— Еще кто–нибудь есть?

— Никого. Ну? За те пять лет, что мы не виделись, ты не стал лучше — все такой же упрямый жирный бык. Сядешь?

— Спасибо, Джи Кей. — Взяв бокал, Портерфилд расположился за столом. — И давно ты в Лос–Анджелесе? Ты новый посланник Уоттса?

Глядя на экран телевизора, Джи Кей пожал плечами:

— Я не в Лос–Анджелесе, Бен, и мне абсолютно нечего тебе сказать.

— Понимаю, ты приехал, чтобы доставить мне удовольствие. Ты совсем не обязан это делать. — Он сделал глоток.

— Они допускают ошибки.

— Это им известно.

— Первая — когда по поводу ограбления в университете послали запрос каждому начальнику отделения по внутренним операциям.

— Да, я это остановил. Возможно, слишком поздно, но…

Джи Кей усмехнулся:

— А кто прикончил профессора? Ты сам?

— Нет, для этого я слишком стар. Это вторая ошибка?

— Нет, черт побери, ошибка в том, что об этом знает слишком много народу.

— Ну и что? Что они конкретно могут знать?

— Мы выдвинули рабочую версию, согласно которой профессор, разрабатывавший некоторые детали психической войны, потерял свои бумаги. Его убрали, а бумаги попали в руки тем, кто намерен извлечь из них выгоду. Похоже на правду?

— Примерно.

— Есть шанс исправить положение?

— Сам понимаешь, что бумаги, возможно, уже в Москве. А может быть, они в руках какой–нибудь группки, которая вздумает все опубликовать и передаст материалы в газету, которую финансирует Компания. Все может быть.

— Ты часто думаешь об отставке? — поинтересовался Джи Кей.

— Когда жую на левой стороне. Надеюсь в качестве награды получить вставную челюсть.

— Кое–кого беспокоит, что люди, заполучившие бумаги, знают, как их применить. Я уже получил две просьбы о перемещении, обе от людей, боящихся оказаться в столицах дружеских государств в тот день, когда будет обнародовано, чем они там занимаются на самом деле.

— Ничего удивительного, — рассмеялся Портерфилд. — Я уже просил директора отозвать таких людей. Большинство вышли в отставку.

Джи Кей отошел к окну.

— Бен, с тобой разделаются. Ответы на эти просьбы прошли через мой отдел, я все видел. Просьбы отклонены, и знаешь, кто подписывал приказы?

— Нет.

— Ты.

— Понятно. Спасибо, Джи Кей, — выдавил Портерфилд.

— Что я могу для тебя сделать?

— То же, что и всегда, что считаешь нужным. Попался тот, кто уверен, что попался. Найди приказы и изготовь бумагу, подписанную моим именем, — как будто я аннулирую свои приказы.

— А что ты предпримешь?

— Может, побеседую с директором.

— Если сможешь попасть к нему.

— Что ты имеешь в виду?

— В тот год, когда меня не было в стране, они производили ревизию. Когда это было?

— В семьдесят пятом.

— Судя по тому, что я вчера наблюдал в Лэнгли, грядет то же самое. Они боятся за директора. Приставили к нему телохранителей. Они боятся, что из–за огласки этого дела кое–кто в Компании решит, что настало время взять все в свои руки.

— Где это мы? — поинтересовалась Маргарет.

— Видишь надпись? — Китайчик Гордон высунул в окно локоть и включил левый поворот.

— Какую?

— Да вот — «Стоянка сзади». — Он махнул на пятифутовую вывеску, горящую алыми неоновыми буквами. Вывеска самого бара или ресторана не горела, поэтому название можно было прочесть лишь при дневном свете.

— Прелестно.

Китайчик выехал на темную аллею и припарковался около пятнисто–серого «шевроле» 1968 года. Выйдя, Маргарет обнаружила, что стоянка представляет собой огромный прямоугольник, окруженный стенами, в углах которого беспорядочно брошены пятьдесят — шестьдесят машин.

— Выглядит как плацдарм для уничтожения.

— Просто конец недели, — пояснил Китайчик. — Надо будет нам выехать отсюда пораньше, до того, как начнется всеобщий разъезд, так что самое интересное мы пропустим.

— С большим удовольствием пропущу.

— Если мы хотим встретиться с Иммельманом, то это здесь. Мамашу Мейсон он навещает только по четвергам.

