Титания. Значит, не добившись меня, ни один из вас не посчитал бы это катастрофой?
Первый мужчина. Ну нет, катастрофой я бы это не назвал.
Второй мужчина. Я бы сказал: неудача. Досадная неудача.
Третий мужчина. Очень жаль, но что поделаешь.
Титания. Ну что ж, ты, неумолимый хранитель моего счастья, теперь они все трое высказались в один голос, и этот голос принадлежит твоим прекрасным, твоим жестоким и усталым устам, мой господин. Теперь я вижу, что взывала к тебе напрасно. Твое каменное равнодушие мне никогда не одолеть. Я больше так не могу. Ты стал неразличим, и мне тебя не найти. Я сдаюсь. Я так и не увижу тебя, а значит, не скажу тебе то самое главное, что могла и хотела сказать. Что-то, что дозволено было узнать лишь тебе одному.
И поверь, это не заурядный секрет женщины, с помощью которого она напускает на себя таинственность. И отнюдь не какая-нибудь там глупость, которые женщины так любят говорить невпопад. Я намеревалась открыть тебе одну истину, которая очень бы тебе пригодилась. Ты бы мог извлечь из нее большую пользу для себя.
Больше я ничего не скажу. Разве что вот еще что: это было бы не просто слово, не просто выдохнутый устами звук, нет — ты получил бы в подарок еще и красивую вещь, очень красивую, невероятно красивую… Но теперь ты ее не получишь. Целую тебя. Прощай. (Убегает.)
Первый мужчина. Под конец она меня даже растрогала.
Второй мужчина. И меня, признаюсь, тоже.
Третий мужчина. Со стороны одного из нас, господа, это жуткое свинство — не сделать шаг вперед, как того требует честь, не откликнуться на зов этой поразительной, страстной женщины, не признаться, что он ее возлюбленный или, черт возьми, был ее возлюбленным! Можно же было хоть как-то себя обнаружить по крайней мере. Потом, задним числом, всегда можно найти причину и от всего отречься, если уж на то пошло. Уж какую-то лазейку всегда можно отыскать!
Второй мужчина. Вы же прекрасно знаете, что только еще смешнее выглядите, когда вот этак разоряетесь. Среди нас троих лишь вы один с самого начала и были под подозрением.
Первый мужчина. Господа, господа! Этой женщине пришлось столько испытать. В ней чувствуется красота и сила истинной мученицы любви…
Третий мужчина. Это, конечно, отличный финт — делать теперь вид, будто вы воспылали огнем страсти. Финт, прямо скажем, мастерский. Это вы-то, кто ни разу в жизни не влюбился, кто прожил с этой женщиной годы, так и не признавшись ей, что ни разу даже не был в нее влюблен, — и именно вы теперь начнете тут прикидываться, будто вы…
Первый мужчина. Помолчали бы! Как будто неясно, что именно вы и есть та самая золотая рыбка. Только такой тип, как вы, и мог стать сплошным недоразумением в жизни этой женщины. Прячется, понимаешь, за спинами порядочных людей, а сам, будто и не мужик, даже пискнуть не смеет.
Все трое уходят под галерею и начинают переодеваться.
Третий мужчина. Ну конечно! Это самое простое, нет, действительно, нет ничего легче, чем свалить все на робкого. На робких все отыгрываются. Ничего, я уже привык… Вот была у меня любимая женщина. Нет-нет, я хочу рассказать. Приходила ко мне раза два в месяц, приносила кекс. Мы его съедали, выпивали бокал-другой красного вина. Ну, в общем, понимаете: душа в душу, можно сказать…
Второй мужчина. Послушайте: вы не хотите вести себя прилично или просто не умеете? Мне еще там, на поляне, бросилось в глаза: вы все время клоните к чему-то этакому, что по логике вещей должно обернуться либо свинством, либо смертоубийством, а потом вдруг раз — и выруливаете на какую-нибудь пошлятину про кофе с пирожными! С женой и детьми я тут среди вас, похоже, единственный нормальный мужик и буду. Этот, Бог ты мой, ни разу в жизни не влюблялся, а этот вообще — такой робкий, что, наверно, такой женщине даже пальто не осмелился бы подать.
