– Ладно, тогда страдай! – устал уговаривать его Юлик и уехал на банкет.

В этой связи мне вспомнился еще один факт из театрально-режиссерской деятельности Юлика – он поставил в Бакинском театре оперетты мюзикл «Человек из Ламанчи». Нужно хорошо знать Юлика, чтобы быть уверенным, что эта постановка обречена была стать эпохальным событием, чем-то вроде нашего ответа Бродвею, Голливуду. Поэтому в один из своих приездов из Москвы в Баку я тут же пошел посмотреть этот спектакль. И не жалею. Чтобы подчеркнуть, что Дон Кихот человек неземной, Юлик поднял его над сценой на парашютных лямках и актер (забыл фамилию, звать Шурик), кувыркаясь в воздухе – очень трудно было удержать равновесие на растянутых стропах, пел знаменитую свою арию «Импасибл дрим». Кроме того, на первых показах спектакля Санчо Панса ездил на настоящем ишаке, но Юлик был вынужден отказаться от ишака, так как тот на каждом спектакле преподносил какой-нибудь сюприз – или начинал вдруг кричать на зрителей, или останавливался, как вкопанный и никто, даже сам Дон Кихот, не мог сдвинуть его с места. А окончательную точку пришлось поставить после того, когда у ишака вдруг прямо на сцене стал расти член и достиг таких размеров, что уже касался пола сцены – зрители ржали вовсю и никто уже не обращал внимания на кувыркающегося в воздухе Дон Кихота, не слушал его трогательную арию и не замечал, что зрителей первых рядов буквально окатывало водой с головы до ног после того, как прачки бросали одного из героев в чан с водой.

Еще одно новшество, введенное Юликом в свой спектакль, – перед самым антрактом Дон Кихот выходил на авансцену, преклонял колено и опершись на пику говорил:

– Я всю ночь буду бдеть над своим оружием!

И замирал в таком положении. В зале медленно зажигался свет, но зрители не знали, что это значит – антракт или художественный прием. Поэтому минут пять все сидели тихо, ожидая развития событий, потом зрители из первых рядов, знавшие актера, шептали ему:

– Шурик! Это что, антракт?!

Дон Кихот был настолько погружен в состояние бдения над оружием, что только легким кивком головы или движением глаз давал понять, что да, это – антракт. Удостоверившись в этом, зрители покидали зал, оглядываясь на преклоненного Дон Кихота.

Так он стоял весь антракт, и зрители, возвращаясь после буфета, туалета и перекура, были тронуты актерским стоицизмом и нетривиальностью режиссерского решения. После третьего звонка, когда все рассаживались по своим местам, Дон Кихот, наконец, поднимался с колен и действие продолжалось.

Я уверен, что так далеко в постановке этого мюзикла не заходил ни один западный постановщик. Потому что все, что делает в искусстве Юлий Гусман, это или на грани фола, а большей частью, за гранью. Но при всем притом очень интересно.

Под таким названием я написал статью, которая была опубликована в «Вечернем клубе» году в 1995-96. Статья имела эпиграф:

«ИЗ ВСЕХ ИСКУССТВ ДЛЯ НАС ВАЖНЕЙШИМ ЯВЛЯЕТСЯ КИНОФИНТО!»

Приведу эту статью.

Настало время разобраться, что же такое кино? «Кина» ведь практически нет! Есть «Кино не для всех», есть «Кино после полуночи», «Новое кино», «Другое кино», «Наше кино», «Молодое кино» и т.д. Так какое же из этих кино то самое, способное вывести нашу кинемато-графию из тупика?

Вдруг напросилась аналогия с отечественным футболом. Он тоже не на подъеме, но там все ясно – есть понятие «Футбол», массовое зрелище (как и кино). Но почему-то нет «Футбола после полуночи», «Футбола не для всех»? (А если б такое было, можете представить, что это было бы за зрелище?!) Почему же в кино, задуманном (как и футбол), как массовое зрелище есть столько незрелищных разновидностей? Ответ один: разновидности, очевидно, не кино.

«Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе»!

Так как же назвать то, что снимается для узкого круга лю-дей, не имеет коммерческого успеха, но почти всегда получает призы на фестивалях и о чем пишут восторженные рецензии умные критики?

