— Спросите, Ян Вильгельмович, — обратился генерал к Стечкусу, — за что он награжден орденом?

— Русиш аллес капут, — ответил пленный.

Аршак Петросян вскочил. Лицо его побледнело. Он шагнул к пленному, но генерал жестом остановил его.

При обыске у пленного нашли удостоверение на медаль альпиниста и горнолыжника, которая выдавалась за большие спортивные достижения. Среди документов была небольшая книжечка в черном переплете, Севидов полистал книжку и недоуменно произнес:

— Ничего не понимаю, здесь арабский шрифт.

— Разрешите, товарищ генерал, — попросил Мустафар и, так же полистав книжку, сказал: — Это коран.

— Коран у немцев? — удивился Севидов. — Ян Вильгельмович, спросите у него, что все это означает.

Пленный усмехнулся и, вскинув голову, что-то надменно ответил.

Стечкус перевел:

— Такие кораны выдаются многим горным стрелкам потому, что они вступили в исламский мир и в отличив от большевиков несут мусульманам свободу религии.

— Вот лицемеры, — покачал головой Севидов. — А сам-то он знает арабский язык?

— Немец говорит, что это не обязательно. Главное, чтобы жители гор видели, что немцы — их друзья.

Пленный о чем-то быстро заговорил, глядя вызывающе то на Стечкуса, то на генерала.

— Что он говорит? — спросил генерал.

— Он не будет больше давать показания. Говорит, что его все равно расстреляют, потому что у русских всюду один лозунг: «Смерть немецким оккупантам!» Говорит, что ему терять нечего.

— Пусть успокоится. Переведите ему, Ян Вильгельмович, что Красная Армия с пленными не воюет. Спросите, откуда он родом и зачем пришел в Советский Союз.

Пленный посмотрел исподлобья на Аршака Петросяна и что-то сердито пробубнил.

— Он говорит, что в Советский Союз его привел этот сержант.

— Вот как, — усмехнулся Севидов. — Выходит, за Клухорским перевалом — Германия, а здесь — Советский Союз?

После некоторого колебания пленный все же заговорил. Из его показаний выяснилось, что против дивизии генерала Севидова вновь воюют егеря генерала Хофера. Эта дивизия недавно пополнилась большой группой альпинистов. Группа именуется школой курсантов, пользующихся правами средних командиров — швальд-альпинистов. Укомплектована группа преимущественно добровольцами, уже отличившимися в боях. Недавно эту группу возглавил бывший адъютант генерала Хофера капитан Ганс Штауфендорф.

Когда Стечкус назвал эту фамилию, Степан и Аршак вскочили, словно по команде.

— Штауфендорф! Штауфендорф! — повторял Аршак Петросян. — Никак не мог вспомнить его фамилию. Товарищ генерал, это же Ганс Штауфендорф. В тридцать восьмом ходил вместе с нами в горы здесь, на Кавказе. Вот где, гад, объявился!

— Как видите, товарищи альпинисты, — проговорил Севидов, когда увели пленного, — противник у нас серьезный. Немцы вооружены автоматами с разрывными и трассирующими пулями, гранатами. У них на каждые десять — двенадцать человек имеется рация.

— И еще одна деталь, — вставил полковник Батюнин. — У пленных нет теплой одежды. О чем это говорит?

— Рассчитывают на быстрый успех, — ответил Степан Рокотов.

— Вот именно, быстрый, — подхватил Севидов. — На Дону, в Сальских степях, у Майкопа мы отступали, но надеялись, что в горах остановим врага. Надеялись, что горы помогут нам. А немцы уже на перевалах. — Генерал Севидов широкими шагами мерил комнату, курил и говорил, ни к кому не обращаясь, словно разговаривал сам с собой. — Немцы заняли перевалы потому, что мы их плохо обороняли. Каждому из нас — от солдата до командира — надо крепко запомнить, что непроходимых рубежей вообще нет. Непроходимым является лишь тот рубеж, который умело подготовлен к обороне и упорно защищается. — Генерал остановился, молча обвел всех взглядом. — Сейчас, товарищи альпинисты, отдыхайте. Предстоит жаркая работа.

Альпинисты улеглись под высокой грушей. Вокруг группами расположились бойцы.

— Як же воевать у цих проклятых горах! — слышался сокрушенный голос. Степан узнал в нем сержанта Кучеренко. — Дэ ты бачив, штоб по самолетам стреляли сверху вниз? А шо робыть? Вин, зараза, летить у ущелье, а я над ним. И не знаешь, видкиля фриц на голову свалится.

