Наверху в своем тронном кресле восседает Пенелопа, держа лук Одиссея на коленях. В зале внизу девушки начинают установку двенадцати топоров.

Пенелопа. Слушайте меня, женихи! Вы видите здесь лук могучего Одиссея. Кто этот лук быстрее и ловчей натянет и все двенадцать топоров стрелой пронзит, за тем я и пойду. С ним покину этот дом. Приют моих чудесных юных лет, воспоминанья о котором навечно сердце сохранит.

Женихи вскакивают со своих мест. Обращают взоры на Пенелопу, некоторые бормочут: «Гляди, царица… Ужели то царица наша?.. Пенелопа! Как она прекрасна… Лук… смотрите, Одиссеев лук…»

Элат. Лук сей получил он, по слухам, давно во Спарте от друга своего Ифита^{102}… Известно также, что никогда он в бою его не применял, всегда храня подарок дружеский в дому… знак гостеприимства и любви.

Евримах. Но ведь Геракл, будучи в гостях у отца Ифита, хозяина убил! Так гласит легенда.

Антиной. Что за детский лепет, маменькины сынки? Коль лука один лишь вид на вас наводит цепенящий ужас, то разве хоть кому-нибудь удастся пустить стрелу в бессмысленной борьбе? Никто из вас, должен я признать, не обладает силой молодого Одиссея. Его я сам еще ребенком видел. И помню хорошо, как легко натягивал он тугую тетиву. Вам этого не сдюжить, я уверен, задача не под силу.

Телемах. Женихи! Награда вам известна. Итак, к соревнованью. Матушка моя сказала… я, кажется, теряю разум: она меня покинуть хочет. И я, остолоп, я радуюсь еще! Такую женщину вы не найдете больше во всей земле ахейской. Ни в Аргосе, Пилосе и Микенах^{103}, ни на самой Итаке иль на каменистом материке. Но вы все это знаете и сами, а то бы ваш давно уж след простыл. Итак, времени не теряйте зря и становитесь в ряд.

Проверяет положение топоров. Устанавливает опору, с которой должна производиться стрельба. Велит принести лук, проверяет его и только хочет его натянуть, как Одиссей подает знак оставить эту затею.

О горе, я, видно, немощным рожден! И немощным останусь навсегда. Я не уверен все еще в своих руках. С какой охотой я сам бы метко пробил топоры! Тогда бы я не оставался в доме одиноким. Матушка, я приза оказался бы достойным! Но вы все в силах превосходите меня.

Телемах прислоняет лук, колчан и стрелы к колонне. Мужчины выстраиваются в очередь.

Антиной. Леодей, жертвогадатель, первым оказался. Тот, кто нашим обществом был менее всего доволен. Всегда сидел со своим вином в углу от всех подальше. И думал мрачно про себя: пусть только они начнут, неженки и сибариты, в праздности которым равных нет. Время придет — я буду первым и самым лучшим. Разве я не прав, Леодей, тихоня? Ну вот, ты первым и начинай соревнованье.

Леодей испытывает лук приемами профессионала. Становится в позу и пытается натянуть тетиву. Делает три попытки, используя различную технику. Затем прекращает попытки.

Леодей. Друзья, я натянуть его не в силах. Служить отказываются руки. Законам честной схватки покоряясь, из игры я выхожу. Отныне к тем не принадлежу, кто сватается за благородную царицу. И правда: смерть лучше жизни, которая в секунду лишается надежды, теряет смысл, опору, цель, все теряет, что целую тыщу дней занимало ум. Надежду кое-кто и до сих пор питает, так вот вам мой сказ: этот лук готовит многим жестокое, внезапное разочарованье. И уползая на четвереньках из дворца, он спросит: неужто не было средь лучших дочерей страны другой, за которую пообещали б лучшую награду? Она же, которую мы все так терпеливо ждали, может взять себе в мужья того, кто в самом деле лучше всех. Коль сыщется такой…

Антиной. Печально, Леодей, что говорить, печально. Но мной овладевает ярость, когда тебя я слышу. Лишь потому, что у тебя маловато сил, чтоб тетиву натянуть, ты думаешь, должны мы столь же уныло отступить. Ты матерью, к несчастью, не для того рожден, чтоб метким стать стрелком. Ты, неженка, о других по себе-то не суди. Медонт, глашатай, раздуй огонь, близко поставь скамейку и жира бычьего положи кусок. Лук мы разогреем и смажем его жиром. Потом мы быстро состязанье до финала доведем.

Одиссей отводит Евмея в сторону.

Одиссей. Кому бы ты, Евмей, стал помогать, вернись бы он сейчас, раз — и через порог, господин твой, Одиссей, как будто бы богами приведенный, к кому бы ты пристал — к господину твоему иль к женихам всевластным?

Евмей опускает голову и принимается всхлипывать.

Довольно. Да знаю я: ты верная душа. Меня ты принял первым, угощал от сердца, когда на землю предков после долгого скитанья я ступил. Ни от кого не слышал я мольбы столь страстной, чтоб господин его вернулся. Так говорю тебе, что сокровенное твое желание исполнено уже сейчас.

Поднимает лохмотья и показывает ему ногу.

Стой, ты куда! Думаешь, я околесицу несу? Смотри сюда, чтобы признать меня без колебаний: рубец здесь под коленом, тот знаменитый, и каждый знает, что ребенку Одиссею его оставил на Парнасе^{104} вепрь.

Евмей. Рубец Одиссея? Брось шутки с такой достойной уваженья метой!

Одиссей. Время нас торопит. Очнись и мне доверься.

Евмей. Такой рубец у одного лишь человека под коленом, то каждый знает и помнит по сей день.

Одиссей. Слушай, Евмей, коль ты поможешь мне этих негодяев утопить в крови, ты дом получишь во владенье, скот и свиней на хозяйство, найду тебе невесту, которая тебе сгодится, — положено так законному владельцу. Я восстановлю державу, привычную вам с давних пор, в защиту и на благо итакийского народа.

Евмей (падает на колени и целует руку Одиссею). Мой господин! Мой дорогой…

Одиссей. Встань! Довольно слез и воплей. Все в тайне сохрани. Должны немедля мы приступить к финалу. Вернись на место. Иди вперед один. Имей в виду: стараться будут женихи, чтоб лук и колчан мне не достались. Но ты, Евмей, слуга мой верный, смотри, чтоб лук попал мне в руки. Скажи служанкам, что мне верны, пусть двери все и ворота запрут на ключ. Никто из зала не должен улизнуть. Вот миссия твоя. Теперь за дело, будь осторожен, уста же — на замок.

Евмей возвращается к остальным. Одиссей, оставаясь за колонной, наблюдает, как Евримах возится с луком: разогревает сало на огне, натирает лук, пытается его натянуть. Однако и ему это не удается. С громким проклятием он бросает это занятие.

Евримах. Боги, какое оскорбленье мне и всем нам! Не только из-за женитьбы. Это уже досада. Есть ведь и другие радости на свете и другие женщины в стране, тут на Итаке и там в городах. Но то, что мы навечно слабаками прослывем в сравнении с Одиссеем, чей лук напрасно мы согнуть пытались! Хохотать над этим будут еще и наши внуки!

Антиной. Нет, Евримах, того не случится, ты это лучше знаешь. Народ сегодня справляет праздник Аполлона. День этот свят. Кто ж станет тут стрелять из лука? Так в сторону его отложим. Мы начинаем пир. Медонт, виночерпий, наполни кубок для первого жертвоприношенья. А завтра, пожертвовав вначале стрелку Аполлону козлятины отборной, мы вновь за лук возьмемся и состязанье кончим без задержки.