Спустя полчаса после пребывания в ангаре участники экспедиции В. Кирсанов и А. Татарский решили обследовать территорию виллы с целью получения дополнительной информации и обнаружили, что ворота ангара заперты…»

На этом первая запись в путевом журнале странной экспедиции обрывается.

Ил-86 скрипел на взлете, как старая ветряная мельница, — всеми своими крыльями, подкрылками, хвостом и фюзеляжем.

Едва погасла двуязычная надпись на табло, не советовавшая курить и отстегиваться раньше времени, сзади послышалась возня и в проходе между кресел появилась высокая девица с роскошной фигурой. Походкой быстрой, но удивительно плавной, она направилась к туалету, отчего Тартарен не выдержал и шумно сглотнул.

Вся мужская половина салона, отогнав взлетные страхи, ждала, когда она вернется, чтобы сравнить вид сзади и спереди (рост около ста восьмидесяти, все формы крутые в меру, натуральные темно-русые волосы острижены и открывают тонкую линию шеи над воротом ярко-зеленой блузки; кожаная юбка с широким поясом обтягивает замечательно плотный задик и открывает ноги — длинные, стройные и, должно быть, чрезвычайно приятные на ощупь).

Она вдруг обернулась. Мужики опустили глаза. Кто успел разглядеть, оценил: и спереди фигура у девочки что надо! Лицо вот только чуть более округлое, чем обещала стройная фигура. Полноватые, как у школьницы, губы сложены в презрительную усмешку, перышки бровей вздернуты, взгляд темных насмешливых глаз говорит: «Знаю, о чем вы думаете. И убеждены, что я думаю о том же. Господи, как мне это надоело!»

Девица вернулась, проскользнула к окну мимо двух раскрашенных, молодящихся теток, с трудом сдержавших завистливое шипение. Лица Криса и Тартарена напряглись. Тёма покосился на них с усмешкой. Юнг, не отлипавший с самого взлета от иллюминатора, ничего не заметил.

Первым очнулся Тартарен. Высунул из-за спинок кресел усатое лицо. Похлопал глазами и спросил:

— Девушка, вы не знаете, куда направляется этот аэробус?

Девушка нахмурилась, точно кто-то слишком громко включил радио, но глаз в очках от толстой книги не подняла.

— А вы на следующей не выходите? — не унимался Тартарен, и тетки-соседки млели от одного его голоса и вида усов.

Девушка оторвалась от страниц с английским текстом, поискала источник шума, обнаружила его в самодовольном и усатом лице с надутыми щеками. Секунду оценивала и влепила с улыбкой:

— Ширинку застегни.

— То есть? — икнул от неожиданности Тартарен.

— То есть эрекцию сдерживать надо.

Тетки возмущенно вжались в спинки кресел.

— Не слишком ли часто мы сдерживаемся? — попытался отбиться Тартарен.

— Кончай, — потянул Тёма Тартарена за локоть.

— Да я только начал! — возмутился Тартарен и, сам того не желая, уже углублялся в замкнутый круг двусмысленностей.

Девушка, не опуская книги, сказала нежно и певуче:

— А ты как бы хотел — стоя, сидя, лёжа? Сверху или снизу? На крыле самолета или в туалете?

Тёма не удержался и прыснул. Юнг почувствовал, что сзади что-то происходит, оторвался от окна и заглянул поверх кресел к приятелям. Тартарену оставалось ретироваться, сохраняя остатки достоинства.

— Я предпочитаю интимно, — буркнул он и отвернулся.

— Хорошо, что мы еще летим над Россией, — не повышая голоса и не стараясь быть услышанным сзади, прокомментировал Крис, — над Европой она бы тебя привлекла за домогательство в общественном месте.

— Хам, — вздохнули сзади над книгой.

— Как вы сказали? — спросил холодно Крис, появляясь над спинкой кресла.

— Вы отлично слышали, — сняла очки девушка.

Секунду они смотрели друг на друга одинаково враждебно и насмешливо, не поддаваясь шевельнувшейся в них симпатии. Крис наклонил голову и сказал с оскорбительной вежливостью:

— Прошу простить меня, дамы, — отдельный кивок в сторону обладательницы стройной фигуры и острого языка — и девушки. Я не хотел вас обидеть.

