Чем больше они беседовали, тем лучше понимали друг друга. Жена Лю Дэ-шаня принесла сушеных семечек и, вскипятив воду, заварила вместо чая поджаренную чумизу.

— Совсем ведь забыла, — спохватилась вдова Чжао. — Начальник Сяо наказал всем объявить: если есть у середняков какие обиды, пусть, не стесняясь, их выкладывают. Главное, ничего не нужно скрывать, — выскажи и все тут.

— Да какие же у нас обиды… — возразила обрадованная хозяйка, но, подумав, добавила: — Вот разве что нарядов на перевозку уж очень много дают. Теперь все получили лошадей, и надо бы как-нибудь уравнять нас в этом с бедняками.

Вдова Чжао согласилась, что уравнять, действительно, не мешает, и дала слово поговорить об этом с председателем Го.

Жена Лю Дэ-шаня спрыгнула с кана.

— Ты посиди, а я сейчас вернусь, — попросила она и вышла.

Она обошла двор, огляделась. Никого. Вернулась, плотно закрыла за собой дверь, подсела к вдове Чжао и вполголоса передала все, о чем говорила вчера жена Ли Чжэнь-цзяна.

Внимательно выслушав, гостья посоветовала немедленно же сообщить об этом в крестьянский союз. На прощанье вдова Чжао сказала:

— Завтра вечером председатель Го созывает объединенное собрание бедняков, батраков и середняков. На собрании должны объявить, что крестьянский союз бедняков и батраков будет распущен и создан такой союз, в котором и середняки смогут участвовать. Ты непременно приходи. Будут также решать вопрос о том, кому и сколько дать продовольствия из конфискованного у помещиков. Председатель Го сказал, что скоро начнутся новогодние праздники и надо распределить добро так, чтобы люди настряпали пельменей и как следует повеселились.

Вдова Чжао распрощалась. Жена Лю Дэ-шаня хотела дать ей фонарь.

— Не надо, не надо, — запротестовала вдова, — от снега и так светло, зачем же еще фонарь?

Хозяйка проводила гостью за ворота и долго смотрела ей вслед. Когда вдова Чжао скрылась за снежной пеленой, жена Лю Дэ-шаня, счастливая и умиротворенная, вернулась обратно, легла и тотчас же заснула.

Общее собрание избрало в правление крестьянского союза двух середняков. Го Цюань-хай по-прежнему остался председателем. Крестьянский союз постановил прекратить розыски спрятанных помещиками ценностей, заняться распределением конфискованного имущества и начать подготовку к празднованию Нового года.

Мясо и зерно были розданы крестьянам. Бедняки и батраки получили по десяти фунтов свинины и по пяти шэнов пшеницы на каждого, а середнякам досталось по три фунта мяса и по одному шэну пшеницы. Середняки не протестовали против такого распределения, так как имели кое-какие запасы. Кроме того, у середняков оказались еще и семена для посева, чего у бедняков не было.

Когда Дасаоцза и Лю Гуй-лань вышли после собрания из дома крестьянского союза, на дворе опять крутила метель.

— Какая холодная зима в этом году, — проворчала, поеживаясь, Дасаоцза. — Дня не проходит, чтобы не было вьюги…

— Зима зимой, вьюга вьюгой, — весело ответила Лю Гуй-лань, — а дела оставлять нельзя. Надо подумать, что подарить к праздникам семьям военнослужащих. Не получилось бы у нас, как в августе, когда каждой семье без разбора выдали по десяти фунтов мяса да по десяти фунтов белой муки, в то время как некоторые просили мануфактуры. Сейчас у нас всего много, хоть отбавляй. Давай, Дасаоцза, выясним, кто в чем нуждается. Вот, например, Со-чжу, сынишка вдовы Чжао. У него до сих пор нет зимней одежонки, и не в чем малышу на улицу выйти.

— Дельное предложение, — заметила Дасаоцза. — Завтра же поговорим об этом в крестьянском союзе. Постой… — вдруг вспомнила она, — ведь завтра малый Новый год[26]. Сходи-ка сейчас к вдове Чжао, развлеки чем-нибудь бедняжку, чтобы она не чувствовала себя такой одинокой. Только ты не очень долго, пора за стряпню приниматься.

Они расстались.

Когда Лю Гуй-лань появилась на пороге дома вдовы Чжао, та быстро вытерла рукавом покрасневшие от слез глаза и попыталась улыбнуться гостье. Со-чжу даже подпрыгнул от радости, схватил девушку за полу и потянул за собой к кану.

