Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Многие находили внешнее сходство моего отца с Луи-де-Фюнесом, так что Сарьян был прав, что у отца смешное лицо. Но мой отец обиделся и отказался позировать. А жаль – у меня были бы портреты обоих моих родителей работы Сарьяна.

В 1969 году жене моего брата Иде делал операцию по удалению опухоли мозга в Москве в институте нейрохирургии профессор Арутюнян. Операция прошла удачно и встал вопрос, как отблагодарить профессора. Тетя Люся предложила подарить ему картину работы Сарьяна и я поехал в Ереван за этой картиной. Картина называлась «Мост через Ару в Мхчане».

Картина мне очень понравилась – там был ослик, дерево, речка и далекие горы... Я высказал предположение, что хорошо было бы, если б на картине была дарственная надпись, сделанная рукой Сарьяна. Тетя Люся возразила мне:

– На картинах не пишут дарственные надписи. Сзади на холсте нельзя, а на подрамнике ничего не напишешь – дерево...

И тут вдруг Сарьян сказал:

– А по-моему Толик прав – просто отдать картину немного нетактично. Как будто откупаемся... Можно наклеить сзади на подрамник бумагу и на ней я напишу.

Тут же принесли бумагу и Сарьян (что меня поразило тогда), бросил внимательный взгляд на подрамник и уверенно сложил лист бумаги и отрезал вручную полоску – она точь-вточь был равна ширине подрамника. А потом написал на армянском языке: «Профессору Арутюняну с благодарностью за излечение Иды».

Тетя Люся опять была недовольна:

– Мартирос, надо была написать на русском! Вдруг Арутюнян не знает армянского?

– Найдет переводчика или выучит, – сказал Сарьян, отдавая мне картину.

В памяти всплывают истории, казалось безвозвратно забытые – в свое время я записывал их по свежим следам в Ереване. У меня даже появилась привычка молча сидеть в одной комнате с Сарьяном – он подремывал в кресле, изредка открывая глаза и лаская маленьких детей, игравших у его ног: это были его внуки, правнуки и праправнуки. Мне кажется, он не знал точно, кто есть кто, но всех одинаково ласково гладил по головкам и доброжелательно улыбался им. В этот момент могли позвонить из ЦК республики и сообщить, что космонавты только что приземлились и хорошо, если Мартирос Сергеевич их поздравит с благополучным возвращением на Землю.

– Лусик, поздравь пожалуйста космонавтов!- просил он жену и тетя Люся тут же садилась писать текст поздравления и привлекала меня в помошники. А Сарьян или впадал в дрему или умиленно наблюдал за играми детей. А проснувшись, он мог вдруг сказать тете Люсе:

– Видел маму во сне! Мне кажется, что я не сделал для матери все, что мог...

– Ты сделал больше, чем мог! – уверенно говорила тетя Люся. – Таким сыном любая мать может гордиться!

– Ты так думаешь? – недоверчиво спрашивал Сарьян.

– Можешь не сомневаться! – твердо отвечала моя тетя.

Кстати, я спросил тетю Люсю, как они познакомились с Сарьяном.

– Я пошла в кино с подругой, просовываю в окошко кассы деньги и говорю кассирше – мне два билета. И вдруг рядом со мной появляется голова Мартироса – тогда он уже был известным художником, я была на его выставке – и он говорит:

– И мне пожалуйста один билет рядом. Вы не будете возражать? –спрашивает он меня. Я, конечно, не возражала! –смеется тетя Люся.

Вот еще, запавший мне в память случай. Мой сосед по Баку Беник Лалазаров получил после института направление в Ереван на какой-то химический завод (кажется, искусственного аммиака).

На заводе, по словам Беника, им выдали по два противогаза на случай аварии – один от одного газа, другой – от другого.

И постоянно на заводе дежурили две машины скорой помощи, что не меньше противогазов угнетало Беника. Он готов был уволится с завода при первом же удобном случае, но, как молодой специалист, приехавший по распределению, он обязан был отработать три года. Тем не менее Беник использовал все легальные и нелегальные способы уйти с этого завода. А потом его мать попросила мою маму, чтобы та замолвила слово перед Сарьяном, чтобы он попробовал «освободить» Беника.

И вот в мой очередной приезд в Ереван я привел к Сарьянам Беника.

– Что я могу сделать? – пожимал плечами Сарьян. – Я не знаю директора этого завода, и вообще, к технике я не имею никакого отношения...

