Ударная сила конницы увеличилась за счёт совершенствования седла и появления стремян, но отсутствие сильной королевской власти и слабая экономика мешали европейской кавалерии добиться той дисциплины, маневренности и выучки, какой обладала кавалерия Византии. Поэтому после начала атаки командовать рыцарским отрядом было практически невозможно, а если враг бывал опрокинут и рассеян, то удержать воинов от ненужного преследования было наисложнейшей задачей. В такой момент отряд становился абсолютно неуправляемым и каждый всадник гнался за неприятелем, пока хватало сил коня, а затем наступало время «заслуженного» грабежа. Этот процесс особенно задерживал возвращение конников в строй. Поэтому победу одерживал тот полководец, которому удавалось сохранить больше конных отрядов незадействованными, так как последнее слово оставалось за ним. Как верно заметил Ролоф (195 т. 3, с. 222), достаточно было небольшого, но сохранившего дисциплину отряда в несколько десятков воинов, чтобы вырвать победу из рук победителей, уже предавшихся грабежу, и уничтожить их поодиночке.

Теперь несколько слов о конских доспехах. В работах столь авторитетных оружиеведов, каковыми, например, являются Венделен Бехайм и фон Винклер, сказано, что конская броня в Европе появилась только в XIII в. (161, с. 162; 315, с. 96). Произошло это, по мнению авторов, в результате Крестовых походов, когда появилась необходимость защиты коней от турецких стрел. Вполне резонно Бехайм ссылается на то, что печати до XIII века не носят изображений бронированных коней, нет их и на знаменитом Байекском ковре, отображающем битву при Гастингсе. Всё, казалось бы, логично, но…

Прокопий Кесарийский, описавший битву при Тагине (552 г.), говорит, что у остготских всадников кони были защищены доспехами (195, т. 2, с. 262). Как мы уже писали, вполне объективные причины заставили их обзавестись такого рода защитой, прикрывающей лошадей от стрел кочевников: гуннов, болгар, аваров… или византийцев. И вот с тех пор и до XIII в., то есть на протяжении около 700 лет о конском доспехе ни в каких европейских письменных источниках не упоминается. Не найдено и изображений бронированных лошадей. Но вот вопрос: стоит ли, исходя из этих фактов, однозначно отвергать употребление брони?

Дельбрюк пишет о том, что конных лучников создал Восток. Это вполне справедливо. Но трудно понять, почему он считает, что до прихода венгров (в IX в.), Европа вообще не знала конных лучников? (195 т. 3, с. 164). А разве арабы, вторгшиеся через Испанию в южную Францию в 717—719 гг. не являлись таковыми? Разве не пришлось франкам ещё до битвы при Пуатье (732 г.) встретиться с ними в сражениях при Суассоне (719 г.) и Тулузе (721 г.), а затем, после одержанных побед, ещё три десятилетия отражать арабские набеги на территорию Франции? (768—814 гг.) не приходилось воевать с теми же арабами в Испании (777—801 гг.), а затем совершить семь походов против аваров (791—796 гг.), и, в конце концов, разгромить аварский каганат? А ведь авары тоже были прекрасными конными стрелками. Теперь попробуем ответить: неужели войны с такими народами, как арабы, авары и венгры ничему не научили зарождающееся европейское рыцарство? Разве не было необходимости уже тогда обзавестись хорошей бронёй для себя и своих боевых коней? Ведь в первую очередь лучники вели обстрел именно лошадей. Так происходило в античные времена, так происходило и в средневековье.

Анна Комнина не раз припоминает, как её отец учит токсотов стрелять в коней, а не во всадников:

«Они (стрелки и пельтасты — В.Т.) сделали это и, приблизившись к кельтам, стали не переставая метать стрелы с их коней, так что всадники оказались в отчаянном положении. Ведь любой кельт, пока он сидит на коне, страшен своим натиском и видом, но стоит ему сойти с коня, как из-за большого щита и длинных шпор он становится неспособным к передвижению, беспомощным и теряет боевой пыл» (49, с. 168—169).

