Отставка Гарольда Вильсона 16 марта 1976 года и его замена Джимом Каллагеном, причем действительно замена, без выборов, стали для Маргарет очень плохим известием. А Джим, Счастливчик Джим, был ослепителен. Он всегда нравился женщинам, был всегда загорел и блистал довольно едким, злым прямолинейным юмором. Он был моложе Вильсона, и его понятия о любезности явно отличались от понятий его предшественника. Он наносил удары наотмашь, и ему было плевать, что его соперник — женщина. Не слишком искушенная в парламентских схватках, Маргарет пропускала удары, тем более болезненные, что с 1978 года все выступления на парламентских заседаниях в палате общин записывались на пленку и могли транслироваться по радио. Каллаген сам себе сделал подарок из звучных фраз: «Когда достопочтенная леди побудет лидером оппозиции, а она им будет очень долго (аплодисменты в рядах лейбористов), она станет лучше понимать, что вести переговоры с МВФ — дело очень и очень сложное». В другой раз, улыбаясь вроде бы ободряющей, но фальшивой улыбкой, он сказал ей плутоватым тоном: «Ну-ну, дамочка, не стоит верить тому, что вам рассказывают в прессе о кризисе, о трудностях и о конце цивилизации. Нет, все, что пишут в газетах, — неправда». В мемуарах она его описывает как «замечательного противника».
К тому же у Маргарет иногда возникали затруднения с министрами из теневого кабинета. В 1976 году в палате общин очень живо обсуждали проект закона о национализации предприятий авиационной промышленности и военно-морского кораблестроения. Естественно, консерваторы были против. У лейбористов был небольшой перевес, всего в три голоса. Частичные выборы лишили их двух мандатов. Случилось так, что на заседании у лейбористов было на одного депутата больше, чем у консерваторов. По правилам закон не мог быть принят. Лейбористы потеряли большинство. И тут Каллаген утратил хладнокровие, организовав повторное голосование. Чтобы выиграть, он заставил одного из депутатов выйти из зала. В этом случае составлявший ему как бы пару депутат-консерватор вынужден был воздержаться от голосования. Благодаря этой уловке парламентская арифметика была спасена и закон был принят большинством в один голос. Это было нарушением всех традиций и правил, нечестной игрой, предательством всех британских парламентских обычаев. Быть может, Маргарет и не была истинной английской Леди с большой буквы, но Каллаген вообще вел себя как грубый мужлан. Этим случаем можно было бы воспользоваться, бросив его общественности как пищу, чтобы возбудить страну, так гордящуюся своим парламентом. Маргарет уже готовилась устремиться вперед, обнажив клыки, чтобы вцепиться в премьера-негодяя. Увы, не повезло! Майкл Хезлтайн, член теневого кабинета, бывший рупором промышленности, вскочил с задней скамьи, чтобы схватить палицу, символ независимости парламента. Он замахал ею над головой, выкрикнул несколько ругательств и резко бросил на подставку, что вызвало всеобщий шок. У него явно сдали нервы, но в стране, где так высоко ценится самообладание, подобное непростительно. В результате теперь уже консерваторы оказались в роли обвиняемых. Маргарет могла сколько угодно требовать запрета так называемой «практики парности» и блокировать почти на месяц работу парламента, но должного эффекта она не добилась.
Кроме того, что ее теневой кабинет был разделен на два лагеря из-за приверженности к одной из двух доктрин, Маргарет пришлось столкнуться и с другими серьезными противоречиями в партии тори; самая большая несхожесть позиций наблюдалась по вопросу о большей или меньшей автономии, которую следовало предоставить Шотландии, Уэльсу и Ирландии. Ящик Пандоры был открыт Тэдом Хитом в 1968 году, когда он лелеял надежду на создание коалиции с Шотландской национальной партией (ШНП). Его предложения, сделанные шотландцам в Перте, не были реализованы из-за отсутствия консенсуса по этому вопросу внутри самой партии тори, но были с радостью подхвачены лейбористами, которые увидели в союзе с ШНП возможность укрепить свое большинство в палате общин. Каллаген поставил на голосование в палате общин законопроект о создании национальных собраний в Шотландии и Уэльсе, избранных путем всеобщего голосования. Вначале Маргарет колебалась. Шотландия всегда была трудным регионом для консерваторов. Давление со стороны приверженцев автономии становилось там все ощутимее из-за того, что в Северном море была обнаружена нефть и это сулило большое богатство.
