Маргарет честно проводила политику правительства в области социального обеспечения. Прежде всего она решила обратиться к истокам и перечитать доклад Бевериджа. И тотчас же наткнулась на всяческие отклонения. Беверидж предусмотрел создание двойной системы социального обеспечения, цель которой защитить граждан от несчастий и непредвиденных жизненных обстоятельств. Для тех, кто оказался абсолютно без денег по причине невнесения взносов в кассу социального страхования, из-за растраты этих денег или из-за невключенности в систему социального страхования, была предусмотрена система национального вспомоществования, финансируемая из средств, собранных в виде налогов. При увеличении числа плательщиков взносов и при изменении демографической ситуации значение системы национального вспомоществования должно было бы уменьшаться. Но на самом деле все было наоборот. Обращений о выплате пособий становилось все больше и больше. Явно были забыты все предостережения, содержавшиеся в докладе: «У людей, пользующихся социальным страхованием, не должно создаваться впечатление, что вознаграждение за праздность, каковы бы ни были ее причины, может выплачиваться из бездонного кошелька». Она не уставала повторять эти прекрасные принципы, дабы о них не забывали, но при этом умела быть очень человечной. Она стала поборницей интересов вдов. В то время вдова, начинавшая работать, тотчас же лишалась пенсии мужа. Маргарет считала, что это несправедливо, поскольку таким образом получается, что работающие подвергаются наказанию по сравнению с теми, кто ничего не делает. Она критиковала не систему страхования и вспомоществования, а систему, не предусматривавшую достойной компенсации. Для Маргарет это был вопрос морали, ведь церковь методистов с Финчли-стрит была совсем рядом.

Маргарет не оставила в министерстве социальной защиты своего особого следа, и это естественно, ведь не она определяла его политику. В частных разговорах она жаловалась на «эту чудовищную систему», на эти «юридические извращения», в палате общин чеканила фразы, провозглашая принципы здравого смысла: «Мы не можем платить безработной женщине больше, чем работающей». Она поддерживала идею «отложенной пенсии», то есть капитализации определенной суммы для увеличения базовой части пенсии, как всегда руководствуясь принципом накопления сбережений. Но она так ярко блистала в парламентских спорах, что ей стали отводить в палате гораздо более значительную роль, чем роль младшего министра. В марте 1962 года Бойд-Карпентер поручил ей защищать законопроект, касавшийся некоторых социальных пособий, ставших одной из причин обесценивания общественных ценностей. Закон был сложным, текст — трудным, предмет обсуждения — «чувствительным», так что выражение доверия было налицо, если учесть, что правительство хотело, чтобы закон стал «проходным». В течение сорока минут Маргарет произносила блестящую речь, защищая предложенные меры восстановления справедливости, разрывая в клочья тезисы Лейбористской партии и выражая сожаление по поводу их политики: «К несчастью, эта партия сделала свой выбор в пользу тех, кто не работает, а не тех, кто честно заработал свои деньги». Она била точно в цель, приводила примеры, конкретные случаи, говорила о вдове из Бирмингема, о железнодорожнике из Манчестера, об одноглазом мужчине из Дартфорда. Несколько месяцев спустя, когда Макмиллан реорганизовывал кабинет министров, который сотрясли скандалы, связанные с Профьюмо и Филби, Маргарет вновь оказалась «в первой линии». В отсутствие штатного министра она сама защищала политику правительства в сфере социального страхования. Ее нелегко было вывести из себя. Депутату-лейбористу, задавшему ей вопрос, «каковы будут условия отставки Макмиллана», она ответила, что «спросит об этом своего министра, когда будет такового иметь». Она была столь великолепна, что «Гардиан» в одной из статей делает вывод: «Казалось, она вполне способна их всех отправить в отставку и выполнять их работу». Маргарет еще не стала силой, но уже обрела веский голос.

