.

А здесь, над плато, воздух дрожит, как жидкое стекло, и даже ветер на лету плавится. Блеск соломенной травы ярок, желт и нестерпим для глаз. Серые, пыльные комочки эдельвейсов. Такие же красивые по названию и заурядные по виду, летают бабочки аполлоны. Что-то латиноамериканское во всем пейзаже — блеск и нищета в одном флаконе. И жара, жара, жара…

Юнг топтал горную солому, монотонно, как колхозная сноповязалка. И точно так же однообразно перемалывались в его голове обида и недоумение.

Собирался с духом, отставал потихоньку, чтобы со Светой поговорить, спросить — что она, в самом деле, но она, точно угадав его планы, то отходила до Тартарена, то бежала вперед до самого Криса.

На такой пробежке в конце концов поймал ее за руку, бормоча: «Подожди», она руку дернула: «Пусти», он держал крепко.