Он налил себе полную чашку, отхлебнул, поморщился и разом выпил всю. Наполнил еще чашку, крякнул и с видимым удовольствием послал ее вслед первой. Глаза его сразу покраснели.

— Ну как, много воды, старина? — крикнул Чу.

— Пока не разобрал!

В это время в лавку вошел Сяо Сян.

— Надо создать комиссию, — обратился он к Го Цюань-хаю, — подыскать в деревне человека, умеющего хорошо считать, и проверить торговую книгу.

— Ведут! Ведут! — зашумела толпа.

Чжан Цзин-жуй и новые милиционеры ввели связанных Чжан Фу-ина, Ли Гуй-юна и Тан Ши-юаня.

Старик Сунь, шатаясь и размахивая руками, ринулся к бывшему председателю, пнул его что было силы, но, не удержавшись, сам повалился навзничь.

— Нельзя, нельзя! — поднимая возчика, крикнул Го Цюань-хай. — Начальник Сяо сказал: бить людей не положено…

— То есть как не положено? Помещиков да подпевал ихних не положено? — зарычал пьяный возчик, порываясь к Чжан Фу-ину.

— Бить нельзя, — остановил его Сяо Сян. Начальник бригады пояснил, что людей надо перевоспитывать и исправлять, а битьем делу не поможешь.

Он повернулся к Чжан Цзин-жую:

— Развяжи арестованных. Пусть идут домой и подумают о своих делах. Если честно признают свои ошибки и дадут слово исправиться, пусть обрабатывают землю, которую им выделили.

— Напрасно отпускаешь!.. — раздался чей-то разочарованный возглас.

— Это на первый случай, — ответил Сяо Сян. — А повторится — строго накажем.

— А вдруг сбежит, окаянный? — вполголоса спросила какая-то женщина свою соседку.

— Нет, не посмеет.

— Следить за ним надо, ведь сбежал же в прошлом году Хань Длинная Шея.

— Ладно, будем следить вместе…

Сяо Сян, услышав этот разговор, взглянул на Чжан Цзин-жуя, как бы говоря: «Это по твоей части».

Чжан Цзин-жуй ответил понимающей улыбкой.

— Ну, расскажите теперь начистоту народу о всех ваших делах, — обратился Сяо Сян к арестованным, — да просите у него прощения.

— Что я сделал плохого… — забормотал Чжан Фу-ин. — Люди сами меня выбрали председателем. Я один даже шага не смел ступить.

— Кто тебя выбирал? — кинулся было снова на Чжан Фу-ина возчик. — Нет, ты мне скажи подлец: кто тебя выбирал? Кто тебя выбирал? — повторял он. — Ты сам себя возвысил, сам! Вы тут втроем лакали водку и съели столько жирного, что все штаны себе засалили. Чьи это деньги вы расходовали? Чьи, я спрашиваю?

Из толпы выбежала раскрасневшаяся Лю Гуй-лань. Тыча пальцем в Чжан Фу-ина и захлебываясь от гнева, она закричала:

— Ты лучше расскажи, как вы обращались с семьями военнослужащих! Как издевались над ними! Откуда такой закон?

— Вяжи эту сволочь! — предложил кто-то.

— Бей его! — опять заревел возчик.

Начальник бригады поднял руку и обратился ко всем собравшимся. Он сказал, что арестованные все же были работниками крестьянского союза и что они должны искупить вину честным трудом.

— Потом придете и попросите прощения у крестьян. Если крестьяне простят вас и вы хорошей работой искупите свои преступления, старое само собой забудется, — говорил он арестованным. — А тебе, Ли Гуй-юн, больше других нужно подумать о своей вине, честно во всем признаться и заслужить прощение.

Ли Гуй-юн сразу весь просиял:

— Правда, начальник, правда, что и говорить! Честно признаюсь во всем и буду делать, как люди скажут. Можно ли зайти поговорить, когда у начальника время будет?

— Там посмотрим.

Уходя, Ли Гуй-юн нечаянно наступил на ногу Суню, который, боясь упасть, держался обеими руками за прилавок.

— Простите, простите, старина!.. Ай! Какая неосторожность! Простите… — залепетал Ли Гуй-юн.

Старик Сунь обложил его соответствующими случаю и своему гневу крепкими словами и, отстраняя от себя рукой, добавил:

— Пошел вон! Преступлений натворил да еще на ноги наступать! Нечего тебе тут вертеться! Кооператив теперь наш, крестьянский!

