На побледневшем лице Джексона мелькнул страх; и все же биохимик встал и медленно двинулся вперед. У Декера от тревоги перехватило горло.

Джексон протянул подрагивающую руку и мягко коснулся металлического плеча. Помедлил, хлопнул сильнее – и робот упал плашмя, как истукан, не сгибая колен.

Замер на вытоптанной земле лицом вниз, головой в сторону павильона.

Кто-то бежал со стороны базы.

Макдональд, стармех.

Он застыл перед Декером ссутулившись, безвольно опустив руки. Огрубелое лицо искажала судорога. Казалось, Макдональд сейчас заплачет.

– Корабль, сэр. Наш корабль…

Почти лениво Декер кивнул:

– Знаю, мистер Макдональд. Не запускается?

Стармех сглотнул.

– С крупными элементами все нормально, сэр. А вот небольшие детали… инжектор… еще…

Он резко умолк и ошеломленно уставился на Декера:

– Вы знали. Откуда вы знали?!

– Знал, – не стал спорить Декер. – Знал, что рано или поздно это произойдет. Возможно, как-то иначе. Я знал, что однажды удача нам изменит. Конечно, я не подавал вида – как и большинство из нас, – но точно знал, что такой день наступит. День, когда мы обезопасим себя во всем, кроме чего-то одного, – того, о чем нам и в голову не придет побеспокоиться. И именно это единственное нас и сокрушит.

У местных нет металла. Никаких признаков металла, нигде. Посуда из сланца, гладкая, без орнаментов. Инструменты и утварь из камня. И при всем том они достаточно умны, достаточно развиты, достаточно знакомы с материальной культурой; плавить металл им точно под силу! К тому же окрестности богаты рудами: вон какие залежи обнаружили в западных горах! Возможно, когда-то давно, много столетий назад, аборигены и попробовали изготовить металлические орудия труда, – а те в считаные недели расползлись у них под руками.

Цивилизация без бронзового и железного века. Культура, созданная такой цивилизацией… Немыслимо. Отними у человечества металл – и загонишь его обратно в пещеры. Отними у человека металл, – и с чем он останется, с голыми руками?

В павильон зашел Уолдрон.

– Радиосвязи нет. Роботы мрут как мухи; теперь это просто металлолом, который валяется под ногами и мешает ходить.

Декер кивнул.

– Небольшие детали, тонкие технологии рассыпаются первыми. Механизм часов, детали радиопередатчика, мозги робота, инжекторы. Потом очередь дойдет до генераторов, и мы останемся без света. Затем придут в негодность механизмы, а оружие Легиона превратится в обычные палки.

– Местный предупреждал, – сказал Уолдрон. – Предупреждал, что нам отсюда не выбраться.

– А мы его не поняли, – кивнул Декер. – Думали, что он нам угрожает, нам, таким сильным и непобедимым. А он вовсе и не угрожал. Он просто предупреждал.

Декер безнадежно махнул рукой:

– Что это вообще такое?

Уолдрон тихо ответил:

– Неизвестно. Пока неизвестно, по крайней мере. Позже, может быть, мы и разберемся, только толку от того? Микроб. Или вирус. Что-то поедает обработанное железо в составе сплавов. Железную руду оно не трогает. В противном случае здесь давно не было бы никаких залежей.

– Если так, – сказал Декер, – мы накормили эту заразу досыта впервые за много, много лет. Возможно, за тысячелетия. Здесь нигде нет обработанного металла. Как же этот организм выжил? Что он ел все эти немыслимые годы? А если не ел, то как сумел сохраниться?

– Это не обязательно организм, – сказал Уолдрон. – Возможно, что-то такое в атмосфере. Почему нет?

– Мы брали пробы и делали замеры, забыл?

И только когда вопрос уже сорвался с языка, Декер понял, какие они глупцы. Брали пробы атмосферы, да, – но как можно выявить то, с чем никогда не сталкивался? У любого исследователя очень скудная измерительная линейка – ограниченная совокупным опытом человечества. Человек способен защитить себя от очевидных угроз – и от тех, которые в состоянии вообразить. А неизвестным и невообразимым ему противопоставить нечего.

