Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Она заварила кофе, налила себе «Гранд Марнье», порезала холодное яблоко, зажгла сигарету, пересела на диван в гостиной, тихонько икнула, и устроилась поудобнее.

Наконец с делами было покончено. Послюнив пальцы, она потушила свечи, отнесла тарелки на кухню и сложила их в раковину. Свернула скатерть и положила ее в комод. Бросила льняную салфетку в сверток с грязным бельем.

Что было потом? Потом она заменила тампакс.

Не снимая праздничного серебристого наряда, она смешала себе еще один коктейль. Она села на диван и закурила. Она старалась ни о чем не думать, просто сидела, курила, пила коктейль, ленивая и расслабленная. Наконец она решила, что глупо сидеть в таком наряде. Ясно уже, что никто не заглянет к ней на огонек. Она сняла шляпу, платье, туфли и чулки и надела махровый халат. Выглянула в окно, но ничего хорошего там не увидела.

Она надела носки и принялась листать последний выпуск журнала «Туморроу Вумен». Статьи читать не стала; просто перелистывала журнал и завидовала фотомоделям, которые наверное никогда не страдают запорами. Они все были в два раза ее выше, в шесть раз красивее и в двенадцать раз стройнее.

По улице промчались, завывая сиренами, пожарные машины. Казалось, они остановились где-то неподалеку. Она подумала: не выглянуть ли ей из окна?

— и решила, что не стоит. Если бы горел ее дом, ей бы об этом кто-нибудь сообщил.

Она включила телевизор. Каждый час она смешивала себе по коктейлю. Время летело… Она не ощущала себя пьяной. Движения были точными и уверенными. Но ее словно медленно несло куда-то… В какой-то момент ей захотелось позвонить Ричарду Фэю или Гарри Теннанту или Джоу Родсу или Чарльзу Леффертсу. Но она сдержалась.

Все произошло так быстро. Внезапно оказалось, что уже поздно; по телевизору начались одиннадцатичасовые новости. Она посмотрела их, зевнула, подошла к клетке с попугаем и сказала:

— Спокойной ночи, милашка.

Но маленький негодяй даже не взглянул на нее.

Она проверила замки и цепочку на входной двери. Приоткрыла окно. Выключила везде свет.

Села на край кровати, сняла халат. Подумала не сделать ли пару упражнений и решила, что не стоит.

Легла голая в постель, накрылась по пояс одеялом. Было тепло… Ей хотелось спать. Она положила руки под голову. Но вскоре почувствовала, что они немеют, повернулась на бок и положила руки между ног. Думать ни о чем не хотелось.

Ей очень хотелось спать, но сон не приходил. Она не хотела принимать таблетку, поэтому начала медленно считать — раз, два, три, четыре… Это не помогло. Тогда она решила попробовать способ, который придумала сама: складывать числа — сто пятнадцать плюс сорок семь плюс восемьдесят три плюс сто девяносто шесть плюс тридцать три… Это помогло: она почувствовала, что забытье волнами накатывается на нее. Она понимала, что сон вот-вот придет и продолжала складывать…

Сегодня она не разговаривала ни с одним человеком и не выходила никуда в течении пятнадцати часов. И все же… эти часы были радостными, одиночество пришлось ей по душе. Она была если не счастлива, то уж по крайней мере довольна.

Она не могла припомнить лучшего дня в своей жизни. Она не понимала, что с ней происходит.

20

Свет в спальне не горел; только полоска света, пробивавшегося из полуоткрытой двери в гостиную, рассеивала царящий в спальне полумрак. С трудом можно было различить плакат на стене, на котором было написано одно слово: ЛЮБОВЬ.

Элен Майли, одетая, сидела на полу, прислонившись к спинке кровати. Она курила сигарету, стряхивая пепел прямо на пол. На ней были ее очки в роговой оправе. Она была простужена: то и дело шмыгала носом и утирала его рукой.

Она наблюдала, как Гарри Теннант ходит взад и вперед по комнате: руки глубоко засунуты в карманы, печальные глаза смотрят в пол. Время от времени на него падала полоска света из гостиной. Один раз он остановился перед плакатом со словом «любовь», внимательно посмотрел на него и опять принялся ходить.

— В чем дело, Гарри.

— Ни в чем. Ни в чем.

— Тебя что-то беспокоит. Я же вижу.

