— Дорогая, я хочу пожелать тебе всего самого наилучшего, — сердечно сказала Элен Майли. — Когда свадьба?

— Мы не говорили о конкретном сроке. Я подумала, что он и так сделал достаточно для первой ночи и решила не давить на него. Он помянул что-то о длительной помолвке, но на счет этого я еще с ним поговорю. Я не очень-то верю в длительные помолвки, а ты?

— Нет, черт возьми. Окрути его поскорее, дорогая.

— Это я и собираюсь сделать, — горделиво сказала Пегги, и Элен различила нотки превосходства в ее тоне — превосходства женщины, имеющей собственного мужчину. — Слушай, ладно, я пожалуй направлюсь к дому. Как насчет ланча завтра? Я хочу услышать все подробности твоего свидания с Юком.

— Рассказывать особо нечего, но насчет ланча я с удовольствием. Я позвоню тебе завтра утром. И еще раз всего самого наилучшего, Пегги. Я надеюсь, ты будешь счастлива.

— Спасибо тебе большое. Мне только очень хочется, Элен, чтобы ты тоже нашла себе мужчину. Было бы замечательно, если бы мы отпраздновали две свадьбы одновременно, правда?

— Великолепно, — без воодушевления согласилась Элен. — Доброй ночи, дорогая, и спасибо, что позвонила.

Она опустила трубку на рычажок. Посмотрела на Рокко, который спал, свернувшись калачиком в углу дивана.

— Пегги выходит замуж, Рокко, — сказала она.

Он поднял голову и зевнул.

— Рокко, сладкий малыш, — пробормотала Элен. — Ты любишь меня, Рокко, сладкий мой?

Она устало поднялась на ноги и замерла. Квартира внезапно показалась ей огромной, пустынной, пугающей. Она прошлась по комнатам, закрывая все двери и окна, выключая везде свет.

Когда она остановилась перед клеткой попугая с покрывалом в руках, птица вскочила вдруг на верхнюю жердочку и отважно уставилась на Элен.

— Фоку, — защебетала птица. — Фокуфокуфоку.

— Спасибо тебе большое, — с горечью произнесла Элен. — Ты теперь наверное очень гордишься собой, маленький негодник?

Она прошла в спальню, сняла халат и села перед зеркалом. Накрутила волосы на бигуди, намазала лицо кремом и закрепила липкую ленту, которую мысленно называла «Нет двойному подбородку!» Она посмотрела на себя в зеркало.

— Тварь из грязного болота, — проговорила она загробным голосом.

Рокко взглянул на нее, встревоженно заворчал, затем лег на свою подстилку и свернулся там клубком.

— Доброй ночи, Рокко, детка, — вздохнула она.

Она выключила свет, широко открыла в спальне окно и забралась в постель. Она чувствовала себя страшно уставшей. Она лежала, сопротивляясь желанию принять снотворное, надеясь уснуть, пытаясь вспомнить имя мальчика из ее школы, которого исключили за то, что он просверлил дырку в стене женской уборной. Вильям, решила она. Вильям Джеймсон.

Вскоре она задремала, лежа на спине, голая, забыв про одеяло.

Поначалу ей показалось, что жужжание — это часть сна, в который она погружалась: Вильям Джеймсон сверлил дыру в стене ее спальни. Затем она проснулась, сообразив, что это звонок в дверь. Она встала, оступилась в потьмах, выругалась, щелкнула выключателем лампы у кровати, с трудом отыскала шлепанцы и пошатываясь вышла в коридор. Она остановилась у входной двери.

— Кто там? — спросила она.

— Юк. Юк Фэй.

Только благодаря ленте, стягивающей подбородок, у нее не отвисла челюсть.

— Уже поздно, — пробормотала она. — Уходи.

— Нет, не поздно, — сказал он. — Я хочу поговорить с тобой, Элен.

— Я не хочу с тобой разговаривать. Давай, проваливай отсюда.

— Пожалуйста, Элен…

Тут она вспомнила о бигудях, креме и ленте.

— Боже мой, — громко сказала она. Потом: — Ладно. Сейчас я открою дверь. Но мне нужно время вернуться в спальню. Я совершенно голая. Затем ты войдешь, закроешь дверь, накинешь цепочку и пройдешь в гостиную.

— Спасибо тебе, Элен, — покорно сказал он.

— Да все нормально, Дикки, — ядовито сказала она. Она открыла дверь и бегом бросилась в спальню.

Когда через десять минут она появилась в гостиной, на ней были желтые шелковые штаны и мужская рубашка, завязанная спереди узлом. Бигуди она сняла, крем стерла с лица. Она курила сигарету, вставленную в длинный мундштук.

