— Да, действительно, чему тут быть.

У Добряка Ду отлегло от сердца.

— Пусть разразит меня гром, если я что-нибудь утаиваю от вас…

Бочку вынесли во двор и опрокинули. В ней ничего не оказалось.

— Я же говорил, а вы не верили! — просиял Ду. — Я в самом деле, как погорелец. Эти проклятые гоминдановские реакционеры! Сколько людей они разорили!..

Не обращая внимания на помещика, Го Цюань-хай вонзил в замерзшую землю щуп. Го даже побагровел от усилий, но щуп не шел. Принесли лопаты. Когда землю разрыли на глубину одного чи, лопата звякнула о железо.

— Нашли! Нашли! — закричал старик Сунь.

Со всех сторон в кухню прибежали люди, даже охрана, приставленная к семье помещика. Все напряженно следили за взмахами лопат. Наконец вытащили лист железа. Под ним оказались доски, а под досками — глубокая яма, из которой пахнуло сыростью.

У Цзя-фу зажег лучину и осветил яму. Там стояли сундуки, ящики, были навалены мешки. Старик Сунь спрыгнул в яму.

— Давай сюда еще кого-нибудь! Посвети! Тут тьма!

— Посторонись! — крикнул милиционер и прыгнул вслед за Сунем.

Один за другим они вытащили из ямы тридцать сундуков, ящиков и мешков. Чего только в них не было! И шелк, и атлас, и бархат, и сукно, енотовые и лисьи шкурки, шапки из выдры. Одного сатина оказалось свыше тысячи аршин.

— Вот это мы нашли, так нашли! — отряхиваясь, хвастливо приговаривал Сунь.

Добряк Ду молча ушел в восточную комнату, тяжело опустился на кан и закрыл лицо руками. К нему подошла жена и, трясясь всем телом, села рядом.

— Что же вы делаете? — запричитала она. — Разве так можно! Оставьте нам хоть какую-нибудь мелочь…

— Заплати девять тысяч даней зерна, ничего не тронем, наша крестьянская власть — справедливая. Лишнего не возьмем, а раз задолжал — изволь расплачиваться, — назидательно сказал возчик.

— Старина Сунь! — позвал его Го Цюань-хай. — Не время разглагольствовать. Складывай все эти вещи в сани да вези в крестьянский союз. Один не управишься, скажи, чтобы еще запрягали.

У других помещиков в этот день тоже нашли немало вещей, и с обеда до самого вечера по шоссе тянулись сани, наполненные конфискованным добром.

Старый Сунь нагрузил на свои сани целую гору мешков и ящиков так, что самому ему места не осталось. Важный и гордый, он шел рядом, помахивая кнутом и покрикивая на лошадей:

— Ну, вы! Поторапливайтесь!

Если малознакомый человек спрашивал его, откуда вещи, старик лукаво щурил глаза и коротко отвечал:

— От «погорельца».

Но когда Суня останавливали люди, к которым он питал особое расположение, возчик покровительственно снисходил до объяснений:

— «Погорелец» — это Добряк Ду. Хитер фокусы показывать. Не будь меня и председателя Го, месяц бы копали, ничего бы не нашли. Теперь революция скоро победит.

Он взмахивал кнутом и степенно кричал на своих лошадей:

— Ну, живей! Поторапливайтесь!

О нахождении тайника в доме помещика Ду стало тотчас известно всей деревне. В домах и дворах других помещиков заработали лопаты и кайла крестьян, словно поднимая целину.

К вечеру группа старика Чу на огороде Тана Загребалы обнаружила под сугробом большую яму, в которой оказалось двадцать сундуков.

Всю ночь напролет мелькал огонь лучин в помещичьих дворах.

На рассвете второго дня к Го Цюань-хаю, остававшемуся в усадьбе Ду, пришел Вань Цзя.

— Комиссару Сяо, — сообщил он, — передали из бригады, работающей в деревне Уцзя, о проделках помещичьих жен. У них нашли кольца на пальцах ног. Комиссар Сяо советует обыскать всех женщин из помещичьих семей.

Го Цюань-хай подозвал Дасаоцзу:

— Иди-ка сюда. Есть хорошее поручение.

Дасаоцза улыбнулась и кликнула из соседней комнаты Лю Гуй-лань. Но та отказалась явиться, и Дасаоцзе пришлось привести упирающуюся девушку за руку.

Ничего не подозревавший Вань Цзя удивленно спросил:

— Что с ней такое? Почему она упирается?

