Если произнести это вслух, звучит, конечно, полной бредятиной, но если представлять потихоньку про себя, то от таких мыслей становится тепло на душе. В общем-то, если подумать, не такая уж это и бредятина.

Может, когда я ушел в кабак и оставил скунса в машине, он осмотрел мою Бетси и проникся к ней, старушке, сочувствием – как человек может пожалеть бездомного кота или побитую собаку. Наверное, тогда-то скунс и принялся улучшать ее. Вероятно, прихватил у нее же немного металла в тех местах, где можно было убавить, и отрастил бортовой компьютер и все такое прочее. Небось он просто не понял, как вообще можно было сделать машину без таких необходимых деталей. Решил, что производитель схалтурил.

Телохранители наши окрестили скунса Вонючкой, и это, конечно, была форменная клевета, ведь лично я в жизни не встречал зверя более интеллигентного и воспитанного. Я им так и сказал, но они заржали мне в лицо. Вскоре эта кличка разошлась по всей базе, и всякий встречный-поперечный кричал нам: «Здорово, Вонючка!»

Скунса это вроде не обижало, и я тоже стал его так называть.

Я кое-как уложил в голове, что это Вонючка переделал мою Бетси, и даже зачем он ее переделал. Одного я никак не мог понять – откуда он вообще взялся. Я все думал и думал об этом, но никаких предположений у меня не возникало, кроме самых диких, слишком безумных даже для меня.

Я пробовал зайти к полковнику, но сержанты и лейтенанты всякий раз выгоняли меня вон, так что я не успевал с ним и словом перемолвиться. В конце концов я на это разобиделся и решил больше к нему не ходить. Пусть сам за мной посылает.

И вот однажды он и правда меня вызвал, и в кабинете у него прямо толпились всякие генералы. Полковник беседовал с довольно свирепого вида седым господином. У господина был крючковатый нос, квадратная челюсть и звезды на погонах.

– Генерал, позвольте вам представить лучшего друга нашего Вонючки.

Генерал пожал мне руку. Вонючка, сидевший у меня на плечах, вежливо замурлыкал. Генерал смерил его оценивающим взглядом и говорит:

– Господь свидетель, я надеюсь, вы не ошиблись, полковник. Ведь если ошиблись, и эта история куда-то просочится, военно-воздушным силам крышка. Армия и флот нам этого так не оставят, а уж что сделает Конгресс, подумать страшно.

Полковник сглотнул и заверил:

– Я уверен, что не ошибся, сэр.

– Безумная авантюра. Не знаю, как я позволил себя в это втянуть… – Генерал снова глянул на Вонючку. – С виду скунс как скунс.

Полковник представил меня другим полковникам и майорам, но не стал тратить времени на капитанов, если таковые там вообще были. Я пожимал руки, Вонючка мурчал, и все было чинно-благородно.

Один из полковников попытался взять Вонючку на руки, однако тот начал отбиваться и барахтаться, чтобы его пустили обратно ко мне.

– Смотрю я, он с вами неразлучен, – сказал мне генерал.

– Мы с ним друзья.

– Чтоб мне провалиться…

После обеда генерал и полковник отвели нас с Вонючкой в какой-то ангар. В ангаре стоял один-единственный самолет, какой-то из новых реактивных. Нас уже поджидала толпа народу: частью из военных, но в основном механики – кто в рабочих комбинезонах, кто просто в штатском, у кого под мышкой планшет, а у кого в руках инструменты… ну, то есть это я думаю, что инструменты, раньше я таких хитрых штуковин не видал. И оборудование там всякое было вокруг расставлено.

– Ну, Эйза, – говорит полковник, – теперь вам с Вонючкой надо залезть в самолет.

– И что там делать?

– Просто так посидеть. И ничего не трогать руками! Там сложная аппаратура, легко испортить.

Меня это все малость насторожило, так что лезть в самолет я не спешил.

– Вы не бойтесь, – успокоил меня полковник. – С вами ничего не случится. Вы просто там посидите, и всё.

Ну, я и полез. Конечно, глупость это была ужасная. Я уселся в кресло пилота посреди всех этих безумных приборов, датчиков, рычажков и кнопочек. Ей-богу, шевельнуться было страшно – а ну как заденешь чего, и тогда страшно представить, что будет.

