— У меня есть еще раненые. Сейчас отправляю в город. Надеюсь, сделаете все, чтобы скорее их вылечить.

Начальник бригады повесил трубку и приказал Бай Юй-шаню отрядить двух человек с винтовками для сопровождения раненых.

В деревне Юаньмаотунь было так весело, будто наступил радостный праздник. С утра загудели гонги, загремели барабаны и завыли трубы.

Первыми на эти звуки прибежали ребятишки, затем подошли взрослые, и школьная площадка мигом заполнилась народом. Чжан Цзин-сян под аккомпанемент гонгов и труб запел и стал приплясывать.

— Соседи! Товарищи! — крикнул он. — Мы срубили самое большое ядовитое дерево — этого проклятого Хань Лао-лю — и уничтожили банду Ханя-седьмого. Надо повеселиться по этому случаю.

— Спой о продавце ниток! — крикнул возчик Сунь, который стоял на своей телеге, держа в руках кнут.

Он ехал в поле жать просо, но, услышав музыку, завернул к школе.

Чжан Цзин-сян, отбивая ритм бамбуковыми кастаньетами, запел:

Так как Чжан Цзин-сян при этом не только многозначительно посмотрел, но прямо указал пальцем на возчика, все расхохотались.

В дверях показались начальник бригады, Сяо Ван и Лю Шэн. Увидев смущение старика, они попытались скрыть улыбки.

— Глядите-ка на этого мальчишку… — обиженно сказал возчик. — Вырастили такого большого болвана, который и петь-то как следует не умеет, а стариков высмеивает.

Но все продолжали хохотать, и смех был так заразителен, что в конце концов не выдержал и сам возчик.

— Это очень длинная песня. Давай покороче! — крикнул кто-то.

— Спой лучше «Разбитый арбуз», — предложил другой.

Чжан Цзин-сян охотно ударил в барабан и запел:

Раздался смех, послышались аплодисменты. Но некоторые остались недовольны песней:

— Хватит петь эти помещичьи песни!

— Споем новую! Кто хочет?

— Все хотим! Все хотим!

Чжан Цзин-сян прервал пение, переглянулся с Лю Шэном и сказал:

— Ладно! Новую, так новую. Спою песню, которой меня товарищ Лю Шэн выучил, — песню Восьмой армии.

— Пой! Пой! Просим! — раздались возгласы.

Чжан Цзин-сян начал:

Когда Чжан Цзин-сян кончил, возчик Сунь предложил:

— А теперь попросим товарища Лю Шэна. Пусть споет нам какую-нибудь песню из пьесы «Девушка с седыми волосами». Как вы на это смотрите?

— Просим! Просим!

Лю Шэна втолкнули в круг.

Он не стал отказываться и запел:

Но в этот момент в толпе заспорили:

— Врешь!

— Ничего не вру…

— Так, значит, тебе наврали!

— Сам увидишь, гроб уже пронесли мимо постоялого двора. Скоро здесь будут…

Люди, забыв о песне, столпились вокруг спорящих, и вся школьная площадка принялась взволнованно обсуждать новость. Гонги и барабаны умолкли.

Лю Шэн, растолкав людей, бросился к Сяо Вану:

— Что случилось?

— Говорят, Чжао Юй-линь… — и Сяо Ван отвернулся, чтобы смахнуть слезу.

Несколько человек уже побежали по шоссе к западным воротам. Толпа устремилась за ними. Навстречу показалась процессия: восемь носильщиков несли на плечах простой некрашеный гроб. Толпа в молчании расступилась, пропустила процессию и медленно пошла за гробом.

Гроб поставили в центре школьной площадки, зажгли погребальную лампу, установили два жертвенных столика. На столиках появились блюдца: одно с помидорами, другое с дикими яблоками и пачкой золотой бумаги, заменяющей деньги, необходимые духу умершего для путешествия в подземный мир.

Все обнажили головы и кольцом обступили гроб.

— Жена еще не знает? — тихо спросил кто-то.

— Старик Сунь поехал предупредить…

— Вон она идет…

Жена Чжао Юй-линя, которую вдова Чжан и Дасаоцза заботливо поддерживали под руки, шатаясь, вошла в ворота. Ее худое лицо потемнело. Позади, опустив головы, следовали Со-чжу и пастушок У Цзя-фу.

Толпа расступилась, освобождая дорогу. Когда женщину подвели к гробу, она зарыдала и рухнула на землю.

Рядом, стоя на коленях, плакали Со-чжу и пастушок.

У всех присутствующих потекли слезы. Многие подумали о том, кем был для них Чжао Юй-линь, отдавший жизнь ради их счастья, вспомнили, что перенесла семья этого человека в проклятые годы Маньчжоу-го. И вот зацвела наконец новая жизнь, а он ушел навсегда…

— Зачем ты оставил меня, мой родной?.. — стонала жена погибшего.

— Папа, папа, проснись… — жалобно повторял Со-чжу.

Сяо Сян нервно заходил по площадке. Картины прошлого быстро сменялись одна другой, выше и выше поднимая в сердце волну скорби, которая подступала к горлу.

Тогда Сяо Сян присел в тени под вязом и принялся чертить на земле узоры, стараясь думать только о том, что́ он сейчас делает. Это его немного успокоило, и почувствовав, что воля восторжествовала, он поднялся и подошел к музыкантам.

— Играйте… — мягко сказал Сяо Сян.

Трубы начали печальный мотив, сопровождаемый величаво-торжественным звучанием гонга и приглушенной дробью барабанов. Люди опустились на колени.

— Зачем мне жить теперь? — рыдала над гробом женщина.

Дасаоцза и вдова Чжан стояли возле нее на коленях и утирали ей слезы.

— Не надо плакать, не надо плакать… — уговаривали они и сами прятали за ее спиной залитые слезами лица.

Люди жгли золотую бумагу, которая, сгорая, обращалась в невидимые деньги, и ветер крутил над гробом черный пепел.

Музыка смолкла. Лю Шэн, взявший на себя управление погребальной церемонией, встал и сделал знак рукой. Все поднялись и почтили память усопшего тремя глубокими поклонами.

— Откроем… — тихо проговорил возчик. — Пусть жена в последний раз посмотрит на нашего дорогого брата.

Он сдвинул крышку гроба. Женщина вскочила.

— Подожди, — остановил ее старый Сунь, — вытри прежде глаза. Нельзя орошать слезами покойника[22].

— Будь осторожна, — предостерег старик Тянь, — близко не подходи, чтобы твоя тень не заслонила гроба.

— Это может повредить твоему здоровью, — пояснил возчик Сунь.

Но жена Чжао Юй-линя судорожно вцепилась пальцами в край гроба и не мигая смотрела на восковое лицо мужа, обрамленное черной бородкой. Из ее глаз катились крупные, как бусы, слезы.