— Зачем только она все прячется?

— Еще не привыкла… стесняется. Знакомых у нас почти нет. Вот надо устроить прогулку. Она прекрасно ездит верхом.

— Отлично. У меня есть знакомые артиллеристы. Я соберу компанию, — предложила Лидия.

— Вы не знаете случайно, где стоит гаубичный дивизион нашего корпуса?

— Здесь недалеко парк, а батареи на фронте у Крево. — Лидия внимательно посмотрела на Зою.

— Мы познакомились в поезде с одним артиллеристом из этого дивизиона. Милый и вежливый такой… — Зоя легко выбрасывала слова, как барабанные палочки дробь. — Он даже помог нам в Минске сесть в поезд.

— Как его фамилия? Я многих знаю…

— Костров, кажется.

— Костров? Это мой хороший знакомый, — удивилась Лида. — Но он, кажется, никуда не ездил последнее время.

— А может быть, я перепутала фамилию, — спохватилась Зоя и быстро заговорила о красивых ночах и о лесах, которые совсем-совсем дикие и совсем близко от усадьбы.

— Андрей здесь, рядом! — вбежала Зоя к Татьяне.

Глаза Татьяны смотрели испуганно.

— Здесь, близко, в пяти километрах.

Теперь Татьяна подошла близко к Зое и спросила:

— Ты кому-нибудь здесь говорила о нем?

— Нет, это Лидия случайно проговорилась. Она с ним, оказывается, знакома.

Теперь Татьяна присматривалась к Лидии. Она слушала каждое ее слово. На эту девушку падала тень Андрея. А для увлекающейся, пожалуй легкомысленной Татьяны ее чувство к Кострову в эти дни испытаний стало тем тайным уголком, с которым без боли, без надрыва нельзя расстаться. Ей приятно было думать, что она преодолевает все эти препятствия ради любви. Это походило на романы. А романы слишком долго были для нее единственным окном в жизнь, в широкую жизнь, которая шла мимо Горбатова и мимо отцовского тихого дома. Она вынашивала в себе это первое чувство женщины, и оно вырастало тем больше, чем нужнее было его прибежище в этих новых условиях.

На трех колясках и линейке ездили всем отрядом в штаб корпуса.

Организовал поездку барон.

В штабе были выметены комнаты, намыты полы, над окнами повешены еловые ветви. В столовой было шумно и пьяно. В парке гуляли до полуночи, устраивали игры, бродили парами над прудом и к дымящимся предосенними туманами болотистым лугам.

И здесь был разбитый, с двумя лопнувшими струнами, рояль. Старик полковник, начальник полкового обоза, к удивлению, оказался прекрасным тапером. Вальсировали, носились в мазурке. Здесь на щеки Татьяны набежал румянец, а Зоя, забыв о княжне, летала с незнакомыми офицерами по залу, по темным коридорам.

Вестовые и ординарцы, примчавшиеся с пакетами из окопов и нашедшие вместо делового бодрствующего штаба танцульку, шарахались в сторону от возбужденных офицеров.

Барон перехватил Зою у какого-то подпоручика и увлек ее наверх, в мезонин, где были расположены комнаты адъютантов и штабных офицеров.

Зоя появилась в зале только перед отъездом.

На обратном пути барон опять не обращал внимания на Зою и говорил только с Татьяной. Его рука несколько раз находила пальцы Татьяны. Татьяна медленно уводила руку, стараясь не оскорбить собеседника. На ухабах он поддерживал ее за талию, и его рука вздрагивала…

В Лужках, еще перед крыльцом, Лидия подошла к Зое и Татьяне и сказала:

— На днях у нас будут гости. Много народу. Мы чествуем княжну. Только это секрет. Приедут мои приятели-артиллеристы, они приведут лошадей, и мы устроим верховую поездку… на всю ночь… Скоро будет осень, а теперь еще хорошо ночами в лесу. Надо пользоваться.

— Какие артиллеристы? — спросила вдруг Татьяна.

— Здесь близко стоит парк… Адъютант дивизиона и его друг бывают у нас.

Татьяна пошла по скрипучим замшелым ступеням.

Зоя застала ее в слезах.

— Ты что?

— Андрей… Он ведь адъютант.

— Ну так радуйся. Увидишь его, и без хлопот. Он тебя узнает. Будет так интересно. Прямо как в романе. Все будут страшно рады. — Зоя отодвинулась от Татьяны и вдруг сообразила: — Ты боишься, что он связан с Лидией?

Татьяна отвернулась.

