На обратном пути шли молча, не глядя друг на друга.

- ...приговора Особого Присутствия Правительствующего Сената. Так, подсудимый Шевырев принес на сходку двадцатого ноября прошлого года гектографированную прокламацию с террористической угрозой правительству и распоряжался рассылкой этой прокламации по им же составленному списку адресов... Вместе со студентом университета Орестом Говорухиным Шевырев руководил всем делом посягательства на цареубийство; в частности, он дал деньги подсудимому Генералову на устройство конспиративной квартиры с целью хранения на ней взрывчатых веществ, устроил поездку Канчера в Вильну за материалами для разрывных снарядов, а по изготовлении бомб объявил членам фракции о решении совершить злодеяние... Шевырев уговорил Канчера принять на себя роль сигнальщика, а также поручил последнему сделать такое же предложение Волохову и Горкуну... Доведя дело посягательства на жизнь священной особы государя императора до сего момента и считая покушение вполне подготовленным, Шевырев, в связи с участившимися у него приступами чахотки, выехал семнадцатого февраля сего года из Петербурга в Крым... Начиная с седьмого марта, то есть со дня его задержания в Ялте, Шевырев отрицал все обстоятельства своей принадлежности к заговору, но на суде, ввиду неопровержимости предъявленных ему улик, признал свою вину и действительность всех обстоятельств обвинения. В свое оправдание Шевырев представил совершенно неправдоподобные объяснения. Он утверждал, что якобы никогда не сочувствовал ни террористическому направлению вообще, ни замыслу на жизнь государя в частности. Шевырев заявил, что он не заметил будто бы террористической угрозы в составленной им прокламации и что, не веря в возможность цареубийства, он только лишь передавал поручения Говорухина остальным членам фракции, надеясь за это получить через посредство Говорухина деньги, необходимые ему, Шевыреву, для легальных благотворительных дел. Все эти объяснения Шевырева являются ложными и материалами дела опровергаются.

...Подсудимый Ульянов полностью признался в том, что принимал участие как в составлении прокламации двадцатого ноября прошлого, 1886 года, так и в составлении новой, вполне террористической программы и в печатании оной двадцать восьмого февраля и первого марта сего года... Ульянов полностью признал себя виновным в посягательстве на жизнь священной особы государя императора. Материалами дела и судебным следствием установлено участие Ульянова во всех этапах заговора. Его пропагаторская деятельность ускорила решение нескольких лиц принять участие в покушении; он изготовлял взрывчатые вещества для динамитных снарядов и сами снаряды; он напутствовал главных участников покушения на последней сходке членов террористической фракции двадцать пятого февраля сего 1887 года... Таким образом, роль Ульянова как одного из главных организаторов и участников заговора вырисовывается вполне ясно и четко, и ни на одной ступени судебного разбирательства самим подсудимым ни разу не отрицалась...

...Семнадцатого ноября 1886 года исполнялось двадцать пять лет со дня смерти Добролюбова. В студенческих кружках Петербурга решено было отметить эту дату. Предполагалось отслужить панихиду на могиле Добролюбова на Волковом кладбище.

Аня и Саша подъехали к площади перед кладбищем на конке. Огромная толпа студентов уже колыхалась около чугунной ограды. Ворота на кладбище были закрыты. Густой наряд полиции преграждал путь участникам панихиды.

- Господа, в чем дело? Почему не пускают?

- Пристав говорит, не велено.

- Кем не велено?

- Слишком многого вы хотите от пристава.

- Пускай пропустят хотя бы с венками...

- Господа, надо же что-то предпринимать. Нельзя же, в конце концов, мириться с этим наглым произволом!

Несколько человек отделились от общей массы и двинулись к распоряжавшемуся нарядом полиции приставу.

- Господин пристав, позвольте отслужить панихиду по умершему.

- Нельзя, господа, нельзя. Запрещено.

- Кто же может запретить панихиду?

- Не могу знать. Не приказано.

- Но это же чудовищно! Это же настоящее варварство - вмешиваться в религиозные чувства.

