Итак, у Маргарет осталась одна страсть: политика. Она была глубоко оскорблена и уязвлена неблагодарностью, проявленной британцами в отношении Черчилля. Он был творцом победы, но в июле 1945 года его отстранили от власти, выгнали, как грязного бродягу. «Я просто не понимала, как с ним могли так поступить», — пишет она в мемуарах. Словно желая взять реванш, Маргарет усиленно принялась за дело, решив проникнуть в «его» среду. Разумеется, она не могла вступить в «Каннинг-клаб» или в «Юнион», самый знаменитый кружок, где велись бесконечные дебаты, в ходе которых многие депутаты и министры от партии консерваторов оттачивали свое оружие и упражнялись в риторике, ведь туда допускались только мужчины, а женщины могли лишь слушать их с трибун.

Взоры Маргарет обратились к организации студентов-консерваторов, к так называемой Оксфордской университетской Консервативной ассоциации, быть может, менее известной, но очень серьезной. Там она заслужила «продвижение по службе» и славу хорошего организатора. В 1944 году вошла в состав правления ассоциации, в 1945-м стала казначеем, а в 1946-м — председателем. Она творила там чудеса. Это были послевоенные скудные годы, карточная система действовала строже, чем во время войны, но Маргарет всегда доставала все, что было нужно для клубных вечеринок.

А в стране происходили перемены. Энтузиазм, вызванный приходом лейбористов к власти, ослабевал. Обещания, данные в период предвыборной кампании 1945 года, не покончили ни с карточной системой, ни с нищетой, а миллион англичан, чьи жилища были разрушены во время войны, все еще ждали домов, обещанных Эттли. Так что тори имели теперь уже гораздо больший успех, по крайней мере, в самых «шикарных» колледжах. В Оксфорде именно Маргарет была одним из движителей возрождения партии консерваторов. Когда она только вступила в Консервативную ассоциацию, в ней насчитывалось около четырехсот членов, а к концу ее «председательского срока» в ассоциации было уже более тысячи членов.

За пределами круга консерваторов она так и не обрела друзей. Саммервилл-колледж имел репутацию учебного заведения, где царили прогрессистские идеи. Кроме того, в послевоенные годы ветер социализма раздувал паруса над кампусами. Одна из соучениц Маргарет, Энн Дейл, рассказывает о том, насколько всех раздражала приверженность Маргарет идеям консерваторов: «Мы всегда насмехались над Маргарет Робертс <…>, когда она пыталась нам продать билеты на бал клуба консерваторов… Она казалась такой чопорной, такой уверенной, такой нетерпимой к идеям других». Ей не сулили «великого» будущего, ибо «в те счастливые годы мы не думали, что кто-то, такой скучный и нудный, как она, сможет подняться до первых рядов». Но Мэгги смеялась над теми «бандерильями», которыми пытались ее уязвить. Напротив, они ее раззадоривали. Ее преследуют, травят? Ну и пусть! Она-то знает, что должна осуществить свою миссию. Ее не приглашают в гости и к ней не приходят? Ничего, придет день и она возьмет реванш. Сейчас как раз настало время «не идти за толпой», как говаривал ей ее отец.

К тому же активная деятельность Маргарет в Консервативной ассоциации открыла ей доступ в мир элиты партии консерваторов. Она организовывала дебаты с Питером Торникрофтом[57], Алеком Дуглас-Хьюмом, сэром Энтони Иденом, «наследником Черчилля»[58]. Кроме возможности бывать на конференциях, вызывавших большой интерес Мэгги, принадлежность к правлению ассоциации позволяла ей принимать участие в особых обедах, устраиваемых в честь почетных гостей, куда приглашали лиц, имевших заслуги перед партией; давали эти обеды в известном ресторане Оксфорда. Для Мэгги, возможно, это была единственная возможность обратить на себя внимание и обзавестись адресами и номерами телефонов тех, кто мог бы пригодиться в дальнейшем.

