— Бедненькая, — сказал Иммельман и заглянул в окошко. — Уж прости меня, ублюдок несчастный.

Собачья морда распласталась по стеклу, пасть раскрылась в попытке укусить гладкую поверхность. Псина снова и снова кидалась на дверь, производя страшный шум, и вновь возвращалась к окну, пробуя прокусить стекло. Вскоре ярость ее сменилась жестоким разочарованием.

— Ну что, собачка, все человечество покусать хочешь, а? — снова пожалел зверюгу Иммельман.

Кеплер с трудом подавил желание пальнуть через стекло и позвал Иммельмана, нехотя засовывая «магнум» в голенище:

— Пошли, друг животных.

— Да, может, если мы уйдем, она перестанет беситься и не поранит себя.

Китайчик Гордон вовсю трудился над покраской. Окна, лампы, внешние зеркальца были аккуратно заклеены, а он ровными выверенными движениями взад–вперед водил кистью.

Иммельман опустил на землю свою ношу и открыл следующую банку с краской. Втроем они безмолвно трудились, периодически прислушиваясь к шуму из грузовика, который находился через три прохода от них. Наконец фургон стал невозможно красным, и были выполнены все операции по привинчиванию новых деталей, сделавших его похожим на неполноценную пожарную машину.

Все это время Кеплер размышлял о собаке и ее хозяине, представляя, как он открывает дверцу крытого кузова… Этот тип придет в семь–восемь утра, положит на виду кусок, чтобы заманить животное в его клетку, посвистит, пошумит немного. Вскоре он решит, что собака либо сдохла, либо заболела и не может передвигаться. Он сразу подумает о новом щенке, которого опять придется морить голодом, бить, чтобы обучился ненавидеть людей. Затем он пойдет на поиски собаки — не очень приятно иметь на своей территории разлагающуюся тушу — и в какой–то момент обнаружит грузовик… Кеплер достал из холодильника банку пива, вскрыл с хлопком и вылил пенистую струю прямо себе в глотку.

Когда небо на востоке начало потихоньку светлеть, приобретая металлически–серый оттенок, Иммельман вдруг предложил:

— Китайчик, давай приделаем сзади вон тот прицеп для перевозки лошадей.

— Зачем?

— Для маскировки.

— Во–во, — кивнул Кеплер, — это совершенно изменит вид нашего фургона с воздуха. Пошли притащим его сюда!

Когда приделали к прицепу петлю, Иммельман поволок его к грузовику.

— Да нет, не туда! — возмутился Кеплер.

— Мне всегда хотелось иметь собаку, — пояснил Иммельман.

— Сдурел ты, это же чудовище! Оно загрызет тебя! Если, конечно, Китайчик Гордон не сделает это раньше.

Иммельман, сгибаясь от напряжения, тащил прицеп за собой.

— Кеплер, ей просто нужен друг.

Кеплер подошел к нему и тихо сказал:

— У тебя однокомнатная квартира, а животному нужно место, чтобы бегать. Как в Африке.

— Я уже все решил, — проворчал Иммельман. — Ты можешь побеседовать об этом с Гордоном, если сейчас, по–твоему, подходящее место и время. Лучше бы заткнулся и помог.

Кеплер подошел к задней части прицепа и прочитал на бампере при нарастающем утреннем свете надпись: «Ты сегодня обнимал свою лошадку?», в которой какой–то мерзавец заменил «обнимал» на «трахал». Он решил сорвать эту гадость еще до того, как прицеп вывезут на дорогу.

Прицеп поставили дверь в дверь с хлебным фургоном; собака заворчала и принялась наскакивать на заднюю дверь.

— Я открою прицеп, а ты сразу захлопнешь двери кузова, — предложил Кеплер.

— Ага. — И Иммельман положил руку на открытую дверцу грузовика.

Кеплер прислушивался к возне взбешенной собаки, бросающейся на дверь. Вот она заскребла когтями по полу, как будто готовилась к очередному прыжку. Кеплер резко распахнул дверцу и, когда мимо пронесся черный силуэт, даже не сразу сообразил, что просчитался. Резким скачком псина оказалась на крыше прицепа, где за что–то зацепилась лапами, и мгновенно сделала стойку, чтобы броситься на Кеплера. Вдруг раздался спокойный голос Иммельмана:

— Сидеть, парень! — И сильным ударом он пихнул собаку в бок, та поскользнулась на крыше и села, поджав хвост. В тусклом свете начинающегося утра она, казалось, внимательно изучала Иммельмана, проявившего силу и смекалку. Лапы ее заскользили по крыше, почувствовав, что падает, она перекувырнулась в воздухе и приземлилась на все четыре конечности, затем, едва коснувшись земли, стремительно метнулась в гостеприимно распахнутые дверцы прицепа, которые Иммельман тут же захлопнул.

