У Невского — остановка. На Полицейский мост от Адмиралтейства взбирается легкая батарея. Ездовые, номера на ящиках — всё аккуратные, затянутые фигурки. Но лица батарейцев приниженные, затихшие. Батарейцы не знают, куда смотреть, и глядят в упор на конские зады, на торцы панелей. На тротуарах толпа. По бокам бегут двумя шеренгами матросы с винтовками наперевес.

— Юнкеришек захватили! — орет Сашка. — Ясно. Наверное, к Зимнему прорывались.

— Ай да мы! — взмахнул руками Алеша. — Куда их, землячок? — крикнул он матросу, запутавшемуся в толпе.

— К Смольному волокём, а там что скажут. Хоть к Исусу.

— Ах, боже мой! — воскликнула какая-то дама. Мужчина крепко и недовольно взял ее под руку.

У лафета последнего орудия ехал юнкер Васильевский. Пустая кобура не была даже застегнута. У ворота шинели был сорван крючок. Он узнал Андрея и отвернулся.

Батарея прошла, и автомобиль понесся дальше по правому берегу Мойки.

У почтамта толпа запрудила все переулки.

— Ну как там? — крикнул Алеша солдатам.

— Не то взяли, не то нет… — ответил один из ближних. — А вы куда же?

— А мы Керенского поймали. Вот тут в мешке, на дне, — трепался Алеша, показывая на пулемет под брезентом.

— Ну? Брешешь… — раскрыл рот солдатик. — Самого?

— А ты догони, покажем, — кричал, подпрыгивая на ухабах, Алеша.

У Варшавского стали.

Иван поманил Сашку и стал что-то шептать ему на ухо. Сашка послушно кивал головой.

— Вы бы тоже смотались с ним в Смольный, — сказал Иван Андрею. — Там бы заявили в Революционный военный комитет, что хотите с нами. И дело вам настоящее дадут, и бумагу… А то так, гостем, нескладно выходит.

Андрей растерялся.

— И верно! — крикнул с машины Алешка. — А мы тут проболтаемся… В случае чего опять на квартиру…

— Ну, пошли, ваше благородие, — сверкнул глазами Сашка. — А то дел у меня туча! — Гремя патронами, он спрыгнул с высокого тротуара и зашагал к трамваю. Андрей рядом с ним повис на подножке.

На углу Невского и Садовой Сашка бегом устремился к остановке трамвая. Здесь, рассекая толпу, Андрей заметил двух дам в нарядных шубках и офицера в форме гвардейского полка. Одна из дам повернула лицо в его сторону. Это была Елена. Он скорее почувствовал, чем увидел ее. Метнулся было назад, но вереница извозчиков уже разделила их.

— Ты не чухайся, парень, гляди, двенадцатый идет! — кричал Сашка и тянул его за рукав. Андрей поспешил вслед за ним в вагон. С площадки на ходу он опять увидел обеих дам. Елена стояла теперь под часами Публичной библиотеки и смотрела вслед трамваю, не обращая внимания на спутников, которые прошли дальше и теперь ожидали ее у решетки сада.

У Смольного было людно, шумно и деятельно, как на пристани перед отходом большого корабля. Меж неуклюжими каменными столбами портала стояли, как вытянувшие головы борзые собаки, тяжелые пулеметы. Все пространство за решеткой было набито вооруженными людьми. В коридорах не протолкнуться.

Андрею нетрудно было представить себе этот институт благородных девиц в его прежнем обычном состоянии. Шуршащие шелковыми юбками классные дамы, припадающие в глубоком реверансе худенькие девушки, тепличные растения, взращенные в особняках Английской набережной и Сергиевской улицы. Благоговейная тишина во время прохода сиятельной maman.

Как не похоже все это было на действительность, на сегодняшний день!

Огромный дворец, задуманный и разрешенный в сильных и строгих линиях, словно Гваренги предчувствовал его замечательную судьбу, принял в себя эту массу взволнованных, взвинченных до предела, решительных и сильных людей, и они растекались по его широким коридорам, по большим светлым комнатам, по залам.

В самый короткий срок они стали полновластными его хозяевами, не дивясь его размерам, огромным люстрам, циклопическим колоннам, потому что это было для них не новое жилье, не место успокоения, но огромная, широко распахнувшаяся дверь в будущее.