– Но ты можешь просто попросить, – наступала тетя Люся. – Может они удовлетворят твою просьбу...

– Ну кто я для них, химиков?! – вяло сопротивлялся Сарьян. – Какой-то художник!

– Ты не просто художник! Ты – народный худождник СССР, Герой Социалистического Труда, Лауреат Ленинской и Государственной премий... Почему к твоей просьбе не должны прислушаться химики?!

И Сарьян сдался и написал такую записку:

« Директору такого-то завода, такому-то, от народного художника Мартироса Сарьяна. Прошу освободить Лалазарова Бениамина от занимаемой работы по собственному желанию». И подписался: Мартирос Сарьян».

Когда он это писал, он пару раз останавливался и задавал Бенику вопросы.

Первый раз по фамилии:

– Лалазаров – что за фамилия? Ты что – турок?

– Что вы, Мартирос Сергеевич, я армянин! – клятвенно заверил его Беник.

– Тогда должен был быть Лалазаряном, – сказал Сарьян. – А так неясно, кто ты!

И второй раз он спросил:

– Ты ведь хочешь уволиться по собственному желанию, верно? Или чтоб тебя уволили?

– Мне все равно, – обреченно сказал Беник, – лишь бы уйти с этого завода...

– Лучше напишем «по-собственному», – решил Сарьян, написал и отдал Бенику эту записку.

– Пользы от этой бумаги к сожалению никакой не будет, – сказал мне Беник, когда мы вышли с ним от Сарьянов. – Если б он позвонил в министерство, или в Главк, тогда – да! А так – пустой номер. Спасибо, что привел сюда, хоть повидал Сарьяна, познакомился с таким человеком...

А как дальше развивались события рассказал мне через полгода приехавший в Баку Беник.

– Понимаешь, уже все я перепробовал – письма в ЦК, справки о моем здоровье, деньги – ничего не помогло. И тогда я говорю секретарше директора завода Кнарик: у меня есть письмо от Сарьяна. Она оживилась: давай попробуем. И отнесла письмо к директору. Выходит, говорит: ты свободен, твое заявление подписано! Не может быть! – я чуть сознание не потерял, веришь? Она говорит: да, 100 процентов. И директор сказал, чтобы я заявление Сарьяна на его имя вставила в рамку и повесила на стену в его кабинете.

Вот так неожиданно для всех закончилась Беникина эпопея.

MARTIROS SARYAN О хитах, кнутах и пряниках Как только грянула перестройка я тут же снял по своему сценарию в кооперативе «Фора» фильм « За прекрасных дам!»

(это был первый кооперативный фильм в Советском Союзе!) Фильм принес миллионные доходы «Форе», да и я после развода со своей второй женой смог купить себе в пустую квартиру мебель и телевидеоаппаратуру.

Действие фильма происходит в одной квартире, действующих лиц – восемь, по сути это – пьеса. А экранизировать пьесу –намного дешевле, чем снимать фильм со множеством объектов.

Для съемок подобрали в пустующем доме на старом Арбате многокомнатную квартиру, самую большую комнату наш художник Павел Каплевич привел в надлежащий для съмок вид, даже сделал арочную дверь, в остальных комнатах мы держали аппаратуру, реквизит, одна комната была у нас под кухню-столовую, одна -актерская. В общем, все было компактно и все в одном месте – не надо было ни за чем или кем бегать из этой квартиры.

И вот когда прошел первый съемочный день я вдруг понял, что инерция совкового метода съемок настолько живуча, что даже в таких идеальных условиях, когда можно практически снимать не останавливаясь с утра до вечера, у нас происходит куча непроизводительных задержек. И, в основном, из за актеров.

Панкратов-Черный, Абдулов, в окружении таких приятных во всех отношениях актрис, как Ирина Розанова, Ирина Шмелева, Елена Аржанник, Елена Циплакова и Рита Сергеичева, были настроены больше на веселое времяпрепровождение, чем на сьемки: в актерской комнате появился конъяк, шампанское, велись задушевные разговоры и каждый раз вызвать актеров оттуда на съемку было не так-то просто, кроме того, они должны были после этого войти в роль, подучить текст. Так что первый день съемки меня очень разочаровал, хотя по снятым полезным метрам результат этого дня соответствовал нормам «Мосфильма». Но я чувствовал, что мы способны в условиях единства времени и места на большее. И потому на следующий день я отвел Панкратова и Абдулова в укромное место и провел такой разговор:

30
{"b":"237236","o":1}