— А как надо? Так?
— Конечно, так.
— Так я ничего не вижу.
— Дай я отрегулирую. И выходи во двор, здесь же смотреть не на что.
Сквозь увеличительные стекла знакомая местность предстала перед мальчиком чужой, полной неожиданностей.
— Лошадь! — шепнул Марис почти восторженно. — Вон дядя Залит. И трубка во рту. А вон телята в Пличах, хи-хи, бегают. Прямо как в кино!
— И мне дай! — протягивая руку, робко попросила Зайга, но Марис вцепился в бинокль и не выпускал из рук.
— Подожди, машина едет. Ой, как ползет!
— Ма-а-арис… — просила Зайга.
— По-до-жди!
— Марис!
— И лодка на озере, и…
— Ну, Ма-а-рис!..
Лишь после долгих пререканий мальчик выпустил бинокль из жадных рук и отдал сестре, не забыв предупредить:
— Только не долго! Слышишь?
Зайга припала к биноклю, направляя его то в одну, то в другую сторону, и лишь невольная улыбка, сдвинутые брови и вздрагивающие уголки рта выдавали ее чувства.
— Ну, довольно, — напомнил Марис.
— Ага, — продолжая смотреть, рассеянно согласилась девочка.
— Отдай! — потребовал брат тоном собственника.
— Ага, — думая о чем-то своем, опять повторила Зайга; на ее личике отражалась таинственная игра воображения — радость и тень задумчивости попеременно сменяли друг друга.
— Ну, от-дай! — скулил теперь Марис, дергая сестру за локоть, а она, увертываясь от брата, все смотрела и смотрела, не отрывая глаз. — Зайга-а!
— Давайте положим в шкаф, — предупредил назревавшую ссору Рудольф. — Едем мы в конце концов или?..
Девочка сразу послушалась, протянула Рудольфу бинокль, — глаза у нее были затуманены.
— Возьмем с собой! — предложил Марис.
Но во избежание новой ссоры Рудольф решительно отклонил это предложение.
— Лучше оставим. А то еще потеряем.
— Да ну! Я его стеречь буду.
— И если мы думаем попасть в парикмахерскую, надо ехать. Нет-нет, оба на заднее сиденье! Здесь сядет мама.
Марис никак не мог усидеть спокойно. Рудольф слышал, как мальчик все время вертелся, ерзал. Марис больше стоял, навалившись локтями на спинку, чем сидел, все смотрел из-за Рудольфова плеча вперед и дышал ему в ухо, тараторя без умолку:
— Во как летит! Теперь через мостик. Ух, как подбросило! Повор-рачиваем направо… Смотри, как корова на нас глаза вылупила! Хи-хи-хи…
Девочка же сидела так тихо, будто ее тут вообще не было, и, только бросив короткий взгляд назад, Рудольф увидел расширенные восторженные глаза.
— Тебе удобно, Зайга? — спросил он, чтобы что-то сказать.
— Ага, — послышалось сзади, и больше ни слова. Она предоставляла брату рассказывать обо всем, что он и делал, — подробно, взахлеб, без умолку, как футбольный комментатор:
— Проезжаем Пличи… Лизавета белье вешает… Вон, вон они, гуси! Гусак задирает голову, на нас таращится! Ишь, пугает, хорохорится! Загоны. Телята пьют. Картофельное поле. Лесок, где повесили дядю Рейниса… Вон косу-уля! Ну смотри, косуля! Бежит, смотри, сейчас скроется…
— Не кричи, я ведь тоже не слепой.
Пока косуля перебегала дорогу, Марис шумно дышал Рудольфу прямо в ухо, потом в зелени кустов еще мелькнул ее красный бок, и все снова стихло, погрузилось в дрему.
— Убежала… — перевел дух Марис.
— Кто такой дядя Рейнис?
— Ты не знаешь? Ну, наш дядя Рейнис! — с ударением сказал Марис, не умея объяснить то, что и так само собой понятно, и Зайга сказала:
— Его бандиты повесили. Он ехал на лошади, и лошадь вернулась домой одна. В телеге лежала его шапка. Бабушка закричала, заплакала… Но это было давно… — торопливо добавила она, будто успокаивая, ободряя Рудольфа, и, подумав немножко, повторила еще раз: — Очень, очень давно. Меня тогда еще не было, Мариса не было, одна тетя Вия…
— Трактор, — возобновил свои комментарии Марис. — Это «Беларусь», знаешь?
Зайга опять сидела тихая-тихая. Казалось странным, что этот хрупкий ребенок старался успокоить, ободрить Рудольфа — большого, сильного мужчину.