— Я понимаю, сегодня у тебя никудышная компания, милая. Извини. Дело в том… Черт, я не знаю.

— Может быть ты заразился от меня простудой? Сейчас многие болеют.

Он посмотрел на нее и мягко улыбнулся:

— А может быть у меня рана в душе?

— Что?

— Рана в душе?

— Что это значит?

— А-а… ничего. Я просто каламбурю.

— Что я могу для тебя сделать? — встревоженно спросила она. — Я могу что-нибудь для тебя сделать?

Он покачал головой.

— Нет, малыш. Но я благодарен тебе.

— Хочешь лечь в постель? Хочешь, чтобы я разделась?

Он попытался рассмеяться. Он подошел к кровати, сел рядом с ней, взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

— Элен, ты просто прелесть. Ты думаешь, что если погрузить моего малыша в твою теплую норку, то это решит все проблемы?

— Это всегда решает мои проблемы, — упрямо ответила Элен. — Большинство из них.

Гарри положил руку на ее обнаженное колено.

— Видишь это?

— Что?

— Вот это.

— Мою коленную чашечку?

— Да, — кивнул он. — Когда ты идешь мне навстречу, я вижу эту мышцу, вот эту, над твоей маленькой розовой коленной чашечкой; я вижу, как она сокращается и увеличивается, когда ты идешь. Это самое сексуальное зрелище, которое я видел в жизни.

— Ну, ты даешь, — рассмеялась она.

— Да, наверное. Но сегодня на улице я поймал себя на том, что смотрю, как сокращается эта мышца у каждой идущей мне навстречу женщины. Гарри — сексуальный извращенец. На следующий год меня будут возбуждать локти.

Он встал и опять заходил по комнате.

Он то появлялся на фоне пробивающейся из гостиной полоски света, то исчезал, погружаясь в полумрак. Белое-черное, белое-черное.

— Прошлой ночью у нас был большой спор, — сказал он ей. — Именно большой. Мы были близки к тому, чтобы подраться. Он решил съехать. Когда я проснулся утром, он паковал вещи. Мы ничего не сказали друг другу, но я думаю, он съедет.

— Из-за чего вышел спор?

— Ему совсем нет необходимости съезжать. В этой квартире хватит места нам обоим. Мы можем друг с другом не разговаривать. Боже, малыш, он же родился в этой квартире. Мы не смогли отвезти маму в больницу вовремя, и он родился прямо там. Это его дом. И теперь он съезжает. Его не будет, когда я вернусь, я знаю точно.

— Из-за чего вышел спор? — спросила она опять.

— О… обычное дело. Из года в год одно и то же. Его интересует, когда я собираюсь что-нибудь сделать для нашего народа. Так он и говорит: »…для нашего народа».

— Делать что, Гарри?

— Работать с ним во всех этих организациях. Писать для них.

— Писать что? Хочешь сигарету?

— Да. Хорошо, спасибо.

Он остановился, чтобы взять у нее сигарету и зажечь спичку. Она поразилась тому, каким предстало его лицо, освещенное спичкой. Искаженное, угловатое…

— Ну… он хочет, чтобы я писал письма, статьи, прокламации, уставы, плакаты… и тому подобное.

— А ты этого делать не хочешь?

— Малыш, я хочу это делать. И еще я хочу летать и ходить по воде. Разве тебе никогда не доводилось хотеть того, чего ты не можешь?

— Не знаю, — ответила она слегка изумленная. — Может быть. Сейчас уж не припомню. Чаще всего я делаю то, что мне хочется.

— Ты счастливая.

— Наверное. Что же ты сказал своему брату?

— Я сказал ему правду. Сказал, что во мне этого просто нет. Расовые проблемы просто не трогают меня. Мне совсем неинтересно. Я знаю, что это моя вина. Но тут уж ничего не поделаешь.

— И что твой брат сказал на это?

— Он сорвался. Я говорил тебе, что все это много для него значит. В этом вся его жизнь. Я говорил тебе, что несколько лет назад ему разбили голову?.. Да, наверное говорил. Ну вот, тогда он принялся обзывать меня.

— Обзывать? Ты хочешь сказать, что он ругался?

— Нет, не ругался. Он обзывал меня дядей Томом и другими обидными именами. Понимаешь, в том смысле, что я продался. Черт!

41
{"b":"24167","o":1}