Ну, первое что приходит в голову (и наверное, опять из-за футбола) – «кинофинт». Финт в футболе – это нечто более сложное, чем просто гонять мяч. Финт – это для гурманов, для знатоков. Хотя справедливости ради следует сказать, что многие футболисты-мастера иногда так увлекаются финтами, что запутываются в собственных ногах.

Предлагаю для наглядности рассмотреть несколько примеров. Ни для кого не секрет, что бывшая киностудия детских и юношеских фильмов им. Горького в последнее время снимает только кинофинты. Как она должна называться? Теперь ответ даст любой – «Студия кинофинтов им. Горького». Комитет кинематографии Российской Федерации, субсидирующий в основном производство кинофинтов должен называться «Комитет кинофинтографии Российской Федерации”. Союз Кинематографистов, возглавляемый С. Соловьевым был, естественно, Союзом кинофинтографистов.

Избрание нового председателя дает надежду на возвращение нам былого названия. Открытый фестиваль в городе Сочи следует называть «Кинофинтотавр», фестиваль в Анапе -«Кинофинтошок». Московскому фестивалю, в случае взятия на вооружение былого девиза, придется считаться с новым термином - «За гуманизм кинофинтоискусства, за мир и дружбу между народами».

Институт кинематографии, где учат на кинофинтистов так и следует называть – Институт кинофинтографии. Передачи о кино тоже надо переименовать: «Мое кинофинто», «Кинофинтоскоп», «Дом кинофинта» и т. д.

И теперь, когда у нас есть ясность в терминах, давайте думать, как можно возродить отечественное кино? Ясно, что только снимая кино, одно кино и только КИНО!

Вот такую не очень серьезную заметку я написал в свое время. Должен сказать, что за шутливым тоном пряталась наболевшая тема. В самом деле, почему критики превозносят скучнейшие фильмы, которые нормальный человек не всегда способен досмотреть до конца? Почему им так хорошо, а нам нет? Я никогда не забуду, как я изнывал в Белом зале Дома Кино на фильме «Жертвоприношение» Тарковского. Зал был битком набит, сидели даже в проходах (а в Белый зал люди попадают, когда в Центральном зале Дома Кино мест уже нет), и все мои мысли покинуть зал разбивались о простой факт, что я просто не смогу выйти. И я сидел и мучался, как от зубной боли. Я, зритель, за которым стоит прошлое киномана (все трофейные американские фильмы я помню до сих пор чуть ли не наизусть и, кстати, музыку из них тоже), членство в Бакинском дискуссионном киноклубе – а там мы смотрели «трудные» фильмы, разбирали их, дискутировали... За мной стоят Высшие курсы сценаристов и режиссеров при Госкино СССР, где мы проходили Историю мирового кино и просмотрели сотни самых разных фильмов. Почему же я так страдаю на фильмах режиссеров-элитарщиков? Мне кажется, потому, что эти люди, имея возможность самовыражаться (за чьи-то деньги и притом немалые), абсолютно не думают о будущем зрителе. Некоторые, менее известные и удачливые их последователи, даже впрямую это провозглашают с экранов телевизоров: «Я фильм снимаю для себя!» Охота в этот момент крикнуть прямо в экран:

«Напиши лучше книгу, баран!» В самом деле, выйдет намного дешевле и безопасней для окружающих.

Представьте, включаю я как-то зимой телевизор и вижу красивую заставку – речка, снег, горит на переднем плане костер и вдалеке чернеет лес... И играет музыка серьезная, возможно Хиндемит или Вагнер, уже не помню... Я сел, решив, что за этим возможно последует важное сообщение, что-то на уровне ГКЧП... Сижу-сижу, ничего не меняется. Тогда я быстро прощел на кухню и поставил чайник. Вернулся. Все та же картинка, но явно не стоп-кадр –языки пламени костра прыгают, дергаются... Я посидел, посмотрел, потом побежал за чайником – он вскипел, и когда я уселся с чаем опять к столу тут вдруг в левом верхнем углу кадра появился движущийся человечек – он шел вдоль речки... Я тут же с облегчением сообразил, что никакого ГКЧП нового не будет и бросился искать программу. Мои подозрения оправдались – шел художественный фильм Сокурова (названия уже не помню).