Однако светские обязанности и развлечения наводили на нее скуку. Ничего не поделаешь, это было всего лишь средство для достижения цели, а не сама цель. Маргарет создавала рабочие группы при Центральном бюро партии, то есть создавала нечто вроде «мозговых центров» для выработки политики в разных сферах. Кстати, это было время, когда партия консерваторов, еще не пришедшая в себя от поражения, нанесенного ей лейбористами во главе с Эттли, с большим трудом пыталась выработать последовательную доктрину. Часть лидеров партии полагала неизбежным частичное обобществление экономики. Состоявшее из деятелей столь различных между собой, как Р. Батлер, Квентин Хуг и лорд Хичингбрук, это движение, именовавшееся «прогрессистским консерватизмом», зашло довольно далеко. Один из рупоров этого движения, Джулиан Эймери, высказывался в том духе, что «либеральный капитализм так же мертв, как и аристократический феодализм».

Маргарет не спорила и не ссорилась со «старыми крокодилами», красовавшимися на трибунах. Но в одном из докладов рабочей группы, который она составила вместе с Майклом Кинчин-Смитом и Стэнли Моссом, уже появились ростки того, что впоследствии станут называть тэтчеризмом: «Возможность индивидуума вести достойную жизнь должна быть главным критерием любой политики <…>. Человек важнее системы <…>. Частное предприятие — двигатель всякого прогресса». Особенно Маргарет настаивала на необходимости создания нового образа партии консерваторов, нового имиджа партии честных и порядочных людей, рабочих, мелких собственников, мелких предпринимателей, «ибо политика партии консерваторов в глазах общественного мнения представляет собой всего лишь цепь административных, управленческих решений частных проблем, связанных в некоторых сферах с дурацкими предрассудками и с эгоистическими интересами зажиточных людей».

Маргарет вернулась к этому вопросу в марте 1946 года, на конгрессе Федерации консерваторов — выпускников университетов и Ассоциации юнионистов, проходившем в гостинице «Уолдорф» в Лондоне. Без сомнения, не случайно она посвятила одну из первых своих публичных речей необходимости радикальных изменений в консерватизме, чтобы он «перестал выглядеть одновременно несерьезным и устаревшим». Ее программа не предусматривала создания «совершенно бесклассового и совершенно лицемерного общества», а призывала к созданию такого общества, в котором каждый мог бы развивать свои способности, быть созидателем и героем собственной жизни. В этой программе рассматривалась не только экономика. Были в речи нарождающейся звезды и некие черчиллиевские нотки, призыв, обращенный к человеку, ниспосланному Провидением, было и нечто пророческое. Маргарет завершила речь такими словами: «Мы все слышали, как про наше время говорили, что это будет эпоха обычного, заурядного человека. Но не забудем про то, что нужны и люди необыкновенные».

Ежегодная конференция партии консерваторов в Блэкпуле, на которой Маргарет в октябре 1946 года присутствовала в качестве представительницы университетской Консервативной ассоциации, окончательно убедила ее в том, что лидеры партии, за исключением Черчилля, не являются теми выдающимися деятелями, в которых так нуждается страна. Она была поражена контрастом между рядовыми делегатами, готовыми к активным действиям вплоть до рукопашной, и правящей верхушкой партии, «готовой от своего имени во имя консерватизма согласиться на установление социализма в Британии». По мнению рядовых делегатов да и самих руководителей партии, высшие должностные лица уже потерпели поражение. Чужие идеи поразили их разум, как заразная болезнь. Как тогда тонко подметил наш соотечественник Бертран де Жувенель, чьи слова Маргарет Тэтчер процитировала в своих мемуарах, «в глубине души эти породистые борзые, с самых юных лет воспитанные для осторожного управления и для ведения любезных разговоров, были весьма близки к тому, чтобы признать свое поражение на выборах 1945 года окончательным»[59]. Как раз этого юная Маргарет не хотела ни за что на свете. Вот почему она довольно сдержанно и настороженно приняла партийный манифест 1947 года под названием «Промышленная хартия». Этот документ предусматривал сохранность единства тори путем принятия принципа кейнсианства, но с условием согласования этого принципа с определенными требованиями в сфере эффективности и конкурентоспособности. В нем не были затронуты вопросы увеличения государственных расходов ради поддержания занятости на определенном уровне, как и вопросы планирования и ведения диалога между социальными партнерами. Также не было речи и о национализации. Экономика должна была просто немного изменить вектор развития в сторону большего либерализма: в стране должно было стать поменьше чиновников, поменьше контроля, поменьше налогов. Учитывая тот факт, что подобные документы не слишком удобочитаемы, они «не мобилизуют толпу».