В общем, какое-то время я занимал себя тем, что разглядывал окружающие прибамбасы и пытался угадать, какой из них для чего, хотя, конечно, так ничего и не понял. По сто раз осмотрел все вдоль и поперек и уже изнывал от скуки, но напоминал себе о деньгах, какие мне тут платят. И о дармовой выпивке, опять же. Раз мои должностные обязанности включают необходимость где-то посидеть – что ж, надо так надо.

А Вонючка, не обратив никакого внимания на приборы и датчики, устроился у меня на коленях и уснул – ну, или притворился спящим. В общем, он ни капли не нервничал. Разве что иногда мог приоткрыть глаз или дернуть ухом, вот и все.

Сперва я как-то не задумался о том, зачем нас посадили в самолет. Однако через час-другой начал догадываться. Похоже, они надеялись, что Вонючка пожалеет самолет, как мою Бетси, и постарается сделать его менее убогим. Но если так, они сами себя одурачили, потому что Вонючка и не думал ничего делать. Он просто спал, свернувшись клубком.

Спустя несколько часов такого времяпрепровождения нас отпустили. Так началась операция «Вонючка». Да-да, именно так они этот идиотизм и называли. Уму непостижимо, до чего богатая у военных бывает фантазия.

День за днем повторялось одно и то же. С утра мы с Вонючкой залезали в какой-нибудь самолет и сидели там до полудня. Потом делали перерыв на обед и шли на вторую вахту. Вонючку все устраивало. Ему вообще было все равно, где находиться. Он сворачивался клубком у меня на коленях и через пять минут уже дремал.

Дни шли. Генерал, полковник и толпа техников в ангаре пребывали в возбужденном состоянии. Меня они в свои дела не посвящали, но было хорошо видно, что их прямо распирает от восторга. И я не понимал, почему, ведь, на мой взгляд, ничего не происходило. Видимо, когда мы с Вонючкой выходили из ангара, их работа не заканчивалась. По вечерам в ангаре горел свет, внутри люди что-то делали, а вокруг было оцепление из трех кордонов охраны.

Самолет наш однажды просто заменили на другой, но для нас с Вонючкой все осталось как прежде. Мы по-прежнему приходили и просто сидели. Тем не менее всеобщее волнение в воздухе было уже почти осязаемым. Прямо спичку поднеси, и вспыхнет.

Я вообще ничего не понимал.

Волнение понемногу распространилось по всей базе. Очень странные дела там творились. Вояки с утра до ночи носились как угорелые. Пригнали строителей, те быстренько начали клепать какие-то сооружения, которые тут же набивались всяческой машинерией. Народу с каждым днем прибывало все больше, и вскоре база уже походила на разворошенный муравейник.

Однажды я прогуливался в сопровождении плетущихся следом телохранителей и увидел такое, что у меня глаза на лоб полезли. Военные тянули вокруг базы ограду из железной сетки – высотой метра три, а то и больше, и колючая проволока по верху. А внутри поставили столько охраны, чуть ли друг у друга не на ушах! Тут я, конечно, слегка испугался. Выходит, загнали меня во что-то очень серьезное. В такое большое дело, что мне и не снилось. Раньше-то я думал, что на кону разве что репутация полковника. Хотя к полковнику-то я проникся сочувствием. Все-таки генерал этот производил впечатление человека, с которым лучше не шутить.

Примерно тогда же они начали рыть яму. Прямо посреди одной взлетно-посадочной полосы! Я как-то сходил туда посмотреть и вообще ничего не понял. Была хорошая ровная полоса, в которую явно куча денег вбухана, и вдруг им вздумалось выкопать на ней что-то вроде глубокого бассейна. Попробовал у народа вокруг поспрашивать, но никто ничего не знал – или говорить не хотел.

А мы с Вонючкой продолжали целыми днями сидеть в самолетах. Очередной был уже шестым по счету. И ничего не менялось. Я подыхал со скуки, Вонючка дрых без задних лап.

Как-то вечером полковник прислал за мной сержанта. Я пришел в кабинет и сел, поставив Вонючку прямо на стол. Он сразу улегся, вопросительно поглядывая то на меня, то на полковника.