Нелли. Якоб, Якоб, останься со мной. Не оставляй меня одну. Я не хочу умирать.

Нелли цепляется за Якоба. При этом воротник его рубашки рвется. Видно, что зоба у него нет.

Якоб (быстро встает). Я должен уходить. Конец предыстории. Мне больше нечего тебе сказать. (Быстро уходит на задний план.)

Нелли издает ужасный крик. Падает на софу. Из глубины сцены выбегает Вера. Она в дорожном платье, с двумя чемоданами в руках. Якоб взволнованно машет ей рукой, и Вера тотчас исчезает. Якоб прячется за одной из колонн в галерее. Нелли медленно выпрямляется. Снимает шубу, пальто и шляпу, даже жакет от костюма. Остается в блузке и юбке. Встает, смотрит на портрет Якоба. Идет в кабинет Владимира, снимает портрет со стены. Возвращается с ним к софе. Снова садится. Кладет портрет на колени, рассматривает. Внезапно впивается ногтями в шею изображенного на портрете человека. Отдирает лоскут холста, на котором нарисован зоб. Ощупывает собственную шею.

Нелли. Ну конечно, все совсем не так. Обыкновенное надувательство от начала до конца. Нет у него никакого зоба… (Невольно смеется.) Вера! (Зовет громче.) Вера!

Якоб выходит из-за колоны, на цыпочках подбегает к спинке софы.

Вера!

Нелли встает. Перед ней Якоб, с кинжалом в поднятой правой руке, корчит ужасные рожи.

Владимир! Любимый!

Якоб ударяет Нелли кинжалом, снова и снова.

Ты! Нет! Не надо! Нет!

Нелли падает. Вбегает Вера с карманными часами в высоко поднятой руке.

Вера. Скорее, Якоб! Надо спешить. Через полчаса корабль отплывает.

Затемнение.

ЗАНАВЕС.

Такая большая — и такая маленькая^{*}

Марокко.

Ночное дежурство.

Десять комнат.

От мала до велика.

Остановка.

Семья в саду.

Недостойная раба твоя.

Диктант.

Отвратительный ангел.

В обществе.

Лотта — ей около тридцати пяти — сидит одна за столом в ресторане, вечером. Туристка на юге, она тщательно принаряжена и накрашена. На ней светлые брюки, яркая цветная блузка, искусственная коса уложена узлом на затылке, в ушах большие серьги, накладные ресницы и яркие ногти. За ее спиной — огромная дверь на террасу со спущенными наполовину жалюзи, в лунном свете — силуэты двух мужчин, гуляющих на террасе.