— Ничего особенного, — вынув изо рта трубку ответил Го. — Дасаоцза просто дурачится. Ну хорошо, Дасаоцза, довольно шутить, есть более важные дела, которые нам, мужчинам, к сожалению, трудно выполнить. Тут нужны твои руки.

И он рассказал о предложении Сяо Сяна.

— А ну, мужчины, выходите отсюда! Оставьте нас одних. Лю Гуй-лань! Приведи сюда женщин! — скомандовала Дасаоцза.

Мужчины вышли. В комнате остались одни лишь женщины. Когда Лю Гуй-лань привела помещичьих жен, сестер и других родственниц Ду, Дасаоцза, сдвинув сурово брови, пригрозила:

— Говорите сейчас же, где золото, не то худо будет!

— Какое еще тебе золото? — огрызнулась старуха Ду. — Откуда у нас, крестьянок, золото…

— Если нет золота, отдавайте золотые кольца, — рассердилась Лю Гуй-лань.

— Откуда у нас такие вещи?

Дасаоцза оглядела сноху Добряка Ду, худую, как стебель конопли, за что та прозывалась Тощей Коноплей, и спросила:

— Куда девала золото твоя свекровь? Ведь она припрятала его для младшего сына, и тебе оно все равно не достанется…

— У нее нет золота, — отрицательно покачала головой Тощая Конопля, — чего ты меня подговариваешь? На деньги, какие у нас случались, мы покупали землю, а золота никогда не имели.

Тогда Дасаоцза обратилась с тем же к жене младшего сына Ду.

Этой толстухе, по прозвищу Пышка, едва минуло девятнадцать лет.

— А я откуда знаю, куда его спрятали? — хихикнула Пышка.

Свекровь и Тощая Конопля окинули ее злобными взглядами. Та сразу изменила тон:

— У нас нет золота. У нас никогда никакого золота не было. Если появлялись лишние деньги, покупали землю, и все тут!

Все говорили одно и то же, только на разный манер. Крестьянки громко смеялись.

— Чего вы там покатываетесь? — крикнул из соседней комнаты старик Сунь.

— Все равно тебе не скажем, — ответила Дасаоцза и, сделав строгое лицо, обратилась к старухе Ду: — Если ты не признаешься, мы все равно своего добьемся. Снимайте-ка туфли да полезайте все на кан!

Женщины послушно выполнили приказание. Дасаоцза и Лю Гуй-лань тщательно осмотрели ноги, заглянули даже в туфли, но ничего не нашли.

Отойдя в сторону, активистки стали советоваться. Вскоре Лю Гуй-лань направилась прямо к Тощей Конопле:

— Снимай одежду!

Та притворилась, что не расслышала.

— Что ты сказала?

— Одежду, говорю, снимай!

Тощая Конопля не двинулась с места.

— Не хитри, снимай скорей!

— Сама не снимешь, так мы с тебя стащим, — пригрозила Дасаоцза. Она подошла и стала расстегивать ей пуговицы.

Женщина побледнела и взвизгнула:

— Не смей меня трогать…

— Ну, скорей, говорят тебе! Чего мешкаешь? — прикрикнула на нее Лю Гуй-лань.

Старуха Ду соскочила с кана и бухнулась на колени:

— Добрая девушка! Какой стыд и срам! Будда разгневается и нашлет на всю твою семью болезни.

— Здесь что-то неладно. Пословица говорит недаром, что если человек залезает на кан в туфлях, значит у него рваные носки, — сказала Дасаоцза.

Тощая Конопля, когда ее раздевали, визжала и плакала, а старуха твердила:

— Да ничего же у нас нет! Дасаоцза! Девушка! Не гневите милосердного Будду!

— Восьмая армия ни в богов, ни в чертей не верит! — возразила Лю Гуй-лань.

Наконец, когда был развязан пояс, что-то выпало, блеснуло при тусклом свете масляной лампы и со звоном покатилось по полу.

Лю Гуй-лань подняла два золотых кольца.

— Есть! — крикнула она. — Поглядите, что здесь такое.

Мужчины, с нетерпением ждавшие у дверей, ворвались в комнату и окружили Лю Гуй-лань.

— Где нашла? — спросил старик Сунь.

Девушка не ответила.

— А тебе зачем знать? — рассмеялась Дасаоцза. — Где бы ни нашла — все ладно.

Возчик взял кольцо и, вытянув руку, стал рассматривать с видом оценщика закладной конторы.

— На золото вроде не похоже. Это бронза. Золото на вкус сладкое, а бронза — горькая. Сейчас попробую. Я только на язык возьму, сразу скажу, — и сунул кольцо в рот.