Принцип «близкого родства» теоретически был очень дорог Маргарет, так почему же не сделать приятное Шотландии? Но ее националистические и центристские рефлексы оказались сильнее. Она дорожила наследием единого парламента, существовавшего с принятия в 1707 году Закона об объединении Англии и Шотландии, когда была провозглашена Англо-шотландская уния, парламента, принявшего с того времени неотделимую часть «модели Вестминстера» (или «Вестминстерской модели правления»). Она опасалась, что под прикрытием республиканских идей в страну может вернуться закамуфлированное якобитство[107], способное погубить королевскую власть и всю страну. Кроме того, многие известные конституционалисты предупреждали ее о «бюрократизации и бесконечной грызне», которыми будет сопровождаться процесс автономизации. К тому же она начинала понимать, что предоставление автономии вряд ли «утихомирит и умиротворит» тех шотландцев, которые требуют для Шотландии независимости. Так что сама идея автономии казалась ей все более абсурдной. В декабре 1976 года, учитывая, сколь высоки ставки в игре, после долгих дискуссий было решено проект закона отвергнуть, для чего все депутаты партии консерваторов будут вызваны на заседание парламента особыми уведомлениями; это означало, что депутат под страхом сурового наказания вплоть до лишения депутатского мандата должен проголосовать в соответствии с линией партии. Как и следовало ожидать, прошотландски настроенное крыло «воспламенилось». «Я сознавала, — пишет Маргарет, — что не обойдется без отставок». И действительно, два члена теневого кабинета подали в отставку: Алек Бьюкенен-Смит и Малькольм Рифкинд; некоторые депутаты пригрозили тем, что перейдут на скамьи оппозиции. Но ущерб для партии консерваторов все же был минимален, тем более что в феврале 1977 года законопроект был окончательно отвергнут большинством в 29 голосов (из них 22 голоса принадлежали лейбористам). ШНП перестала поддерживать правительство, и у него теперь не было в палате общин большинства. Быть может, Мэгги представился шанс наконец вступить на крыльцо дома 10 по Даунинг-стрит?
На деле все произошло совсем иначе, чем было предусмотрено. Либералы «прибежали на раздачу бесплатного супа для бедняков» и предложили создать союз либералов и лейбористов. Они давно надеялись принять участие в работе правительства и теперь считали, что им представился случай, хотя соглашение носило очень ограниченный характер. Им даже не предложили портфелей, всего лишь пообещав доступ в консультативную смешанную комиссию, введение практики проведения выборов «по европейской модели», то есть всеобщих и прямых, а также активизацию процесса предоставления автономии Шотландии, Уэльсу и Ирландии и разработку законопроекта о введении пропорционального представительства. Маргарет всегда была враждебно настроена ко всяким коалициям, что считала делом позорным и расслабляющим. Она презирала Дэвида Стила, лидера либералов, которого находила эксцентричным, нахальным, спесивым, тщеславным, слабым и легкомысленным, но ей и в голову не могло прийти, что он способен принять столь невыгодное предложение.
Если вы помните, в Великобритании в 1975 году инфляция составляла 26 процентов, а количество безработных перевалило за миллион. В 1976 году дела обстояли еще хуже. Фунт стерлингов рухнул, увлекая за собой правительство Вильсона и выталкивая во власть Каллагена. Цена фунта снизилась почти на треть. Началось «бегство капиталов». Базовая банковская ставка была срочно, по необходимости, установлена на уровне 15 процентов. Но ничто не помогало. Каллаген вынужден был выпросить два кредита у МВФ, но этого оказалось недостаточно, в октябре он попросил третий. МВФ согласился выделить кредит, но с тем условием, что эксперты из МВФ будут следить за строжайшим соблюдением правил при составлении будущих бюджетов. Короче говоря, Соединенное Королевство было низведено до уровня «банановых республик», приговоренных к тому, чтобы просить помощи у богатых стран. Да уж, хорошая участь для страны, бывшей когда-то главной мануфактурой всей планеты, главным банком мира! Политическая удача, нечего сказать! Не служил ли такой упадок доказательством провала тайной, скрытой социалистической системы, существовавшей уже около тридцати лет? Эксперты МВФ не сидели сложа руки. Они требовали осуществления драконовских программ жесткой экономии (около двух миллиардов фунтов) и навязывали правительству Англии «немой» монетаризм, не называющий себя монетаризмом. В одной из речей, написанной его зятем, блестящим экономистом и дипломатом Питером Джеем, Джим Каллаген вынужден был признать перед ошеломленными членами Лейбористской партии следующее: «Мы полагали, что сможем выйти из рецессии и снизить уровень безработицы, снизив налоги и увеличив общественные расходы. Я говорю вам совершенно искренне: этого выбора больше не существует, а если он когда и существовал, то это была всего лишь инъекция в экономику доз инфляции все более и более крупных, за которыми следовал, ибо это было неизбежно, рост уровня безработицы».