— Ты не бойся, моя девочка, — сказала Зоя ласково, привлекая к себе Татьяну. — Я это мигом выясню. Только я тебе скажу — я бы на нее и не посмотрела. Ну какое же сравнение: ты и Лидка. Я бы на твоем месте в одну секунду отбила!

— Отбить? — уронила Татьяна. Ей стало очень жаль себя. А навстречу жалости из глубины поднималась оскорбленная гордость.

Весь день именин княжны госпиталь суетился, как перед большим сражением. Солдаты-санитары, позабыв раненых в палатах, проветривали парадные комнаты, скребли полы в коридорах, намывали окна, посыпали песком дорожки перед крыльцом.

Татьяна не покидала комнату и не находила места в ней. Она несколько раз брала книгу и сейчас же закрывала ее. Она трижды перечесывалась перед зеркалом и, совсем потеряв волю над собой, пошла по палатам, которые большей частью размещались в постройках и даже в больших шатровых палатках, бок о бок с барским домом.

Зоя напевала украинские песни. Это свидетельствовало о том, что она занята какой-то неотвязной мыслью.

Гости начали собираться, когда уже было темно. Верховые вброд пересекали бурливую речонку и подъезжали прямо к крыльцу. Коляски подходили со стороны поля.

Татьяна, погасив огонь, смотрела в окно.

В темноте двора копошились какие-то фигуры. Шпоры взбегали на крыльцо. Вспыхивали огоньки папирос. Ординарцы рысью уводили лошадей.

Зоя ворвалась свежим душистым ветерком. Во тьме не было видно ее лица.

— Идем, идем, Таня. С Лидой какой-то артиллерист с аксельбантами. Посмотри, он или нет…

— Не выйду, — окаменела Татьяна. — Не надо, Зоечка!

— Чудачка, что же мучиться? С веранды через окно все видно. Взглянешь и убежишь.

Татьяна, борясь с собой, вышла в коридор.

Спиной к окну, опершись ладонями на подоконник, стоял офицер-артиллерист. Рядом, подняв лицо к нему, что-то говорила Лидия. Большая пальма скрывала их от взоров других гостей и сестер, и Лидия незаметно гладила руку офицера.

Да, это был он, Андрей… Он обернулся к Лидии. Это его серые, всегда бегающие мягкие глаза. Волосы уже отросли и вьются, его широкие плечи, его привычка кривить губы, и рука за поясом…

Зоя ждала…

— Он… — просто, с неожиданным для себя самой внешним спокойствием сказала Татьяна и, опустив голову, пошла обратно в темный коридор и дальше, к своей комнате.

Затихшая Зоя шла позади.

— Не стоит он тебя, Танечка, — сказала она уже в комнате.

— Нет, что же. Он никогда, в сущности, и не любил меня, — устало сказала Татьяна. — Все это так просто.

Она интересная… — Татьяна зажгла свет, сняла косынку и села в рваное низкое кресло, развернув книгу в руках.

— Ты что же, не выйдешь? — в нерешительности остановилась перед ней Зоя.

— Нет, я не выйду. Никто не заметит. А если кто спросит, скажи — разболелась голова.

Оставшись одна, Татьяна закрыла книгу, опять погасила огонь и осталась в темноте. Лужки теперь казались ей ловушкой, в которую она попала нечаянно, как птичка, никогда не видевшая силка. Лучше было бы быть далеко-далеко. Кто-то мог послать ее в Сибирь. Это было бы самое лучшее. Раненые всюду те же. А Андрея не было бы, и мысль о нем была бы такою же, как в гимназии, когда думалось обо всем легко, а детская любовь была похожа на ожидание чего-то хорошего, неизвестного, неожиданно яркого.

В коридоре было тихо, только где-то далеко гудели голоса и звенела посуда.

Ночью отъезжали верховые и коляски. Зоя свалилась от усталости и сразу заснула. Небо уже серело над парком. Совсем на рассвете, осматриваясь и обеими руками подбирая длинное платье, пробежала вдоль стены к заднему крыльцу Лидия.

«Она ездила с ним, — подумала Татьяна. — Как все это не похоже на войну, на фронт, каким я себе представляла…» Она разделась и долго еще лежала с открытыми глазами. Никакие решения не зрели в ее усталом мозгу. Никакие страсти не волновали. Было неожиданно пусто. Казалось, вся она, и голова, и грудь ее сделаны из звонкой глины, как те урны и кувшины, которые она видела в детстве на раскопках степного кургана.