Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Никогда! Ты четырежды проклятая упрямая влахака!

— Тогда выходим. Я буду справа. Мы попытаемся уйти в темноту.

— Я люблю тебя. — Все, что Тамар смог сказать.

Другие слова казались пустыми. Она наклонилась, страстно, с желанием поцеловала его, и ему показалось, что этот поцелуй никогда не закончится.

— Я тоже люблю тебя. То, чем были мы, продолжит жить в Ане. Мы увидимся вновь на темных путях.

Дверь содрогнулась, дерево заскрипело, полетели щепки, но дверь пока еще держалась. Флорес резко отодвинула в сторону стол, убрала стул и положила пальцы на пострадавший от ударов запор. Тамар сделал глубокий вдох, затем кивнул и опустил шлем. Флорес резко отодвинула задвижку и отскочила в сторону. Под шлемом Тамар слышал только свое дыхание. Его нога еще пульсировала, но боль казалась далекой, будто это не из его ноги торчал кусок стрелы. Черная ярость и бесконечная печаль затопили его душу и сердце, все другие ощущения исчезли.

Он умрет. В бою. Исход, который в принципе всегда казался ему самым вероятным. Но Флорес хотела разделить его судьбу с ним, и она разделит ее. Это была реальность, которая легла грузом на его душу и заставляла страдать. Дверь распахнулась, с треском слетев с петель, и двое воинов неуклюже ввалились внутрь. То, что последовало за этим, было не боем, а казнью. Секира Тамара одному разнесла затылок, в то время как Флорес вонзила в тело второго меч по самый эфес и плавно извлекла, после чего нападавший замертво повалился на пол.

Тамар, исполненный ярости, выскочил в темноту. На него неслись противники, нечеткие силуэты которых он едва различал. Марчег ударил первого щитом в грудь, следующий получил секирой по голове, меч третьего масрид просто отбросил в сторону. Флорес последовала за ним, пригнулась под ударами, закружилась, ударила слева от себя и справа, действуя быстрее, чем глаз успевал уследить за ней. Они сражались так, словно снова были молоды, как когда-то в битве против Сциласа, свободные от всех страхов и забот, даже от собственного возраста.

Их враги напирали, но им не удавалось отыскать брешь в защите, поэтому снова и снова они становились жертвами смертельных выпадов влюбленных. Тамар уже не чувствовал боли в ноге, в боку, позабыл о множестве других небольших ран, которые успел получить. Он реагировал, не думая, а лишь ощущая. Внезапно он получил удар в спину, быстро обернулся, и копье пронзило его бедро, когда он упал на колено. Тамар щитом прикрылся от толчка, поднялся на ноги и ответным ударом секирой убил нападавшего. У Флорес были раны на лбу, и кровь заливала лицо, делая ее похожей на Духа темноты. Она и была духом темноты по ощущениям Тамара, он с удивлением смотрел на нее, на ее идеально точные движения, на танец с мечами. Потом заметил копье, которое вонзилось ей в бок, она парировала последний раз, а затем меч вонзился ей в горло, и она упала.

Он подскочил, заставляя двигаться свое израненное тело, обрушился на ее убийц воплощением смерти. Ушли все мысли, осталось лишь желание убивать. Он крушил кости, дробил тела, не чувствуя металла на своем теле, не ощущая смертельных ран, из которых в землю его родины по капле выходила жизнь.

Потом все закончилось. Мышцы отказались работать, словно наконец осознали собственную смерть. Внезапно он почувствовал, что лежит на спине, по нему барабанит дождь, затекая в глаза и смешиваясь со слезами.

— До встречи… на… темных… путях, мое сердце.

А вокруг него сгрудились люди… темные… И лишь один в светлом, озаренный светом из дома. Белое одеяние, неподходящее к этому месту, пропитанному кровью.

Кто-то подошел ближе, застилая свет мира для Тамара Бекезара, и вонзил марчегу копье в грудь. Последняя мысль масрида была о Флорес.

