— В таком случае мы пойдем на приступ и тогда не ждите пощады!.. — погрозил кулаком Александр, раздраженный высокомерием варваров.

— Давай, давай!.. — хохотали на стене. — Поищи-ка крылатых воинов!..

— Докажи-ка, что ты сын Бога!.. Обыкновенным людям нашей крепости не взять!..

Александр стоял взбешенный. Он сгреб полную пригоршню рассыпчатого снегу и провел им по лицу. «Пеняйте на себя…» — пробормотал он и стал стремительно спускаться. За ним толпились телохранители, оскальзываясь и падая, вновь поднимаясь; они старались держать щиты так, чтобы, если им вдогонку полетит стрела, она не задела царя.

Остальную часть пути Александр проехал в седле.

Возле шатра его ждали полководцы. Схватили за уздцы оскалившего зубы коня, который по брюхо был в снегу, словно в белых штанах. Спрыгнув с седла, Александр сказал:

— Сегодня же идем на приступ!.. Объявите воинам: кто первый взойдет вон на ту скалу, что возвышается над стеной, получит в награду двенадцать талантов[78], второй десять, третий — восемь!.. Даже тот, кто взберется на нее последним, тоже будет вознагражден, получит триста дариков[79]…

— Великий царь, это невозможно. Глядите, скала обледенела, — попытался возразить Кратер.

— Невозможно? — возмутился Александр. — Для сына Зевса нет ничего невозможного. Прошу в шатер!.. — пригласил он всех жестом к себе. — Я вас сейчас научу, как это сделать.

…К вечеру были отобраны воины, привыкшие во время осад карабкаться по скалам. Их набралось около трехсот. Они заготовили небольшие железные костыли, с помощью которых закреплялись края палаток и шатров. Они предполагали вколачивать их в тех местах, где снег слежался и превратился в лед, а где снега не было, прямо в скальный грунт. К железным костылям привязали прочные льняные веревки. И как только стемнело, эти воины подобрались к самой отвесной и потому не охраняемой стороне скалы. Самые отчаянные начали карабкаться первыми. Они вбивали костыль за костылем, по свисающим вниз веревкам взбирались остальные. Им было легче, на двенадцать талантов они и не рассчитывали. Время от времени кто-нибудь срывался и летел вниз, шмякаясь об уступы, бухался в снег. Даже падая, они не подавали голоса, ибо царь приказал молчать, если кому суждено погибнуть. Пока добрались до вершины, погибло около тридцати человек. Тела некоторых из них не нашли.

Едва забрезжил рассвет, Александр вышел из шатра, набросив на плечи теплую стеганую накидку из верблюжьей шерсти. На вершине скалы он увидел своих воинов, казавшихся отсюда с маковые зернышки. Как и было им приказано, они размахивали белыми платками в сторону македонского лагеря. И тогда Александр незамедлительно послал к замку глашатая и велел ему крикнуть варварской страже, чтобы не тянули дальше, а сдавались, потому что нашлись-таки у сына Бога крылатые воины и уже заняли вершину скалы, которая повыше стен их крепости; им ничего не стоит слететь оттуда прямо на площадь в середине замка. И глашатай показал на вершину скалы, ее только что коснулся первый луч солнца.

Защитники замка и в самом деле увидели на скале воинов Искандара и были потрясены…

Хориён покинул Оксиарта и вернулся с войском, состоящим из пяти сотен, через трое суток. От Спитамена вестей все еще не было. До его замка четыре дня пути. А сейчас, когда горные дороги занесло снегом, может статься, и за пять гонец едва доберется.

Хориён привез теплые вещи и шатры. В Мараканду они отправлялись в теплый погожий день и никак не предполагали, что в конце весны вновь возвратится зима. Правда, высоко в горах погода всегда была изменчива.

Они расположились в лесу и даже не зажигали костров, дабы наблюдателями Искандара не было замечено их присутствие. Чтобы согреться, приходилось больше двигаться. А на ночь влезали в мешки из мягкого войлока.

