Морли оборвал разговор так же резко, как начал, налил еще по рюмке, вновь сел и принялся вспоминать школьные деньки, знакомых девушек и выходные за городом.

В общем и целом вечер получился приятным.

Впрочем, приятель был прав: за прошедшие несколько недель Бишоп тот разговор ни разу не вспомнил. А теперь тем более стало не до того: он сидел на своих вещах посреди кимонского парка и с нетерпением ждал, кто его встретит.

И был готов к появлению кимонцев. Он знал, как они выглядят и что удивляться не стоит.

Однако когда рядом оказался местный, удивился.

Под два метра ростом, местный был о-очень похож на человека; нет, скорее, на прекрасного античного бога.

Бишоп поднялся, и кимонец произнес:

– Мы вам рады. Добро пожаловать на Кимон, сэр.

Речь аборигена была такой же отточенной, как и его точеное тело.

– Благодарю вас, – сказал Бишоп.

И тут же осознал, что эти два слова здесь совершенно не подходят и что на фоне речи кимонца его собственная речь звучит скомканно и невнятно. Да и сам он… Весь какой-то помятый, взъерошенный.

Он неловко полез в карман за бумагами, долго их там нащупывал, потом наконец выкопал – выкопал точное слово – и протянул собеседнику.

Кимонец быстро провел по ним пальцами.

– Мистер Селден Бишоп. Очень рад познакомиться. Ваш коэффициент интеллекта, айкью, сто шестьдесят; более чем удовлетворительно. Результаты экзамена, если мне позволено их оценить, великолепны. Рекомендации на уровне. Разрешение на иммиграцию в порядке. И я вижу, вам не терпится.

– А… – начал Бишоп. Затем плотно сжал губы. Не мог же он сказать, что кимонец всего лишь прикоснулся к документам и не прочел ни строчки. Потому что как-то все-таки прочел.

– Хорошо долетели, мистер Бишоп?

– В высшей степени хорошо. – Бишопа наполнила внезапная гордость, что он смог ответить так легко и так непринужденно.

– Ваш багаж, – сказал местный, – подобран с великолепным вкусом.

– О, спасибо… – И тут он рассердился. Какое право этот субъект имеет так снисходительно оценивать его багаж?!

Казалось, местный его гнева не заметил.

– Желаете отправиться в отель?

Бишоп ответил сдержанно:

– Если можно.

Он очень старался держать себя в руках.

– Отлично, – сказал местный.

Бишоп испытал мгновение дурноты и раскоординации – словно Вселенная на миг размазалась, – и вот он уже стоит не на поляне в парке, а в небольшой нише гостиничного вестибюля, – и его вещи аккуратно стоят рядом с ним.

Там, на поляне посреди парка, он ничего особенного не почувствовал. Теперь же наконец на него обрушилась лавина пьянящей радости, ощущение триумфа. В горле застрял ком; все тело трясло.

Он на Кимоне! Он смог! После всех лет изматывающих занятий он наконец здесь – в сказочной мечте, ради воплощения которой пришлось столько трудиться.

Бишоп не решался выйти из ниши: пусть дыхание успокоится, а голос перестанет дрожать. Ему нужна еще минуточка – прочувствовать момент. Ведь такой триумф – это слишком личное. Сейчас он немного придет в себя….

Возможно, на Земле он и был одним из тысячи, однако здесь ничем не выделялся. А если и выделялся, то в худшую сторону: прибывшие раньше уже уяснили местные правила игры, а ему это только еще предстояло.

Вот они, его легендарные предшественники, великолепная плеяда, примкнуть к которой он мечтал все эти тяжкие годы; блистательные таланты, прошедшие строгий отбор. Земля отдает своих лучших детей – а как иначе убедить Кимон, что их цивилизации – братские?

Поначалу люди в вестибюле были однородной толпой: да, сверкающей и великолепной, но безликой. Однако вскоре толпа распалась, и появились отдельные мужчины и женщины, с которыми ему предстояло познакомиться.

Бишоп не заметил подошедшего, пока тот не встал прямо перед ним. Надо сказать, этот кимонец был еще выше и еще привлекательнее того, кто встретил его в парке.

– Добрый вечер, сэр, – сказал служащий отеля. – Добро пожаловать в «Ритц».

Бишоп удивился и переспросил:

– «Ритц»? Ах да, я забыл. Название отеля, конечно.