- Ничего, господа, в другой раз помолитесь.

- Нет, это неслыханно! Средневековье, инквизиция! Господа, надо прорваться силой!

- А ну, осади назад! Иванов, Петренко, примечай зачинщиков!

Толпа росла, увеличивалась, угрожающе гудела. Все новые и новые группы студентов прибывали со всех сторон на площадь. Между разношерстно одетыми старшекурсниками заметно выделялись учащиеся младших семестров в ставших теперь уже обязательными форменных тужурках. Венки, перевитые красными лентами, рождали какие-то неясные, тревожные ощущения, глухие предчувствия близкой беды.

Студенты все ближе и ближе придвигались к чугунной ограде. Задние давили на передних. Около ворот становилось тесно. Пристав вытащил свисток, булькающая полицейская трель разлилась по площади. Из ближайшей подворотни показался еще один наряд полиции и ускоренным шагом, раздвигая толпу, двинулся к воротам.

В это время на площадь выехала пролетка. Лошади, сдержанно храпя и позвякивая подковами, остановились неподалеку от задних рядов студенческой толпы.

- Пыпин приехал, господа, сам Пыпин!

- Кто это?

- Неужели не знаете? Двоюродный брат Чернышевского, редактор «Вестника Европы».

- Он работал вместе с Добролюбовым в «Современнике».

- Господа, в нашем полку прибыло!

- Смотрите, уже открывают ворота...

- Сейчас уведут городовых...

Но городовые и не думали уходить. Пыпин, окруженный несколькими наиболее активными студентами, протиснулся к воротам. Он о чем-то долго спрашивал у пристава, но тот на все вопросы молча мотал головой из стороны в сторону. Пыпин обескураженно пожал плечами и пошел через толпу обратно к извозчику.

- Господин Пыпин, вы не имеете права уезжать! Это недостойно вашего брата! Надо бороться! - послышалось со всех сторон.

- Вы должны заявить протест! Вы должны сказать, что будете писать об этом беззаконии в своем журнале!

Пыпин с извиняющимся видом что-то говорил окружившей его группе, потом пожал нескольким студентам руки, сел в пролетку и уехал.

- Что он сказал? Что говорил ему пристав? - закричали из задних рядов.

- Пыпин сказал, что нужно позвонить градоначальнику Грессеру...

- Так нужно звонить! И поскорее!.. В чем дело, господа?

Тут же вызвались добровольцы идти звонить Грессеру. В сопровождении двух городовых они отправились в ближайший участок. Известия о переговорах с градоначальником передавались по цепочке.

- Господа, Грессер категорически отказывается разрешить...

- Говорит, что вызваны казаки.

- Предлагает немедленно разойтись...

- Угрожает репрессиями...

- Позвольте, какие репрессии? За что? За панихиду?

- Ужасная страна, ужасное правительство, ужасные порядки...

- Господа, Грессер вроде бы в чем-то уступил...

- Что, что? В чем уступил?

- Он, кажется, согласился...

- Да что там, в конце концов, происходит, господа? Нельзя ли пояснее?

- Наши пригрозили пожаловаться в синод...

- Ну и что?

- Связаться с европейскими газетами...

- Ну и что?

- Грессер согласился, что нельзя запрещать религиозные отправления...

- Вот видите, господа! Я всегда говорил, что на угрозу нужно отвечать угрозой!

- Что же дальше?

- Спорят, кричат...

- О чем?

- Сколько человек пропустить...

- Безобразие! Торговлю какую-то делают из панихиды, базар.

- Ура, господа, ура! Грессер согласился пропустить депутацию с венками!

- Сколько человек?

- Тридцать.

- А здесь не менее трех тысяч...

- Александр Ильич, вас приглашают в депутацию!

- Я не один, со мной сестра.

- Про сестру ничего не сказали.

- Тогда я лучше постою здесь.

- Число мест ограничено, Александр Ильич, всего тридцать кандидатур. Не обижайтесь.