Вот что определило мое поступление в АзИИ на механический факультет.

Пять лет я учил абсолютно неинтересующие меня предметы – «Сопромат», «Теория машин и механизмов», «Начертательная геометрия», «Высшая математика» и т. д. Будущая профессия механика меня абсолютно не интересовала, «сачковал» я вовсю и, разумеется, специалист из меня вышел никудышный. Зато имел воинское звание – младший лейтенант. И воинскую специальность: «Служба снабжения горючим, ВУС-222» (ВУС – это «воинская учебная специальность», а 222 – какой-то армейский шифр, а что он означает – до сих пор не знаю). Но на этом мои взаимоотношения с армией, оказывается, не заканчивались. Время от времени всех выпускников вузов собирали на армейские месячные сборы, которые проходили в какой-либо воинской части неподалеку от места основного проживания (считай, тот же Коджорский лагерь), недельные семинары, на которые отпускали с основной работы и которые все обычно прогуливали. Должен честно сказать, что ни на тех, ни на других сборах я ни разу не был. На месячные сборы я не ездил, потому что не откликался на повестки, а если приходили из военкомата, то по моей просьбе домашние говорили, что я в командировке. Недельные вообще игнорировал, устраивал себе внеочередной отпуск – мог даже уехать куда-нибудь. Уже когда я жил в Москве, мне часто приходили строгие повестки с призывом прийти к магазину «Белград» подстриженным и с вещмешком. Я тут же переселялся в Дом ветеранов кино в Матвеевском, а гонцам из военкомата домашние, дрожа от страха, врали, что я в отъезде. Но все же однажды я чуть не загремел в армию, и это было настолько серьезно, что я не видел никакого выхода. Это было еще в Баку. Повестка пришла в научно-исследовательский институт, где я тогда работал после Средней Азии, году этак в 1967-м. Вызывались на шестимесячные сборы в Казахстан на уборку урожая несколько человек из института, в том числе и я. Дирекция института должна была обеспечить выполнение этой разнарядки в двухдневный срок. Я понимал, что, в отличие от предыдущих случаев, никаких вариантов отвертеться от этого призыва у меня не было – теперь я был под контролем дирекции института. Придется ехать, и на такой длиннющий срок – полгода! В глушь – на целинные земли Казахстана, а там я уже побывал в студенческие годы по всеобщему призыву партии в 1957 году – так что представление имел, что это за места. Что делать?! Иду грустный по коридору института и вдруг встречаю Алика Саакова из конструкторского отдела, мы с ним частенько соскакивали в рабочее время в соседний парк, в бильярдную.

– Что такой грустный? – спрашивает Алик.

– Да вот завтра нужно ехать на сборы в Казахстан, – отвечаю я.

– А ты что, не хочешь? – спрашивает удивленно Алик.

– Конечно, – говорю я. – На фиг мне это нужно!

– Тогда давай я поеду вместо тебя, – предложил он.

– Как это? – Я еще не верил в серьезность этого предложения.

– А так. ВУС у нас с тобой один и тот же. Поедем в Республиканский военкомат и там все оформим. С меня столик в «Интуристе», – сказал Алик.

Я не поверил своим ушам:

– С меня или с тебя столик?

– Конечно с меня, – сказал Алик. – Ты ведь устраиваешь мне такое клевое дело.

Решив, что имею дело с ненормальным, я не стал вдаваться в подробности, а решил ковать железо, пока оно горячо: мы сели в такси, поехали в Республиканский военкомат, там меня вычеркнули из списка, внесли Алика и рядом приписали – «доброволец». Все произошло за полчаса, и я не мог поверить в свое счастье. Теперь я мог поинтересоваться спокойно, почему столик в «Интуристе» должен заказывать не я, а он.

– Потому, – ответил мне Алик, – что я в прошлом году был на этих сборах и заработал столько, сколько за пять лет в своем конструкторском бюро не заработаю. Ты ведь призываешься на должность начальника склада горючего! А это бабки, чувак! И притом огромные. Я продавал солярку колхозам, у меня всегда была личная машина, весь район ползал у меня в ногах, чтобы я помог с горючим, небезвозмездно, конечно. А еще у меня раскупали любую мелочь, вроде пустой тары из-под масел, представляешь! Так что эта поездка – сплошное Эльдорадо!

