Больше у меня таких встреч с Параджановым не было. Я, правда, видел его в московском Доме Кино на премьерах его фильмов «Сурамская крепость» и «Ашик-Кериб».

На премьере последнего фильма мы столкнулись с ним у входа в Дом Кино –он встречал своих гостей.

Увидев мою тогдашнюю жену (это была Соня), он пораженно закрыл ладонью глаза:

– Какая шуба! – воскликнул он. На что Соня обиженно сказала:

– А я думала, вы скажете: Какая женщина!

После выступления Параджанова перед просмотром фильма у Сони претензии к Параджанову отпали.

Параджанов представлял актера, исполнителя главной роли, молодого красивого курда и смотрел на него влюбленными глазами – курд с достоинством принимал его обожание.

Параджанов говорил:

– Нас пригласили показать фильм в Нью-Йорке и разрешили поменять 300 рублей – это ведь такая мелочь. С трудом купил на них Арику -показал он на актера – подарок, часы. И все. Потом стоим на Бродвее и смотрим, как рядом негр ест банан и выбрасывает шкурку. Мы следим, как эта шкурка летит в урну.

Мне кажется, «Ашик-Кериб» лучший его фильм.

Но много я слышал о Параджанове от других людей и кое-что здесь приведу из услышанного.

Паркев Малаян, режиссер «Арменфильма», работавший ассистентом у Параджанова на картине «Цвет граната», рассказывал мне.

– Мы выбирали натуру для картины и заехали в Бжни, осмотрели церковь 16 века. Когда вышли из церкви, Сережа мне говорит:

– Паркев, ты видел там на амвоне кадило лежало?

Я говорю:

– Видел.

Он:

– Вот тебе 25 рублей, пойди возьми кадило и положи вместо него деньги.

Ну, я пошел и сделал все, как Сережа сказал.

– А деньги оставил? – шутя, спросил я.

– Если честно – нет, – сказал Паркев. – Никому там это кадило на фиг не нужно было... А деньги взял бы любой человек, который первым бы там после меня оказался... Потому и не оставил, а если б Сереже попытался вернуть – скандал бы вышел, что его ослушался.

Директор нашего с Рубеном фильма работал с Параджановым на «Цвете граната». Как-то в разговоре с ним я что-то сказал про «творческую мысль».

– Вот только этого мне говорить не надо! «Творческая мысль»! Сыт ею по горло! Этой творческой мыслью!

Такое болезненное отношение нашего директора к «творческой мысли» было вызвано работой с Параджановым.

Он рассказывает:

– Дает мне Сережа задание: привезти на съемки в горы лань, тигра и попугая. Представляете, ведь абсолютно разные животные... Ну я 10 дней бегал по циркам, зоопаркам, пока достал этих животных, нашел транспорт подходящий, клетки, дрессировщика для тигра и, наконец, поехали мы на трейлере по горной дороге к месту съемок. Целый день ехали... Приехали, наконец... Сережа осмотрел всех животных и остался доволен. Молодец, говорит, это то, что надо. На следующий день снимаем тигра. Подготовили все, Сережа командует в мегафон, тигр внимательно на него смотрит, мы готовимся выпустить тигра из клетки, и по задумке перед самым выходом тигра дрессировщик должен сделать ему укол снотворного, которое через минуту подействует, и тигр потому будет не опасен. Ну, Сережа командует в свой мегафон, дрессировщик делает тигру укол, дает отмашку Сереже, тот кричит «Мотор!», мы открываем дверцу и тигр, вместо того, чтобы бежать к лани, сразу прыгает в сторону Сережи. Сережа бросает мегафон и бежит от него как олимпийский чемпион, тигр вот-вот его настигнет, дрессировщик стреляет в воздух из пистолета, кричит тигру что-то вроде «Акбар! Фу!

Фу!» – ничего не помогает... Я даже глаза закрыл, чтобы не видеть, как тигр Сережу растерзает... Но в последний момент тигр уснул... Как в замедленном кадре вдруг пошел вяло и повалился на землю. А Сережа так далеко убежал, что потом его искать пришлось... Когда нашли, он мне говороит: молодец, все отлично! Забирай тигра, он нам не нужен.

