Расстроенный Иммельман смотрел в пол.

— Ты тяжелый человек, Китайчик. Я всю ночь мотаюсь, спасаясь от копов со всей Южной Калифорнии, лишь из–за какой–то старой газетенки, которую тебе преподнес бандитский пахан, вместо того чтобы завернуть в нее мусор. А ты не хочешь даже такой малости сделать для меня…

Откуда–то справа раздался голос Кеплера:

— Китайчик, дело в том, что этот дьявол очутился здесь, у нас. Не знаю, что теперь делать, но это была инициатива Иммельмана. Думаю, что если мы решим что–то сотворить с этим псом, то уж лучше здесь, чем где–то еще.

Гордон кивнул:

— У меня в холодильнике четыре бифштекса.

— Спасибо. — И Иммельман потопал в кухню.

— Как ты думаешь, — поинтересовался Кеплер, — мы могли бы добавить в четвертый крысиного яду, если собака не удовлетворится первыми тремя?

— А Иммельман?

— Умоляю тебя! Это же собака Баскервилей!

— Все равно у меня нет крысиного яда, Доктор Генри Мецгер сам разбирается с крысами. Иногда приносит мне в подарок лапки и головы, думает, что поступает остроумно. От этих крошечных розовых лапок можно в обморок упасть…

— Ладно, — обронил Кеплер, навинчивая глушитель на револьвер. — Чем быстрей, тем лучше. Я слишком ненавижу этого пса, чтобы промахнуться, вдобавок у меня разрывные пули.

Гордон собрался возразить, но по ступенькам уже спускался радостный Иммельман, размахивая бифштексами.

— Так, — сказал Кеплер. — Здесь есть все, что нужно. Привяжем веревку к дверце, сами поднимемся по лестнице, дернем и выпустим собаку. Затем кинем ей пару кусков и посмотрим, можно ли с ней иметь дело.

— Отлично, она хоть покушает, — умилился Иммельман.

— А она не захочет взобраться по лестнице и схватить нас за ноги? — забеспокоился Китайчик Гордон.

— По–моему, собаки не могут карабкаться по лестницам, — успокоил Иммельман.

— О Боже!

— Ну, не ленитесь. — Иммельман изучал деревянную лестницу. — Мы сейчас разберем две нижние ступеньки, а потом положим назад. Добавим пару новых досок, четыре на четыре, и станет прочней, чем прежде.

Вооружившись ломом и клещами, Иммельман с Кеплером вытащили гвозди и отодвинули в сторону всю нижнюю секцию лестницы. Затем привязали бельевую веревку к короткой дощечке, которую вставили между ручками дверей прицепа, и поднялись на лестничную площадку. Пока шла работа, Китайчик Гордон сидел на кухне, громко советуя, как лучше завязать узлы, когда тянуть и что делать дальше. Наконец, он тоже вышел на площадку и перевесился через перила. Дверца распахнулась, и из прицепа выскочила огромная черная собака. С оскаленными зубами и дикими глазами она принялась носиться по мастерской, издавая низкий лай. Псина тяжело дышала, видимо, предвкушая кровавое убийство.

Кеплеру она показалась еще ужаснее, чем была ночью, он–то надеялся, что именно темнота делала ее облик таким кошмарным.

— А с чего вы взяли, что собака не умеет карабкаться? Она точно не умеет забираться по ступенькам? — спросил он шепотом.

Псина посмотрела на мужчин, сгрудившихся на лестничной площадке, и издала жуткое свирепое рычание. Иммельман бросил ей бифштекс, который влажно шлепнулся прямо у передних лап, но подачка осталась проигнорированной. Она попробовала заскочить на ступени, которые остались целыми, и почти коснулась нижней доски, затем, рыкнув, повторила попытку. От грозного царапанья когтей по дереву Кеплер почувствовал, что у него на голове зашевелились волосы.

— Может, сделать предупредительный выстрел?

— Да плевала она на твои выстрелы. Нужно показать, что мы ее не боимся и вообще не имеем к ней отношения.

— Ну, ты просто чокнутый, если не боишься этой псины! — возмутился Кеплер. — Она и на собаку–то не похожа.

— Вот сейчас покушает, — благодушествовал Иммельман, — и мы попробуем с ней поговорить.