Первый мужчина. Иными словами: только один из нас мог быть возлюбленным этой дамы, и все это время отмалчивался как распоследняя трусливая свинья.
Второй мужчина. Да ладно, бросьте. Нечего цепляться к каждому слову.
Третий мужчина. Да нет уж, почему же. Один из нас, действительно, самый гнусный обманщик, какого мне приходилось встречать. И мы не пожалеем усилий, чтобы вывести этого негодяя на чистую воду.
Второй мужчина. Хорошо, если бы я и впрямь был этим гнусным обманщиком; неужели вы полагаете, что я мог бы так глупо проболтаться?
Третий мужчина. Нет. Пожалуй, не мог бы.
Все трое в военной форме бундесвера выходят из-под галереи и становятся на авансцене спиной к рампе. Все трое скрестили руки за спиной. У того, что стоит в центре, на правой руке нет перчатки. Двое других, слегка откинувшись назад, смотрят на эту беспокойную обнаженную руку. Их взгляды ползут выше и упираются в лицо не похожего, не подобного им мужчины.
Сцена шестая
Георг и Вольф в парке.
Вольф (протягивая Георгу полевой бинокль). Видишь дом, вон там, наверху?
Георг. Вижу.
Вольф. Подожди немного. Сейчас вспыхнет свет.
Георг. Элен!.. Где она? Где этот дом? Кто этот темный тип там, рядом с ней? Мне надо к ней!
Вольф. Нет. Не отрывай ее.
Георг. Она стоит у окна и смотрит на улицу. Как будто она видит меня.
Вольф. Исключено. Мы слишком далеко.
Георг. И все равно, мне кажется, что она меня ищет — пусть мысленно… Но она пригласила гостя на ужин.
Вольф. Похоже, это у нее постоянный гость.
Георг. Они склонились над столом, протягивают друг другу руки. Мне надо к ней!
Вольф. Останься, бесполезно. Не отрывай ее.
Георг. «Не отрывай ее»! От чего? Кто этот тип? Я его выпру! Вольф. Тебе это не удастся.
Георг. Кто он такой? Как его зовут?
Вольф. Смерть.
Георг. По фамилии!
Вольф. Я же сказал, Георг: это смерть.
Георг. Не говори ерунды. Где он живет? Где мне его встретить? Где мне найти эту черномазую обезьяну!
Вольф. Ты с ним решил тягаться? Ха-ха.
Георг. Его я прогоню ко всем чертям. Не сомневайся!
Вольф. Ну что ж, рискни. Попробуй только…
Сцена седьмая
Элен одна в загородном доме. Она встает с софы. На белой простыне отпечаток черного скелета. Элен подходит к умывальнику и начинает мыться.
Сцена восьмая
В парке. Георг, скрючившись, с черным синяком на лице, сидит в песочнице на песке. Из-за кустов появляется Вольф.
Георг. Я даже ухватить его ни разу не смог.
Вольф. Зато он тебя знатно отделал.
Георг. Если бы я его хоть разок ухватил, тут бы сейчас была только горка ископаемых костей.
Вольф. А он тебя просто отшвырнул.
Георг. Тоже мне фокус! Если можно схватить — значит, можно и бросить.
Вольф. Значит, надо признать, что Элен живет с более сильным.
Георг. Ну да, да! Тоже мне утешитель! Много от тебя радости. Сам-то где был? В кустах прятался?
Вольф. Я тебя предупреждал. Говорил я тебе: не отрывай ее? Я знаю, ее нельзя отрывать, покуда этот силач с нею.
Георг. Проклятый призрак! Что же мне теперь? Ты думаешь, надолго это? Еще хотел я, Вольф, тебя спросить: как ты считаешь, вот наша смерть — ну, то есть, для нас, мужчин, смерть — женщина?
Вольф. По справедливости, это должна бы быть она. Черные локоны, черные груди. Даже не знаю, что я почувствую, если будет иначе. Если в последнее мгновенье передо мной возникнет этакий вот мужик!
Георг. Я причинил Элен горькую обиду. Я упрекал ее в фанатизме и собственничестве. А она ради меня истекала кровью. Насколько же неправедно, насколько по-юридически может судить душа! Я провинился перед этим человеком, Вольф.
