Местонахождение самого Шэя остается неизвестным уже три дня – с того самого момента, как он был похищен из собственного дома. По некоторым данным, он задержан властями. Нам остается лишь гадать о том, какой информацией располагает Шэй. По всей вероятности, он единственный человек, способный пролить хоть какой-то свет на последние события.

Между тем власти усилили меры безопасности и эвакуируют жителей в радиусе пятнадцати миль от места происшествия. Известно, что сквозь военные кордоны проследовало две группы ученых; по нашим данным, выяснить им ничего не удалось. Остается только гадать, что это за здание, кем или чем оно построено – если процесс его разрастания можно назвать постройкой, – и чего ожидать в дальнейшем. Ни одного разумного объяснения на данный момент не предложено.

Новостные международные агентства активно освещают события, однако надежно установленные факты пока можно пересчитать по пальцам.

Других новостей почти нет – вероятно, в связи с тем, что взгляды всего мира направлены на загадочное здание. Тем не менее прочих новостей на удивление мало. Как часто бывает во время крупных событий, жизнь словно замирает, ожидая их окончания. Эпидемия полиомиелита идет на спад, громких преступлений тоже не отмечено.

Во многих странах все чаще высказывается мнение, что ситуация со зданием не может оставаться вопросом внутренней политики одного государства. Неудавшаяся бомбардировка вызывает сомнения в том, что наши власти готовы действовать взвешенно и беспристрастно. Звучат призывы привлечь к объективному рассмотрению ситуации мировое сообщество».

Питер пошел прочь. Получается, его увезли три дня назад. Неудивительно, что так хочется есть.

За три дня здание выросло на тысячу этажей и заняло сотню акров.

Он больше не спешил. Ноги болели, а живот сводило от голода.

Необходимо вернуться к зданию. Решение пришло внезапно и не вызывало даже тени сомнения. Питер словно оставил там что-то и теперь должен забрать. Что это может быть? Разве что боль да мысли о скорой смерти. И еще крошечная таблетка, которую он носил в кармане, ожидая момента, когда боль станет слишком сильной.

Он пошарил в кармане. Таблетки не было – исчезла вместе с бумажником, ножом и часами. Ничего, она ему больше не нужна.

Сзади послышались торопливые шаги, и Питер обернулся.

– Питер! – воскликнула Мэри. – Мне показалось, что это вы. Я вас еле догнала.

Он смотрел на нее и не верил собственным глазам.

– Где вы были?

– В больнице. Я убежал от них. А ты…

– Нас эвакуировали. Велели уезжать из дома. Почти всех разместили в палаточном лагере на том конце парка. Папа вне себя, и я его понимаю: сенокос в самом разгаре, да и жатва скоро.

Она запрокинула голову и посмотрела ему в глаза.

– На вас лица нет. Опять стало хуже?

– Опять?

Он удивился, но сразу сообразил, что соседи, конечно, догадались. Все знают, зачем он переехал на ферму. В таких местах секретов не бывает.

– Простите, Питер. Мне не стоило…

– Все в порядке, Мэри. У меня все хорошо, я больше не умираю. Не знаю, как и почему так вышло, но я теперь здоров.

– Вас вылечили в больнице?

– Больница ни при чем, я выздоровел еще раньше. В больнице меня только обследовали и выяснили, что я здоров.

– Наверное, с диагнозом ошиблись.

Он покачал головой:

– Нет, Мэри. Не ошиблись.

Хотя откуда ему знать? Почему он – или какой-нибудь врач – так уверен, что дело именно в раковых клетках? Что это не какой-нибудь загадочный паразит?

– Вы сказали, что убежали из больницы.

– Меня будут искать. Полковник и майор. Они считают, что я как-то связан с той машиной. Думают, я ее построил. Они увезли меня в больницу убедиться, что я – человек.

– Что за чепуха!

– Мне надо вернуться на ферму, – сказал Питер.

– Не получится. Там везде солдаты.

– Если надо будет, проползу по канаве. Пойду ночью, прокрадусь мимо часовых. Если остановят, буду драться. У меня нет другого выхода. Надо попробовать.

– Вы нездоровы.

Она озабоченно разглядывала его лицо. Питер усмехнулся:

– Здоров. Просто умираю от голода.

