Он молчал.

— Я часто встречаю парней вроде тебя. С каждым днем все чаще. Это не мужики. Они не для меня. Мне нужен мужчина. Ты понимаешь? Пусть лучше он наступает мне на хвост и будет время от времени меня поколачивать, чем будет прятать голову у меня на коленях и хныкать. Это по мне. Какого черта, что творится с мужчинами?

Он ничего не говорил.

— А ты случайно не того, Юк?

Он поднял голову.

— Что?

— Гомик?

Он посмотрел ей в глаза.

— Нет.

— Юк.

— Было однажды.

— Юк.

— Или дважды.

— Когда?

— Давным-давно.

— Когда?

— Несколько лет назад.

— С кем?

— С парнем. С приятелем.

— Все еще видишься с ним?

— Да. Но между нами все кончено.

— Юк.

— Клянусь тебе, Элен. Клянусь.

— Эдит знает?

— Конечно нет. Она даже не догадывается об этом.

— Полагаю, что так. Он один из тех, с кем вы играете в «червонку»?

— Да.

— Элегантный хлыщ или крутняк?

— Он штангист.

— О.

— Я клянусь, что между нами все кончено, Элен. Я об этом больше не думаю. Зачем ты поступаешь так со мной?

— Как?

— Спрашиваешь меня об этом. Заставляешь меня произносить все это.

— Не знаю, — удивленно ответила она. — Я встречаюсь с тобой уже несколько недель, но я ничего о тебе не знаю. Я хотела узнать, только и всего.

— Это одна из тех вещей, из-за которых я чувствую себя размазней, — сказал он. — Я боюсь. Ты первая женщина, с которой я могу говорить об этом. У тебя есть смелость, которой не хватает мне. Ты ведь никогда не жалеешь себя?

— Разумеется жалею. Иногда.

— Но не все время. Не так, как я.

— Я делаю это когда на меня находит. Я борюсь за выживание каждый день.

— Боже, — выдохнул он, потупившись.

— Что?

— Я такой несчастный.

— Тебе совсем необязательно быть несчастным.

— Я не могу справиться с этим сам.

— Чего ты хочешь от меня?

— Ты жестокая.

— О, ну разумеется.

— Я хочу научиться быть таким. Я хочу быть жестоким.

— И всегда держать хвост трубой.

— И всегда держать хвост трубой, — повторил он.

— Ты действительно этого хочешь, Юк?

— Да.

— Правда?

— Да. Да.

— Ты можешь добиться этого.

— Как? — взмолился он. — Скажи мне как?

— Просто сделай это и все. Ты слишком толстый. Ты слишком много ешь и слишком много пьешь. Ограничь себя в этом. Избавься от своих привычек. Не играй больше в «червонку». Скажи штангисту, чтобы он исчез. Скажи это Эдит. Не проси ее — скажи ей.

— Бог мой.

— Не все сразу. Постепенно.

— Бог мой… Ты думаешь, у меня получится?

Она пожала плечами.

— Ты этого хочешь?

— Да, клянусь, я хочу этого.

— Я помогу.

— О, Элен, это будет божественно.

Она выругалась.

— Прости, пожалуйста, — торопливо сказал он. — Больше никаких «Божественно».

Она кивнула.

— Хорошее начало.

— Могу я остаться?

— На ночь?

— Да.

Она обдумала это.

— Нет, пожалуй не стоит. Может быть, в следующие выходные.

— Ладно.

— Ладно, — опять передразнила она его. — «Элен, можно я останусь на ночь? Нет? Ладно». Вот что я имею в виду. Тебе предстоит многому научится, детка.

— Да, — рассерженно сказал он. — Я научусь.

Она смягчилась.

— Все будет хорошо, Юк. Увидимся как-нибудь, пообедаем вместе. Затем придешь ко мне в пятницу вечером. Скажешь об этом Эдит.

— Хорошо.

— Ешь побольше всякой морской пищи.

— Ладно.

— И перца.

Он рассмеялся.

— В нем много углерода, — объяснила она. — Бифштекс с кровью, ну и тому подобные штуки. Я тебя многому научу.

— Да, — радостно сказал он. — О, да.

— Но обещай: штангиста больше не будет.

— Я завтра же скажу ему.

— Позвони ему. Не встречайся с ним.

— Спасибо тебе, Элен.