«Каждого вооружённого копьём воина самодержец приказал прикрыть с обеих сторон двумя пельтастами и медленно двигаться в таком порядке, а небольшое число опытных лучников велел выслать вперёд, чтобы они издали обстреливали кельтов из лука, часто обращаясь то в одну, то в другую сторону. Когда оба строя сблизятся, лучники должны были тотчас же во весь опор устремиться на латинян, дать знать другим лучникам, следующим за ними, закидать стрелами не всадников, а их коней» (49, с. 285).

Усама-ибн-Мункиз, лично участвовавший в боях с крестоносцами, вспоминает один случай:

«Из Шейзара в этот день выступило много пехотинцев. Франки бросились на них, но не могли выбить их с места. Тогда Танкред разгневался и сказал: «Вы мои рыцари, и каждый из вас получает содержание, равное содержанию ста мусульман. Это «сердженды»[94] (он разумел пехотинцев), и вы не можете выбить их с этого места!»

На это Танкред получил резонный ответ от своих воинов, что турки заняли труднодоступный участок и обстреливают их лошадей.

«Если бы не это, мы бы их затоптали и перекололи копьями» — «Лошади мои, — сказал Танкред, — всякому, у кого будет убита лошадь, я заменю её новой» Тогда франки несколько раз атаковали наших пехотинцев, и 70 лошадей у них было убито, но они не смогли сдвинуть наших с места…» (207, с. 144; 139, с. 127).

Каноник Ахенской церкви Альберт пишет в «Истории Иерусалимского похода»:

«Заметив, что рыцари берут над ними верх, турки начали стараться ранить лошадей стрелами, и таким образом спешили могущих атлетов Христа» (303 т. 3, с. 122).

Капеллан Раймунд Агильский сообщает:

«Вследствие постоянных столкновений, все люди потеряли лошадей, потому что турки не знают драться копьями и мечами; они пускают стрелы, и потому одинаково опасны, и когда бегут, и когда преследуют» (303, т. 3, с. 200).

Оценив эти данные, пусть читатель сам сделает выводы, могли ли европейские всадники так непредусмотрительно подставлять своих коней под стрелы и дротики кочевников, заранее зная, что первый удар будет направлен именно по ним. Какой же, в самом деле, смысл тратить снаряды на защищенного воина, если его конь столь легко уязвим? Лишившись лошади, тяжеловооружённый всадник в одиночку на поле боя практически не представлял никакой опасности.

Что же касается изображений на Байекском ковре, то, несмотря на достаточно правдоподобную деталировку, не стоит безоговорочно принимать на веру всё, что на нём изображено. Это не реконструкция, а, прежде всего, стилизованное художественное произведение, лишь в общих чертах передающее представление о вооружении той эпохи. Достаточно обратить внимание на то, что на ковре и нормандцы и саксы имеют абсолютно одинаковое оружие и экипировку, причём как пехотинцы, так и всадники.

Будет вполне разумно предположить, что практика бронирования лошадей, видимо, введённая остготами, уже не прерывалась вплоть до XIII в. Разумеется, не все воины могли заказать конский доспех, а только наиболее состоятельные. Диденгофенский капитулярий от 805 г. гласит:

«О вооружении в войске да соблюдается то, что мы определили в другом капитулярии; сверх того, каждый от 12 мансов должен иметь броню, а если имеющий броню не возьмёт её с собою, лишается всего бенефиция вместе с бронёй» (195 т. 3, с. 21).

В тексте не говорится конкретно, о какой, собственно, броне идёт речь, но ясно одно — благосостояние воина определялось количеством земли, ему принадлежащей, и, соответственно, доходом с неё получаемым. В списки строго заносилось всё имущество, которым владел воин, и, в зависимости от суммы доходов, определялось, с каким оружием и доспехом он должен явиться на сбор.

Хорошо вооружённых воинов, имеющих доспехи для себя и для коня, как правило, было немного. Они ставились в первую шеренгу строя. Если их было больше — то и на флангах, а иногда даже сзади. Они служили прикрытием для остальных, имеющих снаряжение похуже и находящихся в центре строя.[95]