Они толкнули дверь и окунулись в спертую прокуренную атмосферу. Где–то надрывался тенор с южным акцентом, перекрывавший аккомпанемент бас–гитары. Невольно содрогнувшись, Маргарет оглядела темноватое помещение, похожее на пещеру, через которое тянулся длиннейший мраморный бар с семью барменами. Черную закопченную стену подпирала четверка мужчин с выправкой и тяжелым взглядом копов. Вокруг расставленных там и сям столиков публика веселилась, пила и пела, музыка так грохотала, что уже не воспринималась как музыка, казалось, будто находишься внутри какого–то механизма с работающими полуразбитыми поршнями и шестеренками. Маргарет проследовала за Гордоном сквозь стену полупьяных мужчин, близко вдыхая запах пота и сигарет, исходивший от их ковбоек, ориентируясь на маячившую впереди спину Китайчика, за которую ей хотелось ухватиться, чтобы не пропасть. Один мужик, орущий какую–то песню, приостановился, чтобы выдохнуть ей вслед вместе с запахом пива и курева: «Ты уже получила все, что хотела, крошка?»

Она подумала, что Иммельман прав, называя своих девушек, чьи имена он никогда не удосуживался запомнить, «крошка» или «солнышко».

За столиками сидела масса людей в головных уборах — девушки в ковбойских шляпах, один мужчина в бейсбольной кепке, некоторые носили что–то фирменное от «Катерпиллар» или «Питербилт». Одна шляпа, оливково–серая с черными сержантскими полосками, выглядела особенно изящно.

Китайчик Гордон приволок ее в самый темный угол, где Кеплер с Иммельманом наливались пивом, запивая его виски. При виде Маргарет пошатывающийся Иммельман галантно отодвинул для нее стул, а затем поднял руку, подзывая вертевшуюся поблизости официантку. Она тут же подбежала на невозможно высокой платформе, что заставило Маргарет поморщиться, и наклонилась, изображая абсолютное внимание и расторопность.

Когда Китайчик Гордон заговорил, Маргарет удивилась, что здесь можно что–то расслышать. Казалось, шум куда–то отодвинулся.

— У нас возникла новая идея. Следует ее обсудить.

Иммельман ухмыльнулся и махнул лапищей в сторону Кеплера:

— Какое совпадение! Я только что излагал свою новую идею Кеплеру.

— Не слушай, Китайчик, — отреагировал Кеплер, — он безнадежно отстал от жизни. Я только из жалости делаю вид, что воспринимаю его всерьез.

— Так что у тебя за идея? — спросила Иммельмана Маргарет.

— Спасибо, что спрашиваешь, сладкая моя, — расчувствовался Иммельман. Он был слишком пьян, чтобы вспомнить ее имя. — У нас отличная возможность удачно вложить капитал. Я, если вы помните, родом из фермерского края.

— В жизни бы не подумал, — бросил Кеплер, но Иммельман не обратил внимания на вражеский выпад.

— Так вот, мы можем утроить или даже учетверить наш капитал за год… или за два, если прямо сейчас купим за бесценок землю в Саскачеване.

— Здорово! — похвалил Китайчик. — Это там, где зимой пятьдесят градусов ниже нуля, да?

— В этом вся прелесть, — обрадовался Иммельман, — именно поэтому там мы прикупим лучшие земли, мили и мили земель…

— А в чем сама идея? Нефть? Минералы? — добивался Китайчик.

— Минералы — дерьмо! — отрезал Иммельман и обернулся к Маргарет. — Прости, солнышко.

— Бог простит, — успокоил его Кеплер и пояснил для Маргарет: — Это он съел что–то не то.

Наклонившись вперед, Иммельман неимоверно серьезно заявил:

— Не минералы. И не нефть. Это — биффало.

— Биффало? — в изумлении переспросил Гордон.

— Ну да. Биффало — помесь коровы и буйвола. Мясо по вкусу как говядина, а существовать животные могут в самом тяжелом климате. Саскачеван идеально подходит для этой цели. Вперед, на север, где дешевая земля и не всякий скот выживает!

Китайчик Гордон посмотрел на Маргарет, которая сидела, опустив глаза. Кеплер попытался воздействовать на расходившегося Иммельмана:

— Послушай, но ты же взрослый человек. Когда тебе говорят, что нечто по вкусу напоминает что–то другое, ты ведь понимаешь, что надо пробовать самому? Ты ведь у нас прошел во флоте суровую школу жизни, да?