Лотта. Вы слышите? Двое мужчин снаружи ходят туда-сюда. Уже целую вечность. Низкие голоса. Слышите? С ума сойти можно. (Прочищает пальцем ухо и, подражая тону говорящего, повторяет услышанную фразу.) «И тогда свершилось подлинное чудо…». С ума сойти. До чего же сочные голоса у этих мужиков! Они не из нашей туристской группы. Приехали откуда-то еще. Господи, помоги мне пережить эту жаркую ночь. Какие звуки! Боже, Боже! Эти ребята явно не из нашей группы. За всю мою жизнь я не слышала таких музыкальных голосов… Гармония! Было бы, конечно, разумнее не прислушиваться. А что делать? Разве уснешь, когда снаружи звучат эти райские голоса… Один говорит: «Почему бы нам не продумать все еще раз, Фридер?». Ага! Фридер… Это говорит другой. Фридер отвечает: «Так мы не продвинемся вперед, а продвинуться нам надо. Поэтому я предлагаю: обдумаем как следует, что дальше, не стоит начинать все сначала…». Теперь тишина. Молчат. Ходят взад и вперед. Вот это логика! Марокко, с ума сойти! Это надо увидеть. Вначале мы были дружной туристской группой. Ладили между собой. А потом! Адская жара. И сейчас, можно сказать, все против всех… Вы слышали? Один называет другого Фридером, а тот первого никак не называет. И так продолжается не один час. С ума сойти. Фридер совсем не называет не-Фридера по имени. Я все жду, удастся мне наконец узнать, как зовут не-Фридера. Вдруг Фридер проговорится и назовет его по имени или хотя бы кличкой. С ума сойти можно. Хотела бы я обладать спокойствием этих логиков. (Делает глоток минеральной воды.) Дом наполнен бесчувственными людьми. Эти два незнакомца на террасе — единственная отрада. Пока они там, остается шанс: а вдруг попозже они заглянут сюда? Снаружи ведь видно, что в зале горит свет. Этого-то они не могут не заметить. Если уйдут с террасы, ну, значит, направились по своим комнатам через главный подъезд и уж в ресторан не зайдут. А пока есть надежда, что они еще могут пригласить меня на бокал вина. Сообразят небось: не так я уж молода, что сижу здесь. Ну, а если уйдут спать? Тогда прощай надежда: и нынешний бесконечный день не принес ничего нового… Еще одиннадцать дней в Агадире^{12}. Время бежит. Я только прибавляю в весе. Все очень просто: ничего не получается. Время бежит, да не так… Мне все кажется, дома в почтовом ящике лежит письмо в большом конверте с таким родным адресом: Саарбрюккен, улица 13-го января^{13}, дом 8. С ума сойти. Кто же это пишет? Клуб любителей книги прислал годовой проспект. Так, так. Весьма рада. Все же лучше, чем ничего. Могло бы не прийти вообще никакого письма… Опять те, на террасе! Слышите? Который не-Фридер, вещает голосом главного врача… правда, не совсем ясно. Одну минутку… Он говорит вроде… «элементарно». С ума сойти. Из-за бархатного голоса я почти ничего не могу разобрать. Что за голос — просто музыка! Теперь он сказал: «Предупреждение…». Фантастика! Ох, уж эти немцы с их железной логикой! Фридер, похоже, поглавнее. Не случайно не-Фридер часто называет его по имени, а он не-Фридера ни разу не назвал. О чем они? Как вы думаете? Речь, оказывается, об элементарном. А теперь об элементарных… Гм-гм-гм (в ритме «Трубадура»). Что они имеют в виду? А вот сейчас яснее: кто-то «перешел Рубикон». Кто? Неразборчиво. Какое-то короткое, незначительное слово. Не-Фридер так его произнес, вроде мышь пробежала на большом барабане. Внимание! Фридер… (Смеется, тараторит.) «Излучающий уверенность…». (Забавляется.) «И вполне возможно… вполне…». Теперь не-Фридер: «Допустим, неизбежно…». (Повторяет громче и быстрее.) Фридер: «Пороки проистекают из пристрастия к алкоголю и жажде…». Не-Фридер: «Алчность… махинации, фанатический эгоизм». Фридер: «Неудовлетворенность». Не-Фридер: «Жадность… разница между теми, кто… только жаждет, и теми… кто, преодолевая жажду…». Кончили. Жажда. С ума сойти. Так просто. Логики, скажу я вам, кому хочешь дадут десять очков вперед! Теперь они начнут выхаживать молча два-три круга, размышляя над тем, что минуту назад выпалили вслух. А голоса хороши. Исключительно благородное звучание. Как говорят, удовольствие с ромом. И о чем же они говорили? Господи, о чем бишь шла речь? Как я могу это передать? О склонности к алкоголю… об алчности. Только не спрашивайте более детально. У меня не такой характер, чтобы все замечать. Да и память всегда была неважная. Я сказала сейчас «жажда»? Пока они расхаживают, не исключено, что еще заглянут сюда — пропустить по стаканчику — и тут заговорят со мной, если, конечно, не решат спуститься к пляжу, а потом подняться к себе через главный вход. В такой адовой жаре не заснешь по-человечески. Только те, кто ездили сегодня на экскурсию в Марракеш^{14} и поздно вернулись, те уже спят без задних ног. Я не ездила. Вся группа перессорилась вдрызг. Я целый день сижу в тени, где хоть немного обдает прохладой. Слушать, как жены кричат на своих мужей… Один за другим теряют лицо. Мужчины орут на своих жен даже посреди пустыни. Я в дополнительных мероприятиях не участвую, я за это не платила. (Пьет минеральную воду.) Жадность, зависть, безразличие, стяжательство и слепое рвение — вот страсти нашей туристской группы. И