Евмей. Ну, гость, у тебя в башке лишь хлеб, вино да мясо. Сегодня ночью будешь видеть сны о сладкой жизни. Эта свора женихов тебя в секунду б стерла в порошок. Распутники они, хоть и в шикарных платьях. Таких, как ты, они и на порог не пустят. Уймись и оставайся тут. Садись на лавку и тяни свое вино. Теперь пошли совсем другие ночи. Зима уж начинает лютовать. Хватает времени для сна и времени, уютно развалясь, друг друга слушать. Так будем же здесь есть и пить, в лачуге этой, и предадимся печальным мыслям о лучших временах. На старости ведь человек живет воспоминанием и рад печали даже, которая его до срока посетила.

В зале царского дворца. Женихи на лавках, табуретах, прислонясь к колоннам. Кто-то играет на флейте. Эротическое представление под окном Пенелопы.

Служанка в позе архаической фигуры девушки, на груди которой заяц в качестве жертвенного животного. Между нагрудной повязкой и юбкой, открывающей голые ноги, — обнаженный, слегка выпуклый живот.

Она танцует вокруг горящей свечи — «свечи ожидания», символа Пенелопы — и опускается на пламя, подобрав юбку. Двое слуг выкатывают тележку, накрытую парусиной. У окна нижних покоев парусину снимают: груда сплетенных в объятиях любовных пар. Внезапно среди зрителей возникает беспокойство.

Медонт, глашатай (герольд), подходит к столу Ктесиппа, одного из женихов, и передает ему сообщение.

Одновременно в окне верхнего покоя показывается тень Пенелопы и Евмея, о чем-то ей рассказывающего.

Ктесипп подходит к столу Элата…

Ктесипп. Телемах высадился на Итаке.

Элат (подходит к столу Леодея). Корабль Телемаха пришвартовался к гавани.

Леодей (подходит к столу Антиноя). Отпрыск царский на пути к дворцу.

Евримах. Кончай! Он тут уже… мой маленький любимец. Маменькин сыночек. Круиз его окончился безвредно. Не наш ли замысел то был — перехватить его в открытом море, мигом прикончить, прежде чем Бог вернет его в материнские объятья.

Антиной. Мы караулили его, послали в море самые быстроходные из наших кораблей. Он улизнул. Теперь надо постараться на родине его погубить.

Евримах. Пока он жив, никто из нас матушку его не выставит из дому. Будем начеку! Он сам теперь способен на хитрости и интриги.

Антиной. Медлить, притом сейчас, крайне опасно. Народ добра нам не желает. Чем дальше, тем больше теряем мы расположенье. Никто не понимает, отчего мужчины обабились настолько, что ни один из них не в состояньи истаявшую свечку ожиданья погасить. Царица своим коварным повеленьем немалого добилась: да, мы много ярких провели часов при Одиссеевом дворе — чего, как ни старайся, не выйдет дома, — но люд простой на это смотрит без охоты. Слабаками они нас обозвали, и никто не хочет дольше груз межвременья тащить. Совет мой: торопитесь! Пока Телемах не собрал народ на площади у рынка и не возвестил, что мы его убить пытались безуспешно. По меньшей мере, нас выгонят из страны, коль худшего не случится. Если так пойдут дела, то опасаюсь самых худших я последствий. Давайте ж, други, схватим его, и всему конец!

Амфином. Телемаха умертвить? Други, к этому я б не советовал прибегать. Убийство одного из членов царёва рода приносит только беды, одна страшней другой. Разве что боги дадут согласие на это. Тогда и я убью и прикажу другому. Если ж боги предостерегают, тогда я говорю: оставь!

Остальные аплодируют.

Антиной. Коль спрашивать оракулов вначале станем, тогда чего уж там не допускать. Поздно будет. Ну хорошо. Коль вы кровавой драмы не хотите, пускай живет. Но тогда уж лучше отказаться от всего. Отказаться от дискуссий и щедрых дружеских застолий. Отвергнуть давно рожденный план, путем искусного союза упрочить власть знати молодой. Тогда давайте лучше вещи собирать и разъезжаться по домам. Там каждый может посвататься к дочери соседа.