— За что? Давай подождем и посмотрим. Бог мой, я умираю от усталости. Проваливай, Юк.

Он поднялся, выпрямился, расправил плечи, втянул живот, задрал подбородок.

— Какой увалень. — Она улыбнулась. — Ну ничего. Не все сразу. Доброй ночи, милый.

Большими шагами он пересек комнату, рывком поднял ее на ноги и крепко поцеловал.

— Уоу, — сказала она.

— Учительница, — сказал он.

— Еще разок.

Он поцеловал ее еще раз.

— Уоу два раза, — сказала она.

— Элен, я люблю тебя.

— М-м-м-м. Повтори.

— Я люблю тебя.

— С конца.

— Тебя люблю я.

— С середины.

— Люблю я тебя. Люблю тебя я.

Смеясь и держась за руки, они дошли до двери.

— В пятницу, — сказала она.

— Я принесу тебе салфетки, — пошутил он.

Она сказала ему два слова. И отнюдь не «Большое спасибо».

Радио с таймером разбудило ее, как она потом вспомнила, песенкой из мюзикла «Рэд Милл». Она полежала несколько минут, вздрагивая под одеялом от прохлады, которой веяло с улицы.

Она повернула голову и посмотрела на Рокко, свернувшегося на своей подстилке.

— Рокко, сладкий мой мальчик, — позвала она, высовывая из-под одеяла руку, чтобы погладить его.

Но он не подошел и даже не поднял голову. Казалось, он о чем-то задумался.

— Спишь? — спросила она его. — Давай, просыпайся. Пора вставать.

Она села в постели, зевнула, потянулась, почесала голову и облизала губы. Затем подошла к окну, захлопнула его и закрыла жалюзи.

Она остановилась перед большим зеркалом на двери, ведущей из спальни в коридор. Немножко обвисла грудь? Раздалась талия? Расплылась задница? Она подняла руки над головой, сцепила их и начала делать наклоны из стороны в сторону, слегка постанывая.

Десять наклонов в стороны. Затем десять приседаний, которые она выполняла, держась рукой за ручку дверцы шкафа. Затем упражнение для мышц живота. Затем наклоны вперед, касаясь руками пола и стараясь не сгибать трясущиеся колени. Десять раз.

Потом она сделала глубокий вдох, села на край кровати и закурила сигарету. Радио наигрывало «В старом Нью-Йорке». Глаза Рокко были открыты. Они следили за нею, но сам он не двигался. Она подошла и склонилась над ним, словно знак вопроса.

Она положила руку ему на лоб, пощупала нос. Он был теплым.

— Что случилось, детка? — спросила она. — Болит что-нибудь?

Он слабо пошевелил хвостом. Неожиданно из его пасти начали вырываться громкие астматические вздохи: «Ах-ха, ах-ха, ах-ха».

— Ты это прекрати, — сказала она, внезапно испугавшись. — Сейчас же прекрати.

Она положила руку ему на грудь. Через несколько минут он вновь задышал нормально — шумно с присвистом.

— Я принесу тебе молока, — пообещала она ему. — Я принесу тебе его прямо сюда. Тебе не нужно будет даже шевелиться.

Она прошла на кухню, налила молока в его миску, добавила немного теплой воды, разбила в миску сырое яйцо и, немного подумав, решила добавить несколько капель бренди. Она отнесла миску в спальню. Рокко лежал на полу, положив голову между лап. Он посмотрел на нее. Ей не понравилось, как он дышал. Что-то болезненное чувствовалось в его дыхании.

Она поставила миску перед его носом, но он даже не понюхал ее.

Она потрепала его по холке.

— Рокко, сладкий мой мальчик, — сказала она. — Мне так жаль, что ты плохо себя чувствуешь.

Она торопливо приняла душ, проглотила таблетку, вернулась обратно в спальню. Он лежал все так же, его голова по-прежнему покоилась между лап. Его глаза шарили по комнате. К завтраку он не притронулся.

— Лучше? — с надеждой спросила она. — Тебе лучше?

Она быстро одевалась. Она завязывала пояс, когда вновь услышала его отрывистое, болезненное дыхание. Он не мог остановиться. Все его тело содрогалось.

Чувствуя, что ее охватывает паника, она вновь нагнулась над ним, погладила его и попыталась утешить.

— Давай, детка, — прошептала она. — Давай же.