Между тем Доктор Генри Мецгер продолжал свои наблюдения за черной собакой и мужчинами, иногда ненадолго отвлекаясь, чтобы почистить шерсть. Ему пришла мысль обследовать гладкую поверхность прицепа, и он, не долго думая, прыгнул с перил прямо на крышу фургона. Китайчик Гордон, Кеплер, Иммельман и собака как по команде повернули головы в сторону кота.

— Нет! — воскликнул Гордон, но кот без интереса взглянул на него, затем сжался в прыжке и перелетел на крышу прицепа.

Собака с горящими глазами направилась к прицепу, тело ее напряглось, как перед прыжком.

— Безобразие продолжается слишком долго, — занервничал Кеплер, снимая револьвер с предохранителя, но Китайчик предостерег его:

— Погоди.

Доктор Генри Мецгер свесился с крыши прицепа, разглядывая собаку неподвижными желтыми глазами. Пес поднял голову и раскрыл пасть, откуда свешивался огромный язык, похожий на ломоть окорока. Кот молниеносно спрыгнул на цементный пол. Собака тут же побежала вдоль фургона, но кот нырнул под него, и оба скрылись из виду. У Кеплера уже затекла рука, готовая к выстрелу, но зверюги не появлялись.

Вдруг откуда–то из–под фургона вынырнул Генри Мецгер и спокойно уселся вылизывать лапы. Тут в поле его зрения попал бифштекс, и кот немедля отправился лакомиться, но кусок оказался слишком велик. Вдруг из–за фургона, как огромная тень, возникла собака и медленно побрела к Генри. Почувствовав ее приближение, кот играючи перекувырнулся на спину. Потрясенные мужчины застыли от изумления, наблюдая, как кот бок о бок с чудовищным черным зверем подошел к бифштексу. Щелкнув зубами, псина мгновенно разодрала и жадно заглотила большую часть мяса, но когда Генри Мецгер вздумал совершить прогулку внутрь прицепа, собака неожиданно бросила остаток и последовала за ним. Пока кот прохаживался внутри, собака, ожидая его, сидела у входа в прицеп. Как только Генри Мецгер собрал всю необходимую ему информацию, они вместе с собакой вернулись доесть бифштекс.

Утративший осторожность Иммельман тихонько спустился с лестницы со вторым бифштексом в руке, но когда его ноги коснулись пола, собака оскалилась и зарычала. Тут мурлычущий Генри Мецгер подошел к Иммельману и потерся о его ноги. Собака успокоилась и села, а затем, словно повинуясь какому–то безотчетному воспоминанию, поднялась на задние лапы и раскрыла свою клыкастую пасть. Она просила мяса.

Волосы Маргарет Лонг–Браун причудливыми извивами разметались по подушке — зрелище, повергавшее Китайчика Гордона в смятение и слезливое умиление. Он с трудом подавил свое восхищение, сочтя его ненормальным, и сосредоточился на ее гладких пышных формах. С чувством, что в данный момент он обладает самой прекрасной женщиной на свете, Гордон наклонился и поцеловал ее закрытые глаза. Ресницы спящей дрогнули, и на него в упор уставились два круглых зеленых глаза:

— Китайчик, а–а–х! — ты что–то натворил?

— Ничего, любовь моя. Послушай, а почему бы тебе не стать кинозвездой или, по крайней мере, фотомоделью?

— Ага, я бы всем создала мощную конкуренцию. Так что ты сотворил?

Китайчик улегся рядом, наслаждаясь теплом ее тела.

— Ровным счетом ничего. Видала собаку Генри Мецгера? Если это вообще собака.

— Да, она славная. Каждому коту неплохо иметь такого защитника. Ну так что, Китайчик? Ты ведь как питон — заглатываешь добычу и потом месяцами перевариваешь. Я же вижу, как ты весь раздулся от самодовольства, и твои дружки куда–то делись.

Китайчик уставился в потолок и заважничал:

— Причина самодовольства мистера Гордона останется секретом, ибо мистер Гордон не может снизойти до объяснений.

— Ты только признайся: опять во что–то ввязались? Как тогда, когда ты со своими дружками подписали контракт, что попретесь в какие–то джунгли обучать племена черномазых убивать друг друга? Или вы просто кого–то надули?

— Нет, моя радость, никто никуда не попрется, я останусь здесь, женюсь на тебе, и ты будешь у меня все время толстая и беременная и тому подобное.

Маргарет села и потянулась за сигаретами, а Китайчик Гордон не отрывал глаз от пары тяжелых грудей. Она закурила и отвернулась, проигнорировав последовавшие заигрывания.