9

Гармоничные звуки восхвалений наполняли помещение, но Корнель не мог освободиться от мрачных мыслей. Хоралы всегда были бальзамом для его души, каждое утро пение давало ему силы для служения. Но сегодня он был рассеян, невнимателен и несколько раз не попал в тональность, хотя обычно гордился своим звучным голосом, который наполнял даже самые большие храмы, воздавая хвалу Божественному свету чисто и мощно.

Возможно, все дело было в хмуром утре? И во всем была виновата погода? Солнце скрывалось за перистыми облаками, отнимавшими у светила всю силу. «Может, слабый свет — это знак того, что я сам слаб?» — спросил себя Корнель, но тут же отбросил эту мысль. Не пристало так много веса придавать своей персоне. Думать, что он, простой человек, обладает таким влиянием на Божественный свет, — проявление гордыни высокомерия. Ведь все на самом деле наоборот. Свет наполняет всех и вся, дарит жизнь и дыхание и правит миром. Он светит всем людям, на севере и юге, западе и воске, во всем мире. И один отдельный человек, пусть даже священник ордена Альбус Сунас, — ничто по сравнению с широтой света. Повсюду во Влахкисе и Ардолии в этот момент братья возвышали голоса для восхваления Божественного света, и сам Корнель был не более чем одним из многих, слабым слугой, задание которого тяжким грузом лежало на его плечах. Прошлый вечер был утомительным, и его мышцы все еще были сведены.

Как и каждый год, он был чужим на банкете, его просто терпели. Воевода старался не показывать своей неприязни, но Корнель прекрасно чувствовал ее сквозь фальшь вежливости. Стен сал Дабран уважал желания своей жены даже через столько лет после ее смерти, но в глубине души он все так же не доверял ордену. Корнелю было больно видеть, сколь малого он добился при воеводе за прошедшие годы.

Он осторожно повел плечами. Пение подошло к кульминации на высокой ноте и наконец оборвалось. С серьезным выражением лица священник вышел из круга верующих в центр капеллы, где слабый свет солнца освещал белую плитку. Крыша представляла собой хитроумную конструкцию, через просветы в которой солнечный свет падал в помещение с самого утра.

— Начинается новый день. Мир погружается в Божественный свет. Но мы в свете, и мы наслаждаемся его нежной лаской. Свет дарит нам жизнь. Давайте нести свет и в наших сердцах!

Широко раскинув руки, он сделал шаг назад и взглянул на небо через проемы в крыше. Верующие, а их было мало, один за другим прошли через столб света и покинули капеллу. Только когда вышел последний, Корнель опустил руки и перевел взгляд на братьев.

— Много бурлаков, — констатировал Гарьяс.

Юный священник с коротко стриженными волосами улыбался, как он делал почти всегда. Его широкое лицо, казалось, было создано для такого выражения дружелюбия. Корнель еще пока не понял, была ли эта улыбка действительно столь искренней или это было средство защиты от постоянных нападок в адрес ордена.

— Бурлаки тащат баржи из Ардолии в Теремию. Везде на всем протяжении пути они слушают восхваления Божественного света. Это простые, хорошие люди, — ответил Корнель, совершая круговое движение головой, при этом боль пронзила мышцы и суставы от затылка до самых плеч.

Священник со вздохом огляделся по сторонам. Гарьяс перехватил этот взгляд и сразу же понял его. Вместе они принесли простую деревянную бадью и тряпки и стали чистить пол из светлых плиток. Каждый день после утреннего богослужения они ползали на коленях по всему помещению, вытирая следы верующих, чтобы Божественный свет всегда находил капеллу в столь безупречном состоянии, насколько это под силу обычным людям. В большинстве храмов такую работу выполняли сами прихожане, так как многие священники считали это недостойным своего положения. Но Корнель, в каком бы храме он ни был, с радостью выполнял ее сам. Недостаток смирения привел орден в упадок во Влахкисе. Священник был убежден в этом. Вместо того чтобы нести в сердце Божественный свет, многие члены ордена стремились к высшим должностям, пренебрегая обязанностями, они не служили больше свету, а лишь себе, своим эгоистичным амбициям.

Словно прочитав мысли Корнеля, Гарьяс заявил:

— Было настоящим чудом, что нам позволили распространять Божественный свет в этом месте.

16
{"b":"235458","o":1}