На рассвете восьмого дня, когда уже вот-вот должен был прибыть Спитамен с войском или, по крайней мере, прислать какую-то весть, Оксиарт, выйдя из шатра по нужде, вдруг увидел на вершине зависающей над замком скалы вражеских воинов. Первой мыслью было: померещилось. Он глотнул комок снега, протер мокрыми руками глаза. Да, там в самом деле враги. Он почувствовал слабость в коленях.

— Брат!.. — позвал он севшим голосом. — Плохи наши дела!..

Хориён быстро вышел, натягивая стеганый халат. Солнце уже высветило вершину скалы. Сомнений не было, там находились враги.

Они подавали своим, находящимся внизу, какие-то знаки, махали платками.

— Он или в самом деле сын Бога, или дьявол… — проговорил Хориён.

— У нас больше нет времени ждать Спитамена. Прошу тебя, давай совершим налет вон на те шатры. Этим мы вынудим безумцев слезть со скалы.

— Нельзя, брат, нашим семьям мы нужны живыми. Давай подождем.

Оксиарт согласился. Но с этой минуты он не уходил в шатер, глаз не сводил со скалы, всегда казавшейся ему верной защитой замка и так коварно обманувшей. Но где же Спитамен? Куда он запропастился?..

Ближе к вечеру, когда основание горы окутала синева сумерек, а замок еще сиял в лучах солнца, как розовый топаз, с башни неожиданно раздались звуки карная, ворота отворились, из них вышли десятка два мужчин с широкими деревянными лопатами и принялись расчищать дорогу от снега. И тут же снизу цепочкой, держась друг за дружкой, потянулись к замку конники Искандара.

— О Всевышний, что они творят?! — схватился за голову Оксиарт.

Выбежавший из шатра Хориён долго смотрел на замок, к которому медленно приближалась четко различимая на снегу цепочка врагов, и вместе с ними снизу наплывала тень.

Оксиарт схватился за сердце, громко застонав, покачнулся. И упал бы, не подхвати его Хориён. Подскочили еще трое воинов, держа Оксиарта под руки, повели в шатер.

Спустя четыре дня вернулся гонец, которого посылали к Спитамену. За это время он ни разу не правил бороды и так оброс, что друзья узнали его коня раньше, чем самого. У него был жар, глаза ввалились и лихорадочно блестели. Он с трудом сполз с седла. Едва волоча ноги, направился к шатру, где лежал Оксиарт. Поздоровался, приложив руку к груди, и сказал:

— Мне не удалось найти Спитамена, мой господин. В замке нет ни его самого, ни его семьи…

— Так где же его носит?.. — хрипло вскричал Оксиарт.

— Никто этого не знает. Он совершает налеты на отряды македонян, которых Искандар разослал во все стороны собирать провизию и фураж для коней, и, как рассказывают люди, не задерживается на одном месте более трех дней.

— Почему бы ему не прийти сюда, где главные силы врага!.. — в сердцах воскликнул Оксиарт и сильно закашлялся.

— Успокойся, брат, — сказал Хориён. — Думаю, мы поступим благоразумнее, если теперь сами примкнем к его войску…

— Тебе легко говорить!.. — закричал Оксиарт, побагровев от гнева. — А мне каково, когда в когтях у дьявола моя семья… Моя любимая дочь!.. — и он закрыл лицо руками, чтобы никто не видел навернувшихся ему на глаза слез. — Если даже ты меня покинешь, брат, я сам буду воевать с Двурогим… я вызову его на поединок… я его назову трусом, если он не согласится…

— Мой господин, у меня есть и другая новость для вас, — проговорил гонец и надолго закашлялся, прежде чем смог продолжить: — Я не хотел говорить, ибо не знаю, можно ли в это поверить… Встретилась мне по дороге группа людей. Мы присели у родника, чтобы подкрепиться, чем Бог послал. Разговорились. Они, оказывается, из вашего замка…

— Да?.. — взревел Оксиарт, округлив глаза. — Почему же ты их не притащил сюда, чтобы я поотрезал им головы?

— Мой господин, если то, что они мне сказали, — правда, то вы, следуя обычаю, должны были бы скорее вознаградить их за добрую весть.

— Не хотят ли они преподнести сдачу моего замка на милость победителя как добрую весть?

— Мой господин, они сказали мне… — воин опустил глаза, словно не решаясь говорить.