Из заднего портала быстро выкатываются сходни прямо в центр мужского собрания. Три фрагментарные женщины, беспокойно оглядываясь, будто телохранительницы, меняясь местами, окружают царицу, шагающую столь же стремительно.

Пенелопа. Чего ты хочешь? Ты в своем уме? Зовешь к убийству? Я не ослышалась? Хочешь угробить сына, а мать заманить в свою постель? Да, тебя имею я в виду, жалкий трус. Не прячься, шутовская рожа. Я знаю, все мужчины тут дрожат перед тобой. Мол, самый умный ты в совете. Что за чушь. Ты клеветник. Как мужчина весишь ты не больше перепелиного яйца. Сына моего захотел убить? Скорей я собственной рукой тебе отрежу кривой твой член и в задницу немытую твою запихну! Я покажу тебе, Антиной, грязная кишка, кому ж как не тебе всех подстрекать!.. Забыл ты, что твой отец когда-то беженцем сюда явился? Бежал от своего народа. Они хотели разорвать его в клочья, феспроты^{86}, наши союзники. Мой Одиссей остановил их. А ты? Влезаешь в дом героя, кутишь напропалую, волочишься за его женой и отпрыска его собираешься зарезать. Оставь злодейский план и подозрительные разговоры. Тебе приказываю я. Ты прикажи другим.

Евримах. Многоразумная, возлюбленная Пенелопа! Успокойся. Такого человека нет и быть не может, и никогда земля такого не родит, который тронул хотя бы волосок на Телемаха голове. Доколе не слепцом хожу по этой я земле. О, еще я помню, как меня, мальчишку нежного, сажал на колени к себе великий градоразрушитель, Одиссей, и в ручки отбивную мне совал. И потому Телемах для меня — любимейший из всех мужей. Ни один жених на него не поднимет руку. Лишь Бог осмелился бы вред причинить ему.

Пенелопа. Что мне сказать в ответ на клятвы верности пуховки? Ври, да не завирайся, ты, болтун.

Пенелопа удаляется на отъезжающих назад сходнях.

Амфином. Зрелище — ну прямо ужас! Так растолстеть, творец небесный, бедра — как бочонки! Каким экзаменом жестоким был этот вид!

Элат. Так выглядеть не может моя будущая госпожа. Только не моя! Это была не Пенелопа.

Амфином. Каждый знает, что она в последний год изрядно располнела.

Многие из женихов. Я — нет.

Амфином. Слухов было хоть отбавляй. Служанки жаловались часто, что царица от ее противоестественного воздержанья постепенно увядает.

Ктесипп. Воздержанья? Сдается, по ночам ее седлает сущий демон.

Евриад. «О, этот бренный символ чистой девы! Что за испорченная до основанья непорочность!..». Други, но только не этот подхалимский тон! Вы видели всего лишь бабу, которую всегда хотели б видеть во хмелю, властительницу с райски жирным задом и языком, что без костей, царицу-развратницу с роскошным телом, тут грудь — коровье вымя, там бедра — как бочонки, детали вы частенько вертели на вашем вертеле.

Амфимедон. Евриад, как известно, предпочтенье отдает мускулистой молодежи. Сначала он на Телемаха влезет, потом уж и на трон.

Демоптолем. Евриад помолвку справит с Пенелопой и руки попросит Телемаха.

Евриад. Я царского дома друг! С младых ногтей. Я и сегодня вижу царицу такой же благородной, какая она есть. И вижу из почтенья, любви и верности вассала. А не из обжорства и сладострастья: бесформенным жирным бурдюком. Я не потерплю насмешек, оскорбительных для чести.

Пустой зал поутру. Телемах сидит на своем раскрытом чемодане, рассматривая подарки из Пилоса, платье Елены, кубок Менелая и т. д.

На заднем плане распахивается большая дверь. В утренних лучах является Одиссей в блестящем панцире.