Он поднялся с дивана при ее появлении и не садился, пока она не устроилась, поджав ноги, в мягком кресле. Рокко протрусил в гостиную, сонным взором оглядел их и вернулся обратно в спальню.

Фэй опустил голову и потер руки.

— Ну? — резко спросила она.

— Я не хотел, чтобы так все вышло, — начал он. — Клянусь, я не хотел. Я пытался выставить ее из дому. Я думал, что мне это удалось. Но она проницательная, Элен, и сообразительная. Она наконец выудила из меня, что ты должна зайти, и тогда ее уже было багром не вытащить. Я бросился вниз за элем, надеясь позвонить и предупредить тебя, но ты уже выехала.

Она молчала.

— Такое уже случалось, — в отчаянии пролепетал он. — Она всегда хочет присутствовать.

Элен пристально посмотрела на него.

— Ладно, — наконец проговорила она. — Принимается. Ты не хотел этого. Но если она каждый раз так себя ведет, какого черта ты предложил встретиться у тебя, а не здесь?

Он не смотрел на нее. Он не мог встретиться с нею взглядом.

— Не знаю, — сказал он так тихо, что она едва расслышала его. — Думаю, я просто боялся.

— Боялся? Чего?

— Тебя.

Она презрительно фыркнула.

— Ты уже большой мальчик. Ты явно превосходишь меня в весе, росте и силе. Чего ж тут бояться?

Он набрался смелости и взглянул на нее.

— Ты превосходишь меня в любви.

Она посидела немного в молчании, изумленная, затем пошла на кухню и смешала две порции виски с водой. Она принесла стаканы в гостиную и дала ему один.

— Вот, — сказала она. — Можешь ставить куда захочешь.

— Элен. — Он вздрогнул. — Пожалуйста, не надо. Ты должна понять ее.

— О, я понимаю ее, — сердито сказала Элен, отпивая из стакана. — Она старая, одинокая сука. Но в ней все еще больше энергии, больше сил, чем когда-либо было в тебе. Она крепко вцепилась в тебя своими когтями и ни за что не отпустит, если только ты не вырвешь их у нее вместе с руками. Так ведь, правда?

— Так. Она думает, что это для моего же блага. Она на самом деле думает, что старается ради меня.

— Старая дура, — усмехнулась Элен.

— Да, — согласился он. — Верно… Но что мне делать? Бросить ее? Она

— моя мать. Я — все, что у нее есть. Как я должен с ней поступить? Скажи мне.

— Не буду я тебе ничего говорить. Что ты за мужик в конце концов?

— Что за мужик? — переспросил он, удивленный. — Я не знаю. Честное слово, не знаю, что я за мужик.

Она пристально посмотрела на него.

— Ты когда-нибудь спал с женщиной, Юк?

Он уставился в пол.

— Несколько раз. Со шлюхами. Ничего хорошего в этом не было.

— Хочешь остаться здесь на ночь?

— Я не знаю.

— Я не знаю, я не знаю… — передразнила его Элен. — Ни черта ты не знаешь.

— Элен, — взмолился он, — я пытаюсь. Я правда пытаюсь. Я только начинаю понимать, что со мной происходит. Я вижу, что происходит и это ужасно. Я не хочу, чтобы это происходило, но я не знаю, как остановить это.

— Что происходит?

— Разное, — горестно пробормотал он. — Я становлюсь размазней. Я всегда был слишком мягким, но теперь я становлюсь размазней. Душой и телом. Я — тряпка. Силы из меня уходят. Я не могу быть тем, кем хочу быть. Становлюсь кем-то другим, кем я не хочу быть. Еще несколько лет — боже мой, я боюсь об этом думать. Элен, Элен…

Он бросился к ней, упал на колени, обнял за ноги, уткнувшись лицом ей между бедер, готовый зарыдать в истерике.

— Элен, — бормотал он. — Элен….

— Сейчас же встань на ноги, черт тебя подери, — яростно воскликнула она, отталкивая его. — Я не Эдит, дурак. Возвращайся на диван. Давай, давай, поживее.

Он с трудом выпрямился, вернулся к дивану, сел и посмотрел на нее.

— Ты ненавидишь меня, — сказал он.

— Нет, вовсе нет. — Она вздохнула. — Я просто не люблю смотреть, как мужчины ползают на коленях, только и всего. Слушай, парень, я, что называется, тертый калач. Я многое пережила и многое испытала. И я знаю, что нет ничего, чего нельзя было бы изменить, если только ты правда этого хочешь. Ты можешь стать кем угодно, если ты только этого по-настоящему захочешь. Но хочешь ли ты, вот вопрос?