Если она и поддерживала правительство Макмиллана и кабинет пришедшего ему на смену Алека Дуглас-Хьюма, это еще не значит, что чувствовала она себя комфортно. «Было бы неправдой, — пишет она в мемуарах, — говорить больше. Но для того, кто верит в здоровые финансы, в потенциал свободного предприятия и в общественную дисциплину, для того источников озабоченности и тревог хватало». Манифест, написанный от лица партии консерваторов к выборам 1964 года, задел ее тем, что довольно откровенно выражал идеи сторонников корпораций. В нем как успех был представлен факт создания Совета национального экономического развития, нечто вроде комиссариата по осуществлению плана экономического развития страны, а также и осуществлению политики в области доходов при посредстве национальной комиссии по доходам. Маргарет считала, что только рынок может устанавливать цены и определять уровень заработной платы, только рыночные отношения способны определять самые рентабельные и доходные отрасли, а не чиновники, удобно устроившиеся за стенами Уайтхолла. У нее возникло ощущение, что ее собственная партия повернулась спиной к дорогим ее сердцу ценностям и похоронила идею свободы предпринимательства, так или иначе приняв идею смешанной экономики, мягкого социализма, где вектор развития то движется немного в сторону личных свобод, то вновь немного отклоняется в сторону коллективизма. Она вменяла это в вину всем, но в особенности Макмиллану: «Отдавая предпочтение экономической экспансии, а не финансовой стабильности, и доверяя добродетелям и достоинствам планирования, он таким образом боролся с дефляцией и с безработицей, такой, как была в 1930-е годы, чему он являлся свидетелем, будучи депутатом от округа Стоктон-он-Тиз <…>. Вероятно, виды из Грантема и из Стоктона открывались под разными углами зрения, а потому и вещи виделись по-разному».

Но в тот момент Маргарет ничего не могла сказать. При такой партийной программе она, пожалуй, сдержаннее всех оценивала шансы партии консерваторов на выборах 1964 года. У британцев создалось впечатление, что силы правительства были на исходе. Разрываемое скандалами, словно заминированное изнутри делами о шпионаже, униженное высокомерным вето генерала де Голля, наложенным на вступление Англии в ЕЭС, правительство, казалось, было неспособно указать стране ясное и четкое направление движения. Амортизация, износ власти были налицо. К тому же в партии лейбористов появился новый лидер, очень подвижный Гарольд Вильсон. С помощью красноречия и блестящего владения социалистической риторикой он мог пообещать достичь светлого будущего ценой очень небольших усилий.

Несмотря на показной подъем, организованный Алеком Дуглас-Хьюмом в конце срока, поражение было неизбежно. На несколько лет консерваторы были отправлены на скамьи оппозиции. Маргарет лишилась даже портфеля младшего министра.

Правда, она все же получила кое-какое удовлетворение, будучи с блеском переизбранной в Финчли, несмотря на новый скачок либералов, зарегистрированный на частичных выборах, в частности в Орлингтоне. Маргарет победила с преимуществом в девять тысяч голосов, одолев соперника-либерала Джона Пардо. В округе она была очень популярна. «Люди искренно любят ее за приветливость, за то, с каким сочувствием она относится к каждой проблеме», — писала «Финчли пресс». Маргарет придерживала свои остроты и колкости для противников в палате или ложных друзей, ведь ложные друзья хуже врагов. Теперь она в оппозиции, и это хороший повод поразмыслить над причиной поражения. Она говорила близким: «Мы плохо сыграли свою роль и потеряли работу в 1964 году».

Маргарет, как ей казалось, стали понемногу забывать, но ведь она еще была женой и матерью. На первый взгляд она была вполне довольна жизнью. Семья покинула квартиру в доме на Суон-Корт, ставшую тесноватой. Деннис купил просторный дом в Кенте, в Фарнборо, под названием «Дормерз». Крохотная квартирка в Грантеме, расположенная над лавкой, все дальше уходила в воспоминания. Всю юность Маргарет мечтала о собственном садике, и теперь она его обрела. Большой дом с дюжиной комнат был окружен небольшим парком площадью около гектара. Для молодой дамы, депутата парламента, этот дом стал настоящим убежищем отшельника. Впервые она стала похожа на англичанку своего сословия, со всей страстью увлекшись садоводством. Палата депутатов была предана забвению, а вместе с ней и стрессы! Вооружившись резиновыми сапогами и перчатками, она бросилась в наступление на заросли колючего кустарника, перекапывала заброшенные участки и заросшие клумбы и грядки. Маргарет не была бы собой, если бы и садоводством не занималась со всей ответственностью и прилежанием. «Я прочитала все, что надо было знать об азалиях, о рододендронах и георгинах», — пишет она. За несколько лет запущенный парк превратился в образец порядка и чистоты. Ничто не выходило за определенные рамки, все было предельно аккуратно, ровненько, по струнке… Короче говоря, это было прекрасное олицетворение коттеджной Англии.