3 августа Сталин написал Зиновьеву и Бухарину о получении их письма, отправленного 29 июля, и о разговоре с Орджоникидзе. Копию своего письма Сталин направил Ворошилову, видимо пытаясь таким образом сообщить ему правду об этой интриге. «Не пойму, - писал Сталин, - что именно я должен сделать, чтобы вы не ругались и в чем, собственно, тут дело». Это слова. Само же письмо Сталина свидетельствует о том, что он понял истинную подоплеку их предложений и ведущуюся Зиновьевым и Бухариным двойную игру: «Не думаю, чтобы интересы дела требовали маскировку. Было бы лучше, если бы прислали записочку, ясную, точную. А еще лучше, если переговорим при первой возможности. Все это, конечно, в том случае, если вы считаете в дальнейшем возможной дружную работу (ибо из беседы с Серго я стал понимать, что вы, видимо, не прочь подготовить разрыв, как нечто неизбежное). Если же не считаете ее возможной, - действуйте, как хотите, - должно быть, найдутся в России люди, которые оценят все это и осудят виновных». К письму Сталин сделал приписку, которая дает представление о его общей оценке затеянной Зиновьевым и Бухариным борьбы: «Счастливые вы люди: имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы, обсуждать их и пр., а я тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая, причем я же оказываюсь "виноватым". Так можно извести хоть кого. С жиру беситесь вы, друзья мои»[1517].
Все потуги Зиновьева замаскировать свои намерения и тактику пошли насмарку. Сталин понял затеянную ими игру и принял вызов*************. Судя по всему, именно так расценили сталинский ответ Зиновьев с Бухариным и попытались успокоить его. 6 августа они направили Сталину письмо, выдержанное в примирительно-успокоительном тоне: «Получили В[аше] письмо (от 3 августа. - B.C.) после разговора с Серго. При свидании переговорим и, разумеется, найдем удовлетворительное решение. Разговоры о "разрыве" - это ж, конечно, от В[ашей] усталости. Об этом не может быть и речи»[1518]. Это письмо - проявление политического двурушничества и интриги. Трудно понять, на что рассчитывали они, пытаясь на такой «мякине» провести Сталина.
На письмо Зиновьева от 31 июля 1923 г. Сталин ответил письмом, содержащим развернутую и жесткую отповедь «по пунктам обвинения». Он информировал Зиновьева, что его предложения он истолковал именно «в другую сторону»14*. Иначе говоря, Сталин дал понять, что прекрасно понял смысл их предложений. В письмах Зиновьева и Бухарина он усмотрел критику его работы как генсека. До этого времени никто, в том числе и Троцкий, не подвергал его критике за работу именно на этой должности. Не было такой критики и на XII съезде партии. Первопроходцами здесь выступили именно Зиновьев и Бухарин, они же первые более или менее определенно аргументировали свою критику. Троцкий и его сторонники лишь позднее, в ходе осенней (1923 г.), дискуссии начали критиковать Сталина как проводника «секретарской политики» и покровителя партийной бюрократии. В данном случае Троцкий шел вослед Зиновьеву и Бухарину.
На претензии к его деятельности как генерального секретаря Сталин в письме от 7 августа дал короткие пояснения относительно обстоятельств принятия Политбюро решений по проливам, Германии и другим вопросам, а также отповедь по поводу замечаний, направленных лично против него. Сталин утверждал, что все решения санкционируются «той или иной инициативой ЦК» и он готов документально подтвердить это. «Не правы вы, говоря, что секретарь единолично решает вопросы». Повестка дня Политбюро составляется «на основании всех поступивших вопросов на заседании Секретариата (Сталин, Молотов, Рудзутак.-B.C.) плюс Каменев (председательствовавший в П.Б.)15*, плюс Куйбышев (пред. ЦКК)». И продолжал: «Можно только приветствовать, если все члены группы (т.е. "тройки": Сталин, Каменев, Зиновьев. - B.C.) или Пол. Б. захотят присутствовать при его составлении. Ни один вопрос не может быть "положен под сукно" не только потому, что на это есть инструкция, но и потому, что указанные лица представляют достаточную против этого гарантию»[1519].