алкоголизм тоже. Ты, Фридер, забываешь упомянуть, что логически с этим связано: различие между обеспеченными, которые имеют буквально все, и менее обеспеченными, которые пользуются минимальной программой и не могут позволить себе «дополнительных мероприятий». И говорят в группе тоже о чем-то важном. Вроде как те двое на террасе. Не всегда, правда, услышишь столь отточенную речь. Да и говорят они о других проблемах. О, эти низкие голоса, сохрани меня, Господи! Кругом черт знает что. И у меня уже годы — годы! — разлад, невезение, ложь, любовные шашни моего Пауля в Саарбрюккене^{15}. Живем фактически в разводе. А потом встречаются мужчины вроде Фридера и не-Фридера. Какая дружба! Какая логика! И какие голоса! Так очень быстро поумнеешь. Слышите? Опять начинается. Фридер говорит что-то о «юдоли печали…».. Прекрасно. Восхитительно. (Напевает.) «Юдоль земная, юдоль печали». С ума сойти. Снова не-Фридер (быстро повторяет за ним): «Земля плодоносит». Или «земля едва носит»? «Человек теряет образ человеческий». Так что же: земля «плодоносит» или «едва носит»? «Постой, — говорит Фридер, — давай обсудим подробнее». Так-так. Так что же, «плодоносит» или «едва носит»? Мало сказали. И опять молчат. Что-то о человеке, который потерял то ли фотокарточку, то ли лицо. Не разобрать. Но, кажется, не было сказано ничего важного. Ну, потерял человек свою фотокарточку. Да! Чуть не узнала, как зовут не-Фридера. «Постой», — сказал Фридер и назвал его по имени. Вертится на языке… Герд… Берт… Фред. Черт, с крючка сорвалось! Еще одиннадцать дней в Агадире. (Громко поет.) «Юдоль земная, юдоль печали…». Два мужика. С ума сойти. Ходят туда-сюда, туда-сюда. Шаги, я сказала бы, тяжелые. Мужчины явно в зрелом возрасте. В модельных ботинках на кожаной подошве. Кожа шуршит по песку и цементу, вес солидный. Это тебе не какие-нибудь сандалеты или плетеные туфли из соломки. Наверное, в светлых вечерних костюмах: один — в кремовом, другой — сиреневом. Галстуки цвета бордо, воротнички под узлом расстегнуты. Для такой-то глотки, с таким-то голосом! Слышно, как шелестит тонкое полотно брюк. Один позвякивает в кармане зажигалкой и монетами. Скорее всего, это делает не-Фридер, когда думает. Босс Фридер не нуждается в бренчании, чтобы думать. Ах, как я хотела бы быть Фридером или не-Фридером и шагать в ногу, рядом с Фридером и не-Фридером… Нет, нет. Ничего я не хочу. Кто я такая, чтобы хотеть. Мне достаточно послушать, как разговаривают счастливые люди. Ну, говорите же что-нибудь, мои неразлучные сказочные голоса!.. Один день в Марракеше обошелся бы мне в сто сорок две марки, да еще посещение рынка. Без покупок в Марракеш и ездить незачем. А подаяния многочисленным нищим? Фрукты, напитки, обед где-нибудь в харчевне? Нет, ехать в автобусе в таком пекле — этого я не переношу. Сиди, обливайся потом и дрожи от страха, остановят или не остановят, если начнет тошнить. К тому же мы все в группе разругались насмерть, буквально все… Опять! Фридер! (Поднялась с места, пытаясь лучше расслышать.) Что? Что? (Увлеченная голосом, делает два шага в направлении террасы.) Да!.. Да!.. Бой-ся… бой-ся… бой-ся… (Говорит с пафосом.) «Человек покинет эту землю и бросит свои дела. После него почва покраснеет от стыдливости и плодородия. Сады и поля завладеют пустыми городами. Антилопы поселятся в комнатах, а ветер будет нежно листать страницы раскрытых книг. Земля обезлюдеет и расцветет. Закованная надежда, освобожденная от всяческих пороков, воскреснет и проявит себя в самосозерцании. Море не будет качать корабли, на землю не ступит ничья нога и ветер будет шелестеть лишь головками цветов. И так будет продолжаться тысяча двести шестьдесят дней…» (Снова говорит для себя.) Как это, тысяча двести шестьдесят дней? Что это означает? Я действительно слышала про тысяча двести шестьдесят дней? Это ведь в пересчете составит неполных четыре года. Четыре года чего? (Слушает дальше.) Мужчины остановились. Они больше не ходят! О небо, что я сказала? Они стоят! Я ощущаю, как они стоят и прислушиваются. Они слушают! Кого слушают, меня? О Боже, сделай так, чтобы они опять начали ходить… Они подслушивают меня. (Закрывает рот рукой.) Не-Фридер: «Мне показалось, что в доме кто-то вскрикнул». Фридер: «И мне послышалось, как кто-то закричал. Но сейчас не кричит. Видимо, беда миновала…». Не-Фридер: «Или радость». Фридер: «Может, крик повторится». Они молчат. Потом пошли, ступая на носках. Они поднимают головы, молча качают головами. С ума сойти. Они снова начали ходить… (Падает на стул.) О, Господи! Как все живо… (При последних словах она снимает накладную косу, серьги, ресницы и складывает перед собой на столе.) Возможно, я заговорила слишком громко. Как глупо с моей стороны. Как это глупо. Нелегко проводить отпуск без собеседников. И вот иногда к вечеру у меня срывается с языка то или иное слово, а я даже не замечаю. Говорю странные вещи в твердом убеждении, что я думаю об этом про себя. Что поделаешь? Надо отдавать себе ясный отчет, что это так, и опять все наладится. (Молчит и слушает.) Красивые голоса. Вы слышите? Сегодня симпатичнее, чем тогда. (Смеется.) С ума можно сойти.