— За помощь спасибо, товарищ командующий. Только… зачем же ее закупоривать?

— Как так? — удивился Леселидзе. — Что-то я тебя не понимаю, Андрей Антонович.

— Конечно, Константин Николаевич, мы не пропустим Хофера в Лесную Щель. Бросим все силы, ваши резервы и не пропустим. Будем драться насмерть, до последнего человека. Каждый понимает, что через Лесную Щель немцев к морю пропускать никак нельзя. Но согласитесь, товарищи, слишком дорогой ценой может нам обойтись закупорка теснины. Не-ет, пора проучить Хофера.

— Что ты предлагаешь, Андрей Антонович?

— Предлагаю устроить хваленым егерям Хофера гроб с крышкой.

— Это каким же образом? — щурясь от папиросного дыма, спросил Леселидзе.

— А вот смотрите.

— Прошу, товарищи, ближе, — снова пригласил к карте командиров Леселидзе. — Смотрим.

— Как вы сказали, товарищ командующий, Хофер усилился крупными резервами. Значит, смело попрет через теснину. И пусть прет. Теперь смотрите. Здесь, — указал Севидов толстым карандашом точку на карте, — единственный вход в Лесную Щель. Мы откроем Хоферу этот вход. Откроет его полк майора Ратникова. Но откроет с боем, чтобы Хофер не догадался, в чем дело. Так же с боем полк будет отступать до селения Нагорного, вот сюда.

— Как Александр Суворов, — ухмыльнулся командарм. — «Заманивай, братцы, заманивай». Так, что ли?

— Именно так, — согласился Севидов. — Ратников на своих плечах потащит егерей. Когда же егеря втянутся как можно глубже в теснину, они найдут в ней собственный гроб, мы захлопнем крышку: закупорим им выход назад и ударим со всех сторон.

— Лихо! — проговорил командарм. — Ну а если егеря попрут дальше через Нагорное к морю? Ты сам-то, Андрей Антонович, твердо уверен в успехе? Ведь риск слишком большой.

— Разрешите, товарищ командующий? — вступил в разговор Кореновский и обратился к Севидову: — Я понимаю твой замысел, Андрей Антонович, так, что, по существу, еще до наступления Хофера ты оголишь другие участки обороны…

— Это, Евдоким Егорович, старый военный принцип — создавать перевес на решающих участках сражения. Все дело в том, чтобы этот принцип уметь применить каждый раз по-своему, учитывая обстановку. Сейчас обстановка такая, что, я надеюсь, наш замысел удастся. Ночью Хофер не решится на штурм, а за это время мы перегруппируем части дивизии и утром встретим дорогих гостей по всем правилам военной науки.

— Что ж, идея заманчивая, — оживленно проговорил Леселидзе. — Только учти, комиссар прав — риск слишком велик. Держи со мной постоянную связь. Так и быть, отыщу для тебя еще кое-что из резерва. Буду держать у выхода из Лесной Щели к морю. А сейчас, — командарм посмотрел на часы, — времени у вас совсем мало. Уточняйте детали.

Когда Севидов и Кореновский подходили к своему штабу, тихие сумерки уже окутали лес и горы.

— Чуешь, Евдоким, какой воздух! — говорил Севидов. — Какая здесь красота, боже мой!

— Да, в этих местах не блиндажи надо строить, а курорты.

— Строили, Евдоким, — вздохнул Севидов. — Много строили и еще построим. И отдыхать еще приедем с тобой в эти места. Вот тогда уж я покажу тебе всю красоту кавказскую.

— Не хочется что-то в блиндаж идти, — проговорил Кореновский. — Присядем вот на бревнышке. Люблю осеннюю прохладу. Помнишь у Некрасова: «Воздух усталые силы бодрит…»

Севидов присел на бревно, закурил.

— Да, Евдоким, так и не побывал я с Дашей в этих местах. В Баксанском ущелье были, на Годерском перевале были, а здесь не успели. Все обещал, обещал ей… — Севидов тяжело вздохнул. — Вот думаю иногда, почему такая несправедливость! Я ведь всю жизнь в армии, через сколько войн прошел, и всегда на самой линий огня, и лишь один раз, в Испании, был ранен. А тут… женщина… Ну где справедливость, скажи? Вот и Степан… Поверишь, Евдоким, всегда, даже глядя на его командирские петлицы, видел в нем мальчишку. Худого, костлявого мальчишку, который так любил ловить руками раков в Дону. И вот теперь… Выживет ли?..