Самое же главное, Сталин еще раз дал понять, что он не обманывается относительно истинных намерений Бухарина и Зиновьева и возражает по сути предложенного варианта реорганизации ЦК партии, что он готов покинуть пост генерального секретаря, но боя не боится и готов вести борьбу на почве принципиальной позиции за тот политический курс, который считает верным. «Одно из двух: либо дело идет: о смене секретаря теперь же, либо хотят поставить над секретарем специального политкома. Вместо ясной постановки вопроса, вы оба ходите вокруг да около вопроса, стараясь обходным путем добиться цели и рассчитывая, видимо, на глупость людей. Для чего понадобились эти обходные пути, если действительно существует группа и если есть минимальная доза доверия? Для чего понадобились ссылки на неизвестное мне письмо Ильича о секретаре , - разве не имеется доказательств тому, что я не дорожу местом и, поэтому, не боюсь писем (выделено нами. - B.C.)? Как назвать группу, члены которой стараются запугать друг друга (чтобы не сказать больше)? Я за смену секретаря, но против того, чтобы был учинен институт политкомов (политкомов и так не мало: Оргбюро, Политбюро, Пленум)»[1520].
Письмо Сталина откровенно, но не враждебно. Оно вынудило Зиновьева и Бухарина сбросить маску лицемерного дружелюбия и написать 10 августа Сталину в откровенно враждебном духе. Письмо было написано Бухариным, однако по каким-то причинам не было отправлено16*. Мы остановимся на нем, так как для нас это интересно с точки зрения динамики конфликта и поведения сторон. В нем Зиновьев и Бухарин собирают вместе и повторяют все основные упреки, содержавшиеся в предыдущих письмах, направленных не только Сталину, но и Каменеву. Что ж скрывать, если Сталин понял их замысел и их тактику? Но самым главным для нас является то, что в своем письме они раскрывают содержание «письма Ильича»17*. Из письма становится ясно, что вспыхнувший конфликт имеет свою историю, что те решения Политбюро, за которые Зиновьев и Бухарин критиковали Сталина, были использованы ими лишь как повод для атаки на Сталина. Что тактика борьбы против Сталина была выработана ими до их отъезда в отпуск, а «пещерное совещание» и предложенная реформа ЦК фактически являются спланированной политической акцией, начатой тогда, когда они сочли ее достаточно подготовленной. «В Москве не раз подымались разговоры, но разговаривать было трудно из-за раздражительности Вашей. Мы давно уже недовольны, но нарочно решили в Москве: сначала отдохнем, пусть нервы отойдут, потом поставим вопрос»[1521]. Последнее утверждение - негодная попытка прикрыть истинные обстоятельства выбора момента для атаки или для эскалации борьбы18*.
Перед нами начало открытой атаки на Сталина как генсека с использованием всех имеющихся средств давления. Но при этом опять лукавство с целью успокоить и дезориентировать противника: «О "разрыве" зря говорить. Его партия не допустит. Мы его не хотим19*. Максимум - отойдем в сторонку. Другого ядра нет. И оно вполне справится, если Вы захотите . Без Вас его себе не мыслим… Ни минуты не сомневаемся, что сговоримся». В этом письме Зиновьева и Бухарина отчетливо прорисовывается интерес, который ими двигал, - потеснить Сталина у руководства партией и страной. Именно этой цели служит в письмах Зиновьева и Бухарина упоминание о «письме Ильича о секретаре».
Далее они писали: «Письмо Ильича. Да, существует письмо В.И., в котором он советует (XII съезду) не выбирать Вас секретарем. Мы (Бух[арин], Камен[ев] и я) решили пока Вам о нем не говорить. По понятной причине: Вы и так воспринимали разногласия с В.И. слишком субъективно, и мы не хотели Вас нервировать»[1522].
Интересно утверждение Зиновьева и Бухарина, что это «письмо Ильича о секретаре» является письмом к XII съезду. Если принять на веру утверждение, что «характеристики» от 24-25 декабря предназначались для съезда, который должен был состояться уже после смерти Ленина, а записи от 4 января - для XII съезда, то рушится вся легенда о «Письме к съезду», состоящем из диктовок 24-25 декабря 1922 г. и 4 января 1923 г. Выше говорилось, что пожелание автора «диктовки» от 4 января 1923 г. «обдумать способ перемещения» имеет смысл при обращении не к съезду партии, а к группе единомышленников. Зиновьев и Бухарин поступают не просто в соответствии с общей установкой автора этого документа, но и сообразно с теми действиями, которые в нем подразумеваются. Они стремились обсудить этот вопрос в рамках группы единомышленников - членов ЦК и объединить их на базе своих предложений, имея в виду потом провести соответствующее решение через Пленум ЦК РКП(б).