— С прицепом, — возвестил Марис. — Везет в Пличи корма для телят. Эйдису одному не справиться.
Рудольф почувствовал на себе Зайгин взгляд. Он почему-то ожидал, что девочка снова скажет, успокаивая: «Это было очень, очень давно». Ждал ли ребенок от него обещания… заверения, что это больше не может, не должно повториться? Или Зайга искала у него заступничества, защиты?
— Заречное, — объявил Марис.
Рудольф затормозил у почты.
— Помочь тебе или сумеешь отпереть сама?
— Сама, — отозвалась девочка, легко взбежала по крутой лестнице здания и тут же воротилась с целой пачкой назад.
Ключик висел у нее на груди поверх блузки, в руке она держала журнал, несколько газет и сверху два письма в разных конвертах. Сев в машину, она захлопнула дверцу и, пригладив мелкие вьющиеся прядки на висках, сказала:
— Готово!
— «С-е-ль-с-к-а-я жи… жи… знь», — читал по складам за спиной Марис. — «П-р-о… про-л-е-т…»
— Ты что, уже читать умеешь? — удивился Рудольф.
— Немножко умею. «…Проле-т-а-н-и-и…»
— «…тарии!» — поправила тоже смотревшая в журнал Зайга.
— Кто тебя учил?
— Читать? — рассеянно переспросил Марис, боясь поднять глаза от журнала и потерять незнакомое слово. От напряжения он судорожно стискивал журнал. — «…про-ле-та-ни-и…» Чуть-чуть Вия, чуть-чуть Зайга, так понемножку и… «в-с-е-х с-т-р-а-н…»
Письма лежали теперь на сиденье поверх газет. Спрашивать, от кого и кому они, Рудольфу было неловко.
— Что такое пролетании?
Увидев Рудольфа, Лаура просияла, и он, держа в своей руке ее узкую ладонь, радостно смотрел в порозовевшее, поразительно молодое лицо, озаренное счастьем, которого она не могла скрыть — с лица ее будто спала пелена. От Лауры пахло незнакомыми духами. Сначала Рудольф просто не знал, что сказать, говорить ли ей «ты» или «вы», токи близости струились между ними, и казалось, они оба чувствовали это.
— Вы долго ждали? — спросила Лаура.
Но прежде чем Рудольф успел ответить, Марис воскликнул:
— Мама, смотри, что мы купили!
Ему не терпелось открыть коробку с акварельными красками, и та в конце концов поддалась.
— Видишь? Мы были в универмаге. Прошли по всем этажам. Знаешь, Рудольф купил мыло в бутылке и хотел купить сандалии с ремешками. Но оказались малы.
Лаура засмеялась, узкая рука ее все еще мягко лежала в его теплой ладони, и, наконец, спохватившись, она отняла руку. Он помог Лауре сесть в машину, нечаянное прикосновение длинных шелковистых волос обожгло его как огнем.
— Чем тут пахнет? — глубоко втянув воздух, спросила Лаура.
— Это мы пахнем, — радостно возвестил Марис.
— Кто это мы?
— Я и Рудольф. Мы были в парикмахерской, и тетенька нас опрыскала. Видишь? — Мальчик повертел головой, давая осмотреть себя со всех сторон. — Красиво меня подстригли?
— По-моему, да.
— А его?
Лаура с Рудольфом взглянули друг на друга и засмеялись, их взгляды не хотели расставаться, как недавно их руки.
— Его тоже, — сказала Лаура.
— Он сбрил мне бороду!
— Что, что?
— Бо-ро-ду! По правде! Такой маленькой машинкой.
«Победа» вырулила на главную улицу и выехала из города.
— Зайге тоже, — сообщил Марис. — И дал трубку.
— Бинокль, — включившись наконец в разговор, поправила Зайга.
— У него дома есть аппарат, который делает карточки. Только он не взял с собой — он не знал, что здесь есть… тип.
— Тип?
— Да.
Уши Рудольфа опять щекотало дыхание Мариса, тот все время висел на спинке переднего сиденья, и Зайга потянула брата за рукав.
— Чего тебе?
— Не ерзай.
— А тебе какое дело?
Лаура обернулась.
— Опять ссоры?
— А что Марис все время виснет у дяди на шее!
— Вот еще… На какой шее? — возмутился мальчик.
— Мне это не мешает, — заверил Рудольф, причем не лицемеря: теплое дыхание у его щеки, вся эта суматоха за спиной напоминали ему что-то близкое, только давно забытое, от этого веяло прошлым.