Кореновский молча дымил папиросой. Сейчас он испытывал какую-то странную неловкость оттого, что его семья заблаговременно эвакуировалась еще в сорок первом году и живет в безопасности в Самарканде… «Сколько же сил надо Андрею, чтобы выдержать такое горе, не потерять самообладания и сохранить ясность мышления!» — думал он о Севидове.

— Ты бы хоть Ольгу-то в тыл отправил. Что же это получается, вся семья в огне!

— Будто ты ее не знаешь. Слыхал же, что Степанида Захаровна сказала: «Упрямая!»

— А ты прикажи.

— Прикажи! Кому другому бы приказал, а дочери не могу приказать отправиться в тыл… Теперь наверняка будет проситься в отряд Бориса. Ведь она альпинистка.

— Может, это и к лучшему. Надеюсь, в отряде будет безопаснее.

— Кто знает, возможно, с боями придется сбрасывать фашистские тряпки с Эльбруса. Посмотрим, Евдоким, посмотрим. Ты мне вот что скажи, — перевел разговор Севидов, — ведь связь с ростовским подпольем была, значит, в штабе знали о Борисе. Почему же мне не сообщили?

— Ну, во-первых, Андреи, связь со штабом партизанского движения была налажена совсем недавно. А во-вторых… знаешь, у партизан на этот счет свои соображения.

— У всех свои соображения! — вспылил Севидов. — У партизан соображения, у Стечкуса тоже…

— Да не кипятись ты. Просто у каждого своя работа. А насчет немца… У меня и у самого тоже не выходит из головы этот перебежчик. Адъютант самого генерала Хофера бежит к нам. Да еще в такое время, когда почти каждый немец — от солдата до фюрера — уверен в победе. Паулюс у Волги, Клейст у Кавказского хребта, а этот обер-лейтенант бежит к нам.

— Да еще прихватывает с собой раненого советского командира, хочешь сказать.

— Вот именно. Уж очень как-то все туманно.

Со стороны моря в ширину всего горизонта на горы быстро надвигались тучи, словно чья-то торопливая рука задергивала полог на бледном небе, пряча едва мерцающие звезды. Сверху облака еще освещались далеким солнцем и были похожи на чистейший снег, но нижний их слой постепенно темнел, превращаясь из бурого в темно-фиолетовый. Эти фиолетовые тучи грозили вот-вот разразиться дождем. А пока тугой ветер, как разведчик, расчищал путь приближающейся грозовой лавине. Он сначала робко, порывами, хлестал по лесу и горам, а потом всей силой обрушился на встревоженные деревья. Молний еще не было видно, но издалека уже доносились прерывистые раскаты грома.

— Ну, сейчас гроза начнется, — проговорил Севидов, поднимаясь с бревна. — Давай-ка, Евдоким, в укрытие.

— Интересно, нам или Хоферу спешит на помощь Илья Пророк на своей колеснице?

— Кому-кому, а нашим артиллеристам помощи от него будет мало. Сейчас развезет все дорожки, все тропы. Уму непостижимо, как Бобров свои пушки потащит на склоны? Да и резервный артполк, успеет ли подойти?

— Меня беспокоит батальон Сироты, от него завтра может зависеть все, — озабоченно проговорил комиссар. — Полки Терещенко и Каргина, думаю, успеют закрепиться на склонах.

— Главный удар на себя примет Ратников. От начала до конца его люди будут в бою.

— И все же Сироте предстоит захлопнуть ловушку. Знаешь, Андрей, пойду-ка я к нему наведаюсь.

— Ну что ж, комиссар, давай. Я пойду к Батюнину, проверим резервы.

Дождь обрушился сразу. Но не ливневый. Гроза с молниями и громом шла стороной, а над Лесной Щелью монотонно сыпалась вода, словно просеиваемая сквозь мельчайшее сито.

Часовой провел полкового комиссара в шалаш, устроенный под густой, размашистой елью. Из шалаша уже расходились ротные и взводные командиры. Завидя Кореновского, капитан Сирота вернул командиров в шалаш. Он догадался, что комиссар пришел в его батальон неспроста.

— Лекций сегодня не будет, — улыбнулся Кореновский. — А инструктаж, я думаю, капитан уже провел. Хочу лишь напомнить, что от действий вашего батальона будет зависеть успех всей операции. Об этом должен знать каждый боец. Успех батальона будет зависеть от выдержки каждого красноармейца, командира. Именно выдержки. Мимо вас завтра пойдут немцы. Будет искушение ударить. Но вы должны затаиться, замереть до сигнала. Нарушение этого приказа может сорвать всю операцию.