— Феминизм — бич человечества. Мы скоро просто вымрем, — тяжело вздохнул Тартарен и попросил шампанского у проходящей мимо стюардессы.

И только Тёма, минут пять спустя украдкой оглянувшийся назад, заметил, что девушка смотрит в свой английский текст не читая, обиженно прикусив полную губу.

Все девчонки казались Тёме какими-то беззащитными. Даже если они умели огрызаться и нападать. Он ничего не имел против манеры Тартарена и Криса знакомиться. Но сам так не умел и не хотел учиться.

В аэробусе люфтганзы, летевшем на Канары, симпатичная феминистка все с тем же пухлым томом в мягкой обложке снова расположилась сзади Криса, Тартарена и Тёмы.

Слышно было, как дверь в заднюю галерею-гармошку с чавканьем закрылась. Тихо шелестели кондиционеры. Чуть подрагивали двигатели. Пассажиры нервно поглядывали на часы, опасаясь теракта.

Занавески под надписью на табло встрепенулись.

В салон ворвалась припанкованная девица — тифозная стрижка, губы в помаде лилового цвета, голый плоский живот, пирсинг на пупке, крупная серьга в левом ухе, дешевая дорожная сумка в одной руке, билет в другой.

Пробежала по проходу, оглядываясь, точно за ней гнались. Отыскала место рядом с девицей, отбрившей Тартарена и Криса, попыталась с маленьким своим росточком запихнуть сумку на полку.

Тёма вскочил, подхватил непокорную сумку, одним сильным движением поставил на место. Руки и глаза опустил, увидел, что девчонка уже сидит в кресле рядом с феминисткой и смотрит на него снизу вверх колюче и настороженно, что брови у нее совершенно черные, а короткие волосы выжжены до химической белизны и справа над губой тонкий шрам. А глаза зеленые, совершенно дикие — и в них вызов.

Тёма пожал плечами сел и пристегнулся. Тартарен, с живейшим интересом наблюдавший за этой сценой, прижался щекой к спинке кресла, выдвинул кончик уса и прищуренный глаз, но сказать ничего не успел.

— Отвали! — с ходу влепила ему новенькая.

— Но… — начал было Тартарен.

— Ты что, глухой, что ли? Тебе же русским языком сказали.

Тартарен мигом втянулся в кресло, как черепаха в свой панцирь.

— Вот кобели русские, — бубнили сзади. — Всю Европу уже пометили.

Ученая соседка, не удержавшись, засмеялась в книгу.

— Ну? — развернулась к ней вновь прибывшая.

— Хорошо летим, — прокомментировал Крис.

Аэробус плавно тронулся, бесшумно выкатывая на взлетную полосу.

— Что, так и будем тут сидеть? — подал голос Тартарен.

Он уже минут двадцать лежал на верстаке, подложив руки под голову, и изучал алюминиевый потолок ангара.

— А что ты предлагаешь?

Крис коротал время, кидая тяжелый нож в деревянную стойку стапеля. Нож вонзался в дерево и вибрировал.

Тёма записывал что-то в книжицу в сером переплете с цифрами 200… на обложке.

Юнг скучал на сумках с вещами.

— Все! — спрыгнул Тартарен с верстака и решительно направился к воротам ангара. — Вы как хотите, а я… Что за черт?

Дернул — ворота не поддались. Навалился плечом — алюминий прогнулся и встал на место.

— Ха! — нервно улыбнулся Тартарен. — Они нас заперли.

— Как? — замер Крис с ножом.

— Ворота заперты, — повторил медленно Тартарен.

Тёма отложил книгу записей, вытащил из сумки чемоданчик с инструментом и занялся замком. Тартарен осмотрел петли, проверил еще раз дверь на упругость и отошел шагов на пять, готовясь с разбегу влететь в нее всей своей стокилограммовой массой. Крис в два прыжка оказался на стапеле и бродил где-то под потолком, пытаясь найти слабое место в конструкции. Юнг выдернул из деревянной стойки нож, всаженный туда напоследок Крисом, подтащил какой-то ящик к маленькому окошку рядом с дверью, провел пальцем по прокладке между стеклопакетом и стенкой ангара, аккуратно срезал резинку и вытащил прозрачный пластик из пазов.

— Есть выход! — сказал он негромко. Но все услышали.

— Для кого выход-то? — опустил руки Тартарен, который в это окошко разве только плечо просунуть мог.