— Зачем так говоришь, товарищ сержант? Что ты понимаешь в горах, а? Ничего ты не понимаешь в горах. — Степан узнал гортанный голос Мустафара Залиханова. — Очень легко воевать в горах. Я вижу фашиста — он меня не видит. Я один могу взвод фашистов уничтожить, если место хорошее выберу. Зачем, товарищ сержант, плохо о горах говоришь? Это наши горы, пусть фашист не знает, откуда ты ему на голову свалишься.

— Тебе, Мустафар, конечно, в горах легче воевать, — услышал Степан голос Захара Суворова. — Родился в горах, вырос в горах. Ты с горами на «ты», запанибрата.

— Зачем на «ты»? — возмутился Мустафар. — С горами нельзя на «ты», горы уважать нада. Горы знать нада. Не будешь знать законы гор, пропадешь. Я вас буду учить уважать горы. Горы помогут, если будешь их уважать.

— Гляди, Мустафар, орлы! — перебил его Захар и мечтательно проговорил: — Эх, в орлов бы превратиться: взмахнул крыльями — и на вершине.

— Орлы тоже по этим тропам шли, — серьезно заметил Мустафар.

— Как шли? — удивился Суворов. — Они же птицы.

— Теперь стали птицы, а были люди. Не я сочинил — отец рассказывал.

Аршак Петросян, тоже прислушивающийся к разговору, посмотрел на Степана и улыбнулся, кивнув в сторону Мустафара:

— Помнишь?

Сколько раз альпинисты из уст старого Чокки Залиханова слышали эту древнюю горскую легенду!

…Гордо подымаются могучие горы, свои вершины высоко держат. А внизу торопливо бежит чистая, веселая река. По берегам — сады, тропки лесные. И чего только не дает земля людям! Весело глядят на человека круглые яблоки с красными щечками, желтые сладкие груши и — украшение земли — темные вишни. Весело!

Почему же люди не радуются? А чего им радоваться? Земля стонет под сапогами врагов. Земля, которой люди отдали столько сил!

Разве могли молчать горы, когда примчались в цветущие долины враги, как волки зимой, когда бешено рубили они в аулах и старого и малого?

И тогда горы в гневе затряслись, обрушили на головы захватчиков потоки камней. Угрюмо ворчал лес, грозно шумел вершинами сосен. Гневно бормотала неведомые слова река.

И люди поняли, о чем говорят камни, о чем шумит лес, о чем бормочет река. А когда поняли, гнев пришел в их сердца. Люди ушли в горы, чтобы воевать с врагом. И не было от них пощады захватчикам.

Но подлость за ними по пятам шла, грязной рукой путь иноземцам указывала. Вот-вот настигнут враги храбрецов…

И тогда решили люди не дать себя схватить. Лучше с родных камней вниз головой броситься.

Горы пожалели их, помогли. Только ринулись воины вниз, как почувствовали: не падают, а легко кружат над пропастями, крылья сильные у них, сердце крепкое, дух гордый. Орлами стали, клекотом орлиным друг друга сзывали. Свист могучих крыльев резал воздух. Месть пришла неумолимая. И не ушли от нее враги…

Степан слушал знакомую ему легенду, а перед глазами были будто уже и не горы, а песчаный берег Дона в станице Кочетовской. Он вспомнил, как впервые приехали они в станицу вместе с Ольгой. Ветхий пассажирский пароходик «Ермак» высадил их на пристани, если можно было назвать пристанью прогнивший дощатый причал, покрытый пятнами мазута и рыбьей чешуей. Пароходик отдал концы, издал оглушительный, не по своему рангу, гудок, и пошлепал спицами колес вверх по Дону.

Проводив пароход, Ольга и Степан огляделись, куда идти. Они оказались на причале не одни. С парохода вместе с ними высадили старушку. Матросы помогли ей сгрузить на причал множество узлов, корзин. И она тоже стояла в растерянности, видимо, не знала, что делать со своими многочисленными котомками.

Степан подошел к старушке, поинтересовался:

— Приехала, мамаша? А что же никто не встречает?

— Та воны ж не знають, шо я прибыла. — Она так и сказала, по-военному: «прибыла». — Петро писав, шо на троицу возвертается, ось я и прибыла. То сын мой — Петро.