– Пойдемте. – Она взяла его за руку.

– В лагерь нельзя – узнают. Меня скоро объявят в розыск. Возможно, уже объявили.

– Тогда в ресторан.

– Мой бумажник забрали.

– Мне дали денег на продукты.

– Нет, обойдусь. Меня теперь ничто не остановит.

– Вы это серьезно?

– Да. Я вдруг понял, что так будет правильно, – произнес чуть смущенно Питер. Но он почему-то знал, что это не бравада, а так и правда правильно.

– Вы возвращаетесь?

– Я должен, Мэри.

– Думаете, есть шанс?

Он кивнул.

– Питер… – с сомнением проговорила девушка.

– Что?

– Я буду очень вам мешать?

– Ты? В каком смысле? Почему мешать?

– Я пойду с вами.

– Зачем? Нет никаких причин…

Она чуть вздернула подбородок.

– Причина есть, Питер. Меня кто-то зовет. В голове будто звенит. Словно школьный звонок говорит: пора возвращаться в класс.

– Мэри, по-моему, на твоем флаконе духов был какой-то знак?

– Да. Гравировка на стекле. Такой же знак, как на вашем яйце.

«И такой же, как в письмах», – мысленно добавил Питер.

– Пойдем, – решительно сказал он. – Ты вовсе не будешь мне мешать.

– Сначала поедим. Мне дали денег на продукты.

Они пошли дальше, держась за руки, словно влюбленная парочка.

– Нам спешить некуда. До темноты туда соваться не стоит.

Они поели в ресторанчике на тихой улице и зашли в магазин. Купили буханку хлеба, два круга колбасы и кусок сыра – денег едва хватило. На сдачу им дали пустую бутылку для воды.

Питер и Мэри вышли к окраине города, миновали предместья и оказались в открытом поле. Шагали медленно, ведь до темноты спешить было некуда. Они уселись на берегу ручья, словно выбрались на пикник. Мэри сняла туфли и болтала ногами в воде, и оба были невероятно счастливы.

После заката двинулись в путь. Ночь была безлунная, но звезды сияли очень ярко. Спотыкаясь и временами теряя всякую ориентацию, они шли в стороне от дорог – через поля и луга, обходя стороной фермы, на которых могли залаять собаки. Около полуночи они обогнули первые костры. С вершины холма виднелся лагерь – темные силуэты палаток и грузовики с брезентовым верхом. Потом едва не наткнулись на артиллерийскую часть, но вовремя свернули, и часовые их не заметили.

В запретной зоне, пробираясь сквозь внешнее кольцо постов и орудий, направленных на здание, пришлось сбавить темп. Когда небо на востоке начало светлеть, они затаились в густых зарослях терновника на краю луга.

– Я устала, – охнула Мэри. – Ночью не замечала, а сейчас пальцем пошевелить не могу.

– Ладно. Поедим и ляжем спать.

– Лучше сразу спать. Не могу есть.

Питер подобрался к краю рощи. Синяя громада здания высилась на горизонте в рассветных лучах словно устремленный в небо палец.

– Мэри, – прошептал Питер. – Вот оно, Мэри.

Он услышал, как Мэри пробирается сквозь кусты.

– Питер, оно так далеко…

– Ничего. Доберемся.

Они осмотрели здание.

– Я не вижу бомбу, – сказала Мэри.

– Отсюда ее не разглядеть.

– Почему мы? Почему именно мы решили вернуться? Почему мы его не боимся?

– Не знаю, – нахмурился Питер. – Так вышло. Я просто хочу вернуться. Вернее, должен. Понимаешь, я сам выбрал это место. Как слоны, которые приползают умирать на слоновьи кладбища.

– Но теперь ты здоров.

– Наверное, это неважно. Здесь я нашел мир и покой.

– А еще знаки. На яйце и на флаконе были знаки.

– Пойдем отсюда, иначе заметят.

– Только на наших подарках были знаки, – продолжала Мэри. – Я спрашивала соседей – больше ни у кого.

– Пойдем. Сейчас не время об этом думать.

Они поползли обратно к центру рощи.

Солнце уже встало, и его лучи пробивались сквозь заросли терновника. В воздухе повисла благословенная утренняя тишина.