Различия в оценке социалистического потенциала российского крестьянства и во взглядах на перспективы отношений с крестьянством настолько значительны, что можно говорить о новой концепции социалистической революции в России на основе творческого соединения результатов анализа опыта революции, сделанного Лениным, и идей Маркса.

Новую концепцию социалистической революции от ленинской отличала в первую очередь и в основном иная (присущая Марксу) оценка социалистического потенциала российского крестьянства. А от высказанных Марксом идей о социалистической революции в России новая концепция отличалась сочетанием первой (пролетарской) и второй (условно «общинно-крестьянской») схем социалистической революции. К. Маркс предлагал российским революционерам не упускать из виду тех возможностей, которые имеются у российских революционеров-марксистов в виде сельской общины. За прошедшие 40 лет Россия в своем развитии ушла очень далеко. Развился капитализм, ослабла, но не исчезла община. Появилась возможность органично сочетать пролетарский социализм с социалистическим потенциалом российского крестьянства. Однако здесь лежал пласт проблем, над которыми Маркс не задумывался. Здесь были скрыты новые, неведомые прежде возможности для развития социалистической революции в СССР.

Задачу превращения России нэповской в Россию социалистическую приходилось решать в жестких международных условиях, поэтому вопрос о времени этого превращения, о темпах социалистических преобразований приобретал характер жизненно важного условия ее успешного решения. Между тем и Маркс исходил из признания факта медленного развития российской социалистической революции, поскольку в основе ее лежала бы медленная («постепенная») эволюция сельской общины в направлении создания коллективных хозяйств[1705]. Факторами, ограничивающими темпы развития экономики и социалистических преобразований, признавалась недостаточная индустриальная развитость России, техническая и культурная отсталость российской деревни, вынужденной возлагать надежды в деле технического перевооружения на техническую помощь развитых капиталистических стран. Подобные оценки мы находим и у Ленина. В конце гражданской войны, когда вся мера разрухи еще не была осознана, когда Ленин надеялся быстро осуществить план ГОЭЛРО (доклад о концессиях на собрании актива московской организации РКП(б) 6 декабря 1920 г.), он признавал: «Америка и другие капиталистические страны растут в своей экономической и военной мощи дьявольски быстро. Как бы мы ни собирали свои силы, мы будем расти несравненно медленнее» (курсив наш. - В. С.)[1706]. Вот так! Все мыслимо высокие темпы развития, по мнению Ленина, были бы все равно меньшими, чем в развитых капиталистических странах!

Простое перенесение через десятилетия советов и оценок Маркса и механическое приложение их к советской действительности Бухариным привели к неизбежному и опасно успокаивающему выводу о допустимости черепашьих темпов развития, о своего рода «обреченности» страны на победу социализма, об участии в этом процессе всего крестьянства, включая и кулака. В итоге - к глубокому искажению идей, высказанных Марксом. Высокие темпы развития социалистической революции были органической частью первой - пролетарской - схемы ее развития. Очевидно, что Бухарин с доверием отнесся к мыслям Маркса, но не смог творчески освоить их. Он не смог спуститься «с высот чистой теории к русской действительности»[1707]. Думается, он недооценил тех возможностей, которые открывались для политика в признании факта существования в российском крестьянстве социалистического потенциала. А это неизбежно сковывало, ограничивало использование тех возможностей развития социалистической революции, которые порождались развитием капитализма в России. Очевидно, это была «ахиллесова пята» в той системе взглядов, которую развивал Бухарин. Недаром еще Ленин спорил с ним по этому поводу. В брошюре «Экономика переходного периода» (май 1920 г.) Бухарин, говоря о начале краха мировой капиталистической системы, писал, что он «начался с наиболее слабых народнохозяйственных систем с наименее развитой государственно-капиталистической организацией». Ясно, что в данном случае подразумеваться могла только Россия. Ленин, читая эту брошюру, подчеркнул слова «наиболее слабых» и сделал относящееся к ним замечание на полях: «Неверно: с " среднеслабых". Без известной высоты капитализма у нас бы ничего не вышло»[1708].