Навстречу Андрею шла группа вооруженных людей. Рабочие, матросы, солдаты вытекали из высоких белых дверей и, зараженные чьим-то высоким энтузиазмом, пели нескладно, но решительно песню о решающем бое за новый мир.

Они смотрели на Андрея вызывающе, как будто подозревали в нем одного из врагов. Андрей почувствовал, что сейчас самое большое желание этих людей было скорей, как можно скорей столкнуться с их общим врагом, чтоб ни на секунду не откладывать этот бой, последний бой.

Слышались выклики, отдельные голоса, сейчас же тонувшие в глухом рокоте толпы. Имена Ленина и других вождей возникали как лозунг, как знамя.

Пафос этой массы наэлектризованных людей действовал на Андрея сильнее слов и самых высоких аргументов.

Вот она, новая Коммуна!

Нет, она не закончится жертвенной кровью. Нет плотины, способной удержать, остановить, разметать этот девятый вал.

Андрей почувствовал, что все его колебания, все сомнения исчезнут, как только он сольется с этой массой. Нырнет в нее с головой. Сердце его уже билось темпами человеческой волны.

Все впереди становилось ясно и определенно.

С твердым решением, теперь уже получившим силу инстинкта, он вступил в большую белую комнату, окна которой глядели на Неву.

Сашка шел по коридорам как свой человек. В комнате он толкнул Андрея к столу, у которого сидел тот же остролицый человечек, что отправлял автомобиль от Зимнего на Гатчинскую дорогу. У человека были воспаленные глаза и запекшиеся губы.

— Вы офицер? — спросил он Андрея.

— Так точно.

Человек устало улыбнулся.

— Прапорщик артиллерии, — поправился Андрей и стал в вольную позу.

— И хорошо стреляете?

— Неплохо.

— Вот тебе и командир, — сказал человек рыжеусому приземистому унтеру. — А ты плакал.

Унтер смотрел на Андрея недоверчиво.

— Ничего парнишка, — стукнул Сашка по плечу Андрея. — Бери, браток, подходячий!

— Напишите товарищу бумагу, — сказал человек соседу в кожаной куртке, который, сидя рядом, вертел в руках пресс-папье.

Андрей ждал расспросов. Его, конечно, спросят, что толкает его, офицера, на путь помощи большевикам. Но человек уже разговаривал с матросом.

Кожаная куртка оторвал от листа крохотный клочок бумаги и размашистым почерком вывел три строки, гласившие, что Андрею Кострову поручается командование сводным взводом артиллерии.

— Ну, теперь ты меня вези. По дороге… — решил Сашка.

Взвод стоял в переулке у Смольного. Унтер-офицер шел с Сашкой, посматривал на Андрея, и было понятно, что они разговаривают о новом командире. Взвод солдат только что привели из артиллерийских казарм помимо воли эсеровского комитета.

Унтер-офицер скомандовал: «По коням!» — и обратился к Андрею:

— А для вас коня пока нет, придется на передке.

— Вот что, товарищ, — сказал ему Андрей. — Командуйте лучше вы. А вот когда дело дойдет до стрельбы, тут я буду на месте. Стреляю я неплохо. — Он вспомнил кольцовский класс.

— Ну, ладно! — сказал, видимо довольный, унтер. Он уже веселей хлестнул плеткой по сапогам и стал взбираться в седло.

Взвод то шагом, то рысью быстро продвигался по улицам.

— Мы тут в казарму завернем. На обед и все такое. А в четыре выступим. Ты, что ж, с нами или к себе сгоняешь? — спросил унтер у Андрея.

— У меня дела кое-какие. А к четырем я буду.

«Кое-какие дела» очень беспокоили Андрея. Последнее время, вспоминая об Елене, он машинально начинал напевать про себя что-то грустное, но ведь разрыва не было и в глубине сознания тлели еще какие-то надежды. Революция сыграла с Ганскими плохую шутку, но разве не может Елена стать такою же, какой была там, в домике у деревни Носовки? Когда стояла перед его глазами та Елена, из домика, когда все казалось возможным. Но была еще другая Елена, Елена последних встреч, последних писем. Она казалась загадочной, и эта загадочность ничего не обещала. В сущности, что знает он об этой девушке? Всегда с ним так: стоит ему привязаться к девушке, взволноваться, и он, незаметно для себя, начинает усложнять ее образ своими собственными мыслями, догадками, сомнениями. Так теряется ощущение человека. Этот грех известен ему самому. Так было с Лидией, то же может быть и с Еленой.