Они вдвоем волокли по проходу прицеп с притихшей собакой. Иммельман сиял от удовольствия, перечисляя ее достоинства:

— Здоровенная, с человека, зубищи — как механическая пила. Ничего не боится!

— Да уж, — согласился Кеплер. — Потеря для хозяина, особенно когда его свалка наводнится копами!

Солнце уже осветило пики гор на востоке, когда Китайчик вывел фургон с прицепом на посыпанную гравием дорожку и ждал, пока Кеплер повесит замок. Доносившийся из прицепа жалобный вой постепенно сливался с гудением двигателя, порывами ветра и дребезжанием наспех прикрученных деталей. Китайчик вслушивался в непонятный звук, который временами казался рычанием. Да, этот прицеп нуждается в серьезном ремонте, смазке, возможно, смене подшипников. Не оставляло ощущение, что прицеп не пустой, как будто на всех поворотах в нем сдвигался живой груз, кем–то забытая несчастная лошадь. Это страшно мешало управлять фургоном, поэтому Китайчик возрадовался, когда, наконец, добрались до Ван–Ньюса, поскольку уже сделал вывод, что прицеп неправильно прикреплен к фургону.

Портерфилда разбудил телефонный звонок. Поднимаясь с постели, он осторожно опустил левую ногу на пол, стараясь не стягивать одеяло с Элис. Левая коленка затекла и побаливала. Элис пошевелилась во сне и со вздохом натянула одеяло на голову.

Закрыв дверь спальни, он поднял трубку:

— Слушаю.

— Пожалуйста, перезвоните, — скомандовал невыразительно отчетливый голос. Портерфилд включил в холле свет и, прищурившись, набрал хорошо известный ему номер.

— Бенджамин Портерфилд. Есть сообщения?

Он подождал, пока компьютер в центре связи сравнит его голос с магнитофонной записью из банка памяти. Затем последовал вопрос:

— Вы сможете приехать в шесть?

Уже привыкшими к свету глазами Портерфилд взглянул на часы — половина пятого.

— Да.

Положив трубку, он через спальню прошел в ванную комнату, оставив дверь приоткрытой, чтобы не включать свет. Оттуда была видна Элис, свернувшаяся в комок, ее полудетское личико, на котором отражались младенчески безмятежные сны. Она превращается в маленькую пожилую леди, подумал он, причем чертовски симпатичную. Они были почти ровесниками, но к ней время отнеслось более снисходительно. Чувствуя его взгляд, она приоткрыла глаза.

— Бен.

— Да?

— Это был один из них?

— Нет, детка, не беспокойся. Просто мне нужно пораньше уйти.

— Что–то стряслось?

— Нет. Спи, я позвоню.

Но Элис уже сидела на постели и терла глаза.

— Сооружу тебе завтрак.

В тусклом утреннем свете она казалась совсем девочкой, и он, нагнувшись, поцеловал ее в щеку.

— Спасибо, но я позавтракаю во время встречи.

Присев на кровать, он, обнимая, снова уложил ее.

— Поспи еще.

Он принял душ и оделся, по возможности стараясь не шуметь, думая о спящей Элис, такой теплой и нежной, о ее спокойном и милом лице, все таком же прекрасном, как и тридцать лет назад.

Услышав хлопок закрывшейся дверцы автомобиля, Элис вылезла из постели и проскользнула босиком в гостиную посмотреть, как муж проедет по пустынной темной улице и вырулит на автостраду. Когда автомобиль скрылся из виду, она еще несколько секунд неподвижно стояла у окна с задумчивым спокойным лицом, затем зажгла сигарету и пошла на кухню поставить кофе, не включая света. Скоро защебечут птицы, потом холодный голубоватый рассвет потеплеет и станет ярче, наконец, справа, над крышей соседнего дома, появится солнце…

Ступив на порог зала заседаний, Портерфилд по отсутствию помощников и ассистентов, сновавших с серьезными физиономиями, понял, что проблема еще не достигла того пика, когда уже поздно что–либо предпринимать, и бездействие маскируется имитацией активной деятельности.