По мысли Ленина, ограниченность темпов развития революции диктовалась невозможностью увеличивать нагрузку на крестьян не только из-за низкой эффективности их мелкого единоличного хозяйства, но и из-за невозможности увеличить изъятие из деревни материальных и финансовых ресурсов ввиду угрозы разрыва классового союза с ними. Бухарин был согласен с этим. Сталин в отличие от него (это явствует из последующей борьбы между ними) считал, что крестьянин, коль скоро он заинтересован в победе социализма, ради собственных интересов должен пойти на максимальную мобилизацию всех своих сил. Производственная кооперация позволяла обеспечить и социальную эволюцию крестьянства, и мобилизацию всех его сил для обеспечения этой эволюции****.

Если для массы крестьян менталитет, рожденный, развитый и сохраненный сельской общиной, представлялся жизненно важным, если крестьяне были заинтересованы в развитии сельского хозяйства по социалистическому пути не менее, а едва ли не более рабочих, то задача подготовки массового производственного кооперирования (коллективизации) становилась актуальной. Планы коллективизации, отложенные большевиками после перехода к НЭПу, получали новую жизнь. При этом теперь коллективизация представала в ином виде, чем прежде, когда считали, что колхозы - для бедноты, для середняка - сбытовая и кредитная кооперация. Без середняка, составлявшего примерно 60% крестьянства, никакая коллективизация не могла считаться массовой и не могла кардинально решить тех социальных, экономических и политических проблем, от которых зависел успех социалистической революции. Без участия середняка коллективизация не могла дать того объема сельскохозяйственных продуктов стране и денег казне, которые были нужны, не могла обеспечить технического переоснащения сельского хозяйства в нужных масштабах и социалистического преобразования деревни. И это понятно: вне этой работы оставалась бы численно самая большая и экономически самая сильная часть трудового крестьянства - середняк. Необходимый экономический и социально-политический эффект могла дать только массовая коллективизация деревни. Коллективизация стала второй революцией, принесшей социализм в деревню, революцией, проводимой «сверху», как и предвидел Маркс.

Массовая коллективизация крестьян, несмотря на все трудности и недостатки, а порой и ошибки («перегибы» и т.п.), сопутствующие ее проведению, стала мирной альтернативой «последнему и решительному бою» с «капитализмом. … который растет из мелкого крестьянского хозяйства» (курсив наш. - АС.)[1709]. Массовая коллективизация пресекла процесс «производства» капитализма мелкобуржуазной деревней, изолировала кулачество от основной массы крестьянства и тем облегчила борьбу со слаборазвившейся сельской буржуазией. Она открыла крестьянину-единоличнику новую перспективу улучшения своего экономического и социального положения. Альтернативой ей была борьба с вырастающим из крестьянства, как головы гидры, кулачеством. Но в деревне, в которой путь в кулаки - это единственный путь к лучшей жизни, «последний и решительный бой» с капитализмом, вырастающим «из мелкого крестьянского хозяйства», - это не просто борьба с кулачеством, это - лишение середняка надежды (хотя бы и иллюзорной) на серьезное улучшение своего жизненного положения. Поэтому борьба диктатуры пролетариата с сельской буржуазией без развития массовой коллективизации неизбежно настроила бы против нее середняцкие слои деревни, сплотила бы их с сельской буржуазией в борьбе против советской власти. Исчерпание политического доверия советской власти и предъявление ей крестьянством «векселя» к уплате, об опасности чего предупреждал Ленин, стало бы реальностью. Как следствие - срыв НЭПа, перспектива возвращения к политике нейтрализации середняка и новая кровавая гражданская война, в которой победа диктатуры пролетариата была бы более чем сомнительной.