Когда освобожденные из-под стражи ушли, Сяо Сян шепнул Чжан Цзин-жую:

— На Ли Гуй-юна обрати особое внимание.

Затем он предложил, не откладывая, избрать ревизионную комиссию. В комиссию избрали трех человек: Го Цюань-хая, Суня и Чу. В помощь пригласили деревенского оспопрививателя Хуа, который умел писать и ловко считал на счетах.

На собраниях бедняков все чаще стали появляться женщины, и женский союз, в котором орудовала Рябая Крошка, распался сам собой.

Теперь Рябая Крошка не решалась показываться людям на глаза. Она целыми днями сидела дома, рукодельничала, старалась угодить во всем мужу и своей мнимой скромностью окончательно обворожила бесхитростного Яна. Тот всей деревне рассказывал, что жена его одумалась и стала примерной.

Перегородку в главном доме бывшей помещичьей усадьбы сломали, и из двух комнат получилась одна — большая и вместительная. Здесь каждый день собирались крестьяне. Посредине комнаты ставили таз, наполненный раскаленным древесным углем. К потолку подвесили большую лампу с четырьмя фитилями, и когда по вечерам ее зажигали, было очень светло. Люди рассаживались вокруг таза, разумеется, задыхались от угара и табачного дыма, но все были очень довольны.

Споры продолжались целую неделю. Крестьяне никак не могли решить, с чего им начинать. Наконец, выведенный из терпения, старик Чу пронзительно закричал:

— Да хватит вам воду в ступе толочь! Разве не ясно, что хороших помещиков не бывает. С какого ни начнем, и ладно! Ошибки не будет.

Все наконец согласились и решили немедленно приняться за помещиков и их прихвостней.

— А середняки тоже могут участвовать? — спросил кто-то.

Поднялся невероятный шум. Го Цюань-хай, стоявший на кане, поднял руку:

— Не кричите! Послушайте, что я скажу. Середняки могут участвовать, если захотят. Но тянуть их не станем.

— Председатель! — вдруг крикнул старик Чу. — Председатель! А если тут окажутся такие, которые подслушивают, можно ли арестовать их?

— Если есть доказательства, можно.

— Держи его, подлеца! Хватай! — завопил старик Чу, кидаясь вместе с Чжан Цзин-жуем в темный угол.

Они выволокли оттуда человека, одетого в заплатанные штаны и рваную куртку, подпоясанную веревкой из соломы.

— Что за переодевание? — спросил Сяо Сян, стоявший на кане рядом с Го Цюань-хаем.

— Никак помещик Чжан Чжун-цай? — всматриваясь в незнакомца, спросил Го. — Он и есть! Это двоюродный брат Добряка Ду.

Старик Чу, крепко держа Чжан Чжун-цая, потащил его к свету:

— Ты, черепашье яйцо, пролез подслушивать?

Всех охватило негодование. Как это он посмел пробраться сюда! Люди окружили помещика, кричали, возбужденно размахивая руками:

— Все козни строишь, контрреволюцией занимаешься!

— Кто тебя подослал?

— Кому его подсылать? Он сам помещик!

— Бить его!

У многих сильно чесались руки. Но Сяо Сян стоял на кане и смотрел во все глаза. Помещика мяли и тормошили, но на большее, боясь начальника Сяо, не отваживались.

Наконец помещика вытолкали взашей.

Крестьяне разделились на группы и наметили помещичьи дома, в которых надлежало произвести конфискацию в первую очередь. Когда запели третьи петухи, группы были уже готовы в путь.

Дасаоцза и Лю Гуй-лань вытащили из сундука, стоящего в комнате крестьянского союза, красное шелковое знамя. В свое время его бросил туда Чжан Фу-ин. Дасаоцза приладила флаг к древку и велела водрузить его над домом.

В лучах зимнего солнца красный флаг заполыхал над серебристыми просторами полей, белыми крышами домов и амбаров, как пламя.

Люди разошлись по деревне, оставляя за собой широкие дорожки на свежевыпавшем снегу.

Для поддержания порядка Го Цюань-хай и старик Чу расставили повсюду вооруженную охрану.

Го Цюань-хай со своей группой направился к усадьбе Добряка Ду. Группа председателя состояла из Дасаоцзы, Лю Гуй-лань, У Цзя-фу и нескольких крестьян.

Лю Гуй-лань, дочь бедняка Лю И-линя, рано потеряла мать. Ее отец задолжал некоему Сяо Ду, родственнику Добряка Ду. Он так и не успел расплатиться с заимодавцем, и перед смертью вынужден был отдать ему за долги свою единственную дочь.