Алик вернулся через полгода и пригласил меня в «Интурист». И несколько раз провозглашал тост за мое здоровье и предупредил, чтобы в следующий раз, если придет такая повестка – сразу к нему.

Так что это был единственный серьезный случай, когда я мог загреметь в армию, все остальные я избежал, не отделавшись даже легким испугом.

И вот относительно недавно, когда я развелся со своей второй женой и должен был переехать в другой район города, мне необходимо было сняться с военного учета, я пошел в свой райвоенкомат. Работник отдела открыл сейф, нашел мою карточку и, прочитав вслух мою фамилию, вдруг вскочил.

«Все! – похолодел я. – Настал час расплаты!»

– Поздравляю, вы повышены в звании! – протянул офицер мне руку для пожатия. – Отныне вы старший лейтенант!

Так что годы моего скрывания и увиливания от повесток не прошли даром. Как говорят, «награда нашла героя!».

«А вся киноэтика заключается в том, что режиссер не должен жить с актрисами».

Илья Ильф. «Записные книжки»

Я приехал в Ереван, когда уже половина моего дипломного фильма была снята и в группе уже произошел скандал между главной героиней и режиссером фильма Рубеном Мурадяном.

– Она в меня влюбилась, буквально проходу не дает! – сказал Рубен мне при встрече. – А это очень плохо для картины, для творчества. Сейчас я с ней не говорю, все распоряжения передаю через второго режиссера.

А в гостинице «Ани», где жил Рубен, он подготовил мне номер рядом со своим номером – мы могли, при желании, перестукиваться через стенку.

– Да, Толик, вот еще одна неприятность, – сказал он мне в гостинице. – Представляешь, каждую ночь, только я усну, ровно в полпервого кто-то звонит, будит меня и молчит в трубку. Это продолжается уже неделю. Поверишь, я боюсь уже спать – жду звонка. Утром невыспавшийся иду на съемки – тоже мало приятного. Хорошо, что ты приехал, вовремя. Сегодня будем ловить этого негодяя – я все подготовил, со всеми службами договорился. Будем ждать звонка, и, как только мне позвонят и будут молчать, ты бежишь к дежурной по этажу Асмик и говоришь ей, что к Рубену позвонили. Дальше она знает, что делать, – она звонит на станцию и там запеленгуют номер звонящего.

После двенадцати мы уселись возле телефона в номере Рубена, ожидая звонка. Рубен заметно нервничал:

– Представляешь, вдруг сегодня, когда все уже у нас организовано, звонка не будет. Вот будет обидно…

Но ровно в половине первого раздался звонок – Рубен хищно бросился на телефон и стал ангельским голосом говорить в трубку:

– Как хорошо, что вы позвонили! Я уже не могу уснуть без вашего звонка… – И мне сделал знак: Беги!

Я понесся по коридору и сообщил дежурной Асмик, что звонок состоялся. Она тут же по своему телефону связалась со станцией. Несколько минут мы оба ждали, а потом Асмик положила трубку, довольная вышла из-за стойки и решительно направилась к Рубену в номер.

– Это его героиня звонит! Вот негодяйка!

Когда мы зашли к Рубену, он все еще ворковал, как сирена, заманивающая Одиссея:

– Вы не представляете, какое удовольствие мне доставляет слушать эту тишину, наполненную вашим присутствием…

Я сделал ему знак, что все в порядке, номер установлен. И Рубен тут же радостно вскрикнул:

– Товарищ полковник! Вы установили номер абонента?!

– Да! – по-солдатски коротко рявкнул я, а Асмик взяла у Рубена трубку и по-армянски стала выговаривать звонившей, что та нарушает покой жильцов гостиницы и что будет поставлен вопрос о лишении ее телефона. У звонившей не выдержали нервы, и она дала отбой.

Рубен ликовал! Возбужденный, он вышел в коридор, за ним Асмик и я. В коридоре мы столкнулись с Нани Брегвадзе, у которой были в это время гастроли в Ереване и она жила в этой же гостинице.