Будем снимать только лань и попугая... А теперь скажите мне, разве нельзя было все это заранее предусмотреть? Если думать по человечески, а не «творческой мыслью»? Или, пожалуйста, другой случай на этой же картине. Сережа мне говорит: достань мне для финала картины 100 белых петухов. А кур нельзя, тоже белых? – спросил я. Нет, нельзя, – отвечает Сережа.- Только петухи должны быть. Что делать, поехал я по всем соседним птицефермам. Стал покупать везде белых петухов. Даже в Грузию пришлось ехать, чтобы собрать нужное количество. Наконец собрал. Приехал к Сереже. Снимаем финал. Сережа расставил у всех дверей церкви мужчин с ножами и сказал: по моей команде режьте петухам головы и кидайте их в церковь. Я говорю: как режьте?! Как я потом за них отчитываться буду! Сережа мне: отчитаешься как-нибудь, а пока не дави на мою творческую мысль! И вот.

За несколько дублей всех этих петухов мы перерезали и я потом собирал подписи со всех членов съемочной группы, что они безвозмездно приняли у меня в качестве поощрения от 5 до 10 петухов. Цвет я не указывал. На Сережу я списал 20 штук. А три дня вся группа ела этих петухов в любых видах – начиная от шашлыков и кончая бульоном.

А вот что рассказал мне тогдашний директор «Арменфильма» Размик Меликсетович Мадоян:

– Приехал я по делам в Киев и решил навестить Параджанова. Позвонил ему, он дал мне адрес, я взял привезенную специально для него бутылку коньяка «Наири» и поехал к нему. Звоню в дверь. Мне открывают какие-то молодые ребята, в потертых джинсах, кедах. Захожу в прихожую, полутемно, ничего не вижу... Ребята мне говорят:

– Проходите, пожалуйста!

Прохожу в комнату и прямо вздрогнул от неожиданности: передо мной на полу лежит гроб, а в нем человек. А рядом с гробом эти молодые ребята на полу играют в карты, смеются... И Параджанов откуда-то появился, усадил меня в кресло... А я все смотрю на покойника, ничего не понимаю... Параджанов понял и объяснил:

– После фильма «Тени забытых предков» остался этот гроб с «трупом», жалко было выбрасывать. Взял на память.

И еще мне запомнился рассказ критика Демина, преподавателя наших курсов, о Параджанове. Студенты мастерсокй Савченко собрались у мастера на даче и должны были сервировать стол перед его приходом. И вот, заигравшись, они опрокинули сервант с саксонским фарфором.

Все были в панике, что делать? Метр вот-вот приедет...

И Параджанов нашел выход: он собрал в саду кленовые листья разных цветов и оттенков (дело было осенью) и сервировал ими стол, да так, что получилось произведение искусства, не меньше. Заходит Савченко, видит необычно сервированный стол, бросает взгляд на сервант, ему все ясно и он спрашивает:

– Кто сервировал стол?

Ему отвечают:

– Параджанов.

– Молодец, ставлю пять с плюсом. Садимся за стол!

В конце сороковых – начале пятидесятых годов в пионерском движении появилась новая форма – форпосты. Они организовывались во дворах жилых домов – нечто вроде пионерского лагеря для детей, оставшихся летом в городе. Пионеры жили у себя дома, а целый день проводили в форпосте – играли, занимались и даже совершали экскурсии. Я в форпост не входил – мне он был не нужен. Мое неприятие пионерских лагерей распространялось, очевидно, и на городскую их форму. И, кроме того, в нашем форпосте была, в основном, одна малышня – лет по девять–двенадцать, а мне тогда уже было четырнадцать. Я самостоятельно ездил на рыбалку на Шихову косу со своими сверстниками, и, когда мы возвращались с уловом (обычно это были бычки и креветки), форпостовцы смотрели на нас с явной завистью.

И вот однажды руководительница форпоста (уже не помню ее имени, назовем ее Таня), очень нравившаяся мне тогда пионерка лет семнадцати-восемнадцати, предложила мне возглавить пеший поход форпоста на Шихову косу.

– Говорят, что туда можно пройти через Волчьи Ворота? – спросила она меня. – То есть, если идти напрямик через горы, то не так уж и далеко, верно?

– Да, должно быть близко, – сказал я. – Ведь шоссейная дорога, идущая вдоль моря, делает огромный круг. А любая дуга длиннее хорды, – привел я постулат из геометрии.