Лю Гуй-лань села и сразу же пустилась рассказывать деревенские новости. Она сообщила множество интересных вещей: у того-то волки утащили поросенка, у одной соседки курица не кудахчет, когда несет яйца, что, несомненно, является дурным предзнаменованием, и многое другое. Потом она очень потешно представила старика Суня, изображающего драку медведя с тигром. Со-чжу заливался веселым хохотом, и, смотря на него, мать тоже искренне смеялась. Комната наполнилась неподдельным весельем.

Наконец Со-чжу притащил разноцветную бумагу, разложил ее на столе и пристал к Лю Гуй-лань с просьбой, чтобы девушка нарезала цветов, животных, драконов, которые бы он сам наклеил на окна. Девушка ласково улыбнулась и взяла ножницы. Из голубой бумаги она вырезала утку, а из зеленой — несколько смешных поросят. Затем, разгладив лист красной бумаги, Лю Гуй-лань в мгновенье ока искусно вырезала лесной пион, почитаемый в Китае царем всех цветов.

Со-чжу упросил мать развести клей и долго примерял, как расположить вырезанные предметы на окне.

Вскоре появился и У Цзя-фу. Он стряхнул снег и стал помогать Со-чжу. Лю Гуй-лань заторопилась домой, но Со-чжу загородил ей дорогу:

— Посиди еще немножечко… очень прошу тебя! Вырежи мне пастушка, не то поросят волки потаскают…

Лю Гуй-лань со смехом указала на У Цзя-фу:

— Вот тебе настоящий пастушок, зачем же еще вырезать?

Но Со-чжу, крепко держа ее за рукав, обиженно всхлипывал:

— Да… он большой, такого не наклеишь. Мне надо маленького и бумажного.

Лю Гуй-лань залилась звонким смехом и выбежала на улицу. Обойдя вокруг лачуги, она крикнула в окно:

— Со-чжу! Не плачь, маленький. Я еще приду и вырежу…

Дасаоцза вошла в темную кухню. Все было тихо, но едва она чиркнула спичку, кто-то спрыгнул с кана и бросился к ней. Женщина вскрикнула, выбежала во двор и, услыша за собой шаги, кинулась к воротам. В этот момент кто-то нагнал ее и крепко сжал в объятиях:

— Су-ин! Это же я! Я!..

Дасаоцза быстро оглянулась.

— Вот напугал как… — прошептала она. — Думала, негодяй какой…

Улыбаясь, она положила большую руку Бай Юй-шаня себе на грудь: «слушай, как бьется», и припала к мужу.

Кто знает, сколько времени они простояли так? Их видел лишь крутящийся снег. Часов не было, а если бы и были, они все равно не взглянули бы на них. До часов ли в такой момент?

— Давно приехал? — спросила наконец Дасаоцза.

— Ну и долго ж я тебя ждал! — не отвечая на вопрос, воскликнул Бай Юй-шань. — В гости, что ли ходила?

— Угадал, — усмехнулась Дасаоцза. — У меня так много времени, что его девать некуда. Вот по гостям и бегаю.

Она вырвалась из объятий, вбежала в дом и зажгла лампу.

Хотя Бай Юй-шань и обещал в письме приехать к Новому году, но появление его все же было для Дасаоцзы неожиданным. Несмотря на обычную замкнутость и суровый характер, истосковавшаяся в разлуке Дасаоцза излила на Бай Юй-шаня бурный поток нежности. Впрочем, это продолжалось не слишком долго. Удостоверившись, что муж здоров и у него цветущий вид, следовательно, может выдержать любую атаку, Дасаоцза, сдвинув черные брови, принялась его распекать:

— Что ты за человек! Вышел за дверь и забыл. Одно письмо прислал за целый год и успокоился.

— Я должен был работать, а не письма писать. Ты все такой же осталась!

Слова эти укололи Дасаоцзу в самое сердце. Она вспыхнула и уже готова была схватиться с мужем, но, вспомнив, сколько выстрадала в разлуке с ним, сдержалась и принялась растапливать печь. Однако обида не утихала.

Дасаоцза посмотрела на стол. Полученная к новогодним праздникам свинина была даже не разрублена, и предстояло еще много возни, чтобы приготовить из нее начинку для пельменей. Загруженная общественной работой, Дасаоцза забросила домашние дела, совсем забыла о себе, о своем хозяйстве, а он еще посмел сказать, что она не изменилась. Это ли не оскорбление?