Декер поднялся. Джексон все еще стоял у столба, рядом с беспомощным роботом.

– Помните первый день экспедиции? – сказал он биохимику. – И наш разговор в кают-компании. Вот и ответ.

Джексон кивнул:

– Помню, сэр.

Внезапно Декер осознал, что на базе стоит оглушительная тишина, лишь только порывы ветра прилетают из-под крон деревьев и хлопают полосатой тканью навеса.

И первый раз за все время экспедиции он ощутил в воздухе чуждый запах чужого мира.

Он встал еще до рассвета, спустился мимо древнего покосившегося амбара, перебрался через ручей и зашагал вверх по лугу, заросшему невысокой травой и летними цветами. В сыром от росы воздухе еще висел ночной холодок.

Он гулял до рассвета, потому что рассветов ему было отпущено совсем мало. Когда-нибудь боль нахлынет и уже не отступит. Любая прогулка могла стать последней, и он ловил каждую мелочь: слезинки росы на взметнувшихся вверх лепестках шиповника, птичьи трели в зарослях кустов у канавы.

У тропы, что вилась сквозь кусты у оврага, он увидел машину. И сперва разозлился. Эта штука была непривычной, даже нелепой, а его сердце и мысли в тот момент были готовы принимать лишь самые обыденные вещи. Обыденная, привычная земная жизнь – вот чего он искал на заброшенной ферме, где собирался провести остаток дней.

Он стоял на тропе и разглядывал диковинную машину, чувствуя, как капельки росы на лепестках и утренние птичьи трели уходят на задний план и оставляют его один на один с этим странным предметом, словно сошедшим с витрины магазина бытовой техники. Причем интуиция подсказывала, что перед ним не заблудившаяся в лесу посудомойка, а нечто невиданное и неслыханное.

Машина сияла, но не поверхностным металлическим блеском и не глянцем парадного фарфора. Свет шел словно изнутри. Она была прямоугольной, размером где-то метр на метр с небольшим на полметра. Ни ручек, ни кнопок, ни выключателей.

Он зачем-то подошел и погладил ее теплую поверхность. Ничего не произошло – по меньшей мере в тот момент. В глубине мерцающего металла или какого-то похожего материала ему почудилась невиданная мощь.

Он убрал руку и шагнул назад.

Машина щелкнула. Всего раз, и он понял, что это не просто так – не потому, что она щелкала при работе или когда включалась. Она щелкнула, чтобы привлечь внимание, чтобы показать: я готова выполнить свою задачу.

И чувствовалось, что в чем бы ни заключалась эта задача, машина выполняла ее эффективно и бесшумно.

И тут она снесла яйцо.

Даже потом, после долгих размышлений, он так и не понял, почему именно «снесла».

Яйцо было из зеленого нефрита с белесыми прожилками и изысканной резьбой, в которой угадывались странные знаки.

Он стоял на тропе и разглядывал яйцо, на мгновение забыв о том, откуда оно взялось, поглощенный красотой камня и мастерством резчика. Он сразу понял, что никогда не видел ничего подобного. Он предвкушал, как его пальцы скользнут по поверхности камня и сколь сложной и выразительной окажется резьба.

Он поднял яйцо и нежно сжал его в ладонях, вспоминая экспонаты, с которыми работал в музее. Но музей вдруг оказался полузабытым воспоминанием в тумане прошлого, хотя он ушел оттуда меньше трех месяцев назад.

– Спасибо, – сказал он. И сразу подумал, что очень странно благодарить машину.

Машина безмолвно застыла.

Наконец он ушел – обратно на старую ферму, что стояла на холме над амбаром. Положил яйцо на обеденный стол и не спускал с него глаз, пока готовил завтрак. Он растопил печь и подбросил щепок, чтобы огонь разгорелся побыстрее. Поставил чайник, достал из буфета посуду и накрыл на стол. Затем пожарил бекон и, пока тот сушился на бумажных салфетках, разбил в сковородку два последних яйца.

Он ел, не отрывая глаз от находки, восхищался рисунком и гадал, что могут означать резные знаки. А еще он задумался, сколько такая вещь могла бы стоить. Наверняка много. Впрочем, цена его не слишком волновала.