– Мы рады приветствовать вас здесь. Надеемся, ваше пребывание у нас будет долгим.

– Конечно, – сказал Бишоп. – То есть я тоже надеюсь.

– Нас заблаговременно известили о вашем прибытии, мистер Бишоп, и мы взяли на себя смелость приготовить номер. Полагаю, вы сочтете его приемлемым.

– Наверняка, – с энтузиазмом кивнул Бишоп.

Разве на Кимоне что-то может быть неприемлемым?

– Возможно, вы захотите переодеться, – сказал распорядитель. – Подходит время ужина.

– О, конечно, – сказал Бишоп. – Конечно, обязательно.

И сразу пожалел о сказанном.

– Багаж сейчас поднимут, – сказал распорядитель. – Регистрироваться не надо. Об этом уже позаботились. Если позволите, сэр…

Номер был приемлемым.

Целых три комнаты.

Сидя в кресле, Бишоп гадал, как будет за них платить.

Вспомнив свои несчастные двадцать кредитов, он испытал приступ паники.

Похоже, с поиском работы ему придется сильно поторопиться: запас в двадцать кредитов для такого жилья – это просто смешно. Попросить в долг?

Бишопа передернуло. Нет уж. До сих пор он все делал правильно. Прибыл на борту круизного лайнера, а не побитого жизнью торгового судна; его багаж – как там сказал местный? – подобран с великолепным вкусом, там полный комплект достойной одежды. Очень хочется верить, что его растерянность и панику здесь не заметили.

Бишоп поднялся с кресла и обошел комнату. Ковров не было: мягким, пружинистым и приятным на ощупь был сам пол.

Он подошел к окну. Уже наступил вечер, и на землю опустилась синяя плотная дымчатая пелена: не разглядеть ничего, кроме простирающихся во все стороны полей. Ни дорог, ни светящихся окон, ни других признаков жилья.

Возможно, на город выходят другие окна, с противоположной стороны здания?

Бишоп оглядел комнату. Элегантная мебель, прекрасный, отделанный мрамором камин, заставленные книгами полки. Блеск старого дерева, великолепные картины на стенах.

Весь угол занимал огромный буфет с ящичками. Интересно, для чего он предназначен? Прекрасное старинное изделие, отлично отполированное – не воском, а временем и прикосновениями человеческих рук.

Бишоп подошел поближе.

– Выпить, сэр? – спросил буфет.

– Пожалуй.

Бишоп растерянно застыл, осознав, с кем поддерживает разговор.

Сдвинулась панель, и выехал наполненный бокал.

– Музыку? – предложил буфет.

– Если не трудно.

– Какого рода?

– Рода? О, я понял. Что-нибудь веселое, но такое… с грустинкой. Сумерки опускаются над Парижем, и… Кто же это сказал? Ах да, Фитцджеральд, есть такой старинный писатель. Фитцджеральд, точно.

Мелодия пела о том, как где-то далеко на Земле на город опускаются легкие синие сумерки. Апрель, далекий девичий смех; блестящие от дождя мостовые…

– Что-нибудь еще, сэр? – уточнил буфет.

– Нет, спасибо.

– Очень хорошо, сэр.

Бишоп вышел из комнаты, на ходу прихлебывая из бокала. Начиналась новая жизнь.

Кровать в спальне была «приемлемо» мягкой. Бишоп полюбовался на комод с большим зеркалом, заглянул в ванную комнату: отличная бритва и превосходный массажер, а еще ванна и душ, и, конечно, тренажер и еще какие-то приспособления, он сразу и не понял.

И третья комната.

Почти пустая, если сравнивать с теми двумя. В центре кресло с широкими подлокотниками, и на каждом – кнопки во много рядов.

Бишоп осторожно подошел ближе. Что здесь такое? Какой-то подвох?

Впрочем, откуда подвох, что за нелепая мысль! Это Кимон, земля возможностей, где люди делают состояния, живут в роскоши, это общество небывалого интеллекта и культуры, и другого такого галактика не знает!

Он наклонился над подлокотниками. Кнопки были подписаны. История, Поэзия, Драма, Скульптура, Литература, Живопись, Астрономия, Философия, Физика, Религия и множество других. А некоторые и вовсе помечены словами, которые Бишоп никогда не слышал.