— Не нужно мне. У меня есть свой. И камень на нем крупнее твоего, — сказал Танук и поднес к глазам Бесса свою руку.
— Ты и вправду глупец, твой перстень не стоит и ломаного гроша! А этот… — возмущенный тупостью молодого воина Бесс даже не находил слов. — Другого такого не найти в семи мирозданиях! Бери, тебе говорят. Я же взамен ничего не прошу. Просто он мне ни к чему, все равно мне скоро конец! Пусть хотя бы врагам моим не достанется. Пусть это будет плата за воду…
— Брать плату за глоток воды, поданной жаждущему, или за кусок хлеба, протянутый голодному, — величайший грех, разве тебе это не известно? А перстень?.. Для меня мой дороже твоего. Потому что он достался мне в наследство от отца… К тому же ты сам сказал, что этот перстень не твой. Разве можно дарить вещь, принадлежащую другому?
— Нет, ты и в самом деле придурок! — упавшим голосом проговорил Бесс. — Ведь за этот перстень можно приобрести полцарства!
— Я в цари не гожусь, — усмехнулся Танук. — Мне на роду написано быть дехканином, а в войну простым воином. Если судьба царей такова… — он окинул Бесса взглядом с головы до ног, — то зачем она мне?..
— О Всевышний, кажется, лишил тебя не только достатка, но и ума! В руки ему плывут несметные богатства, а он отказывается! О Всевышний, какому же дураку вверил ты мою жизнь? Окажись на твоем месте кто другой, он бы убил меня, чтобы завладеть этим перстнем и скрыться. Мне не известно, где добыл его Дариявуш, но ничьи руки, кроме хозяйских, не касались этого сокровища. Даже ложась спать, Дариявуш не снимал его с пальца. А ты?.. Безумец!..
— Выходит, перстень этот владельцу несчастье приносит. А у меня и своих бед хватает. Если надену его на мой корявый палец, вдруг и за мной станет ходить днем и ночью по пятам смерть?.. Нет, не желаешь ты мне добра…
— О, святая простота… — сомкнул Бесс у подбородка пальцы. — Только добра я тебе и желаю. Ты очень скоро убедишься в этом, если выпустишь меня отсюда и уйдешь вместе со мной. Ты честный парень, и я сделаю тебя своим наибом[60]. Ты будешь купаться в золоте, у тебя будут лучшие в мире скакуны, в твоем гареме будут женщины с различным цветом кожи, — торопливо говорил Бесс, понизив голос и брызгая слюной. — Да, да, ты честностью своей заслужил это…
— Честностью?.. — усмехнулся Танук, и его зубы блеснули при лунном свете. — По-твоему, честность продается? — Он взял перстень из рук Бесса и с силой швырнул его в темноту; перстень дзенькнул о каменную стену и куда-то отлетел.
— О-о, сумасшедший! — вскричал Бесс. — Что ты наделал? — и, бухнувшись на пол, пополз, звеня цепью, в угол подземелья, ощупывая ладонями холодный и осклизлый каменный пол.
— Если ты уже приготовился расстаться с жизнью, то зачем тебе это кольцо? — спросил, посмеиваясь, Танук.
— Другого такого перстня нет ни на этом, ни на том свете. А бедному и на том свете прожить не просто. Стражники, стоящие у ворот рая, быть может, поумнее и сговорчивее тебя.
Танук закрыл дверь и повесил замок.
Его напарник, просыпаясь, вскинул голову и, чмокая губами, пошарил вокруг себя рукой.
— Эй, Танук, ты не знаешь, куда подевался кувшин с водой? — спросил он хриплым со сна голосом.
— Не видел, может, кто взял?.. — ответил Танук.
— Разве тут кто-нибудь был?.. Клянусь собственной головой, я ни на мгновенье не сомкнул глаз, и за все это время не заметил здесь даже чьей — либо тени!
— Значит, проделки сатаны… — буркнул Танук, усаживаясь на прежнее место.
— А зачем ты открывал дверь? Может, отдал нашу воду этому толстяку?
— Да, отдал, — признался Танук. — Он так просил…
— И мою долю тоже?.. — голос напарника задрожал от возмущения.
— Прости, Зохид… я думал, он оставит, но кувшин выпал из его рук и разбился.
— Разби — и–ился, — передразнил его Зохид. — Жаль, что он не расколол его о твою глупую башку! А о чем ты с ним толковал, а?.. — ехидно прищурился Зохид, приоткрыв щербатый рот, а правой рукой поглаживая жидкую бороденку.
— Так, ни о чем…
— Ни о че — е–ем?.. Думаешь, я ничего не слышал? Я уже двадцать лет состою в стражниках, наловчился будь здоров: если глаза и спят, то уши все слышат!..
— Он хотел подкупить меня, — признался Танук.
— Вот как? — оживился Зохид и заерзал. — У него есть золото?
— Всего-навсего перстень. Говорит, будто он принадлежал самому Дариявушу и стоит, мол, всех сокровищ мира.
— А ну-ка, покажи! — вскочил, опершись на копье Зохид с удивительным для его возраста проворством.
— Я не взял. Зачем он мне…
— Не взял?.. Ну и безмозглый же ты! Хоть бы меня разбудил! — выговаривал Зохид.
— Ну ты же и так все слышал!
Зохид фыркнул и принялся расхаживать взад-вперед, сильно стукая о землю тупым концом копья. Вдруг он резко остановился перед Тануком.
— Знаешь что?.. Перстень этот надо у него забрать. Иначе он достанется нашему врагу Искандару. Ступай и поговори с ним. Чего бы ни попросил взамен, на все соглашайся…
— Как это на все? А если он попросит его отпустить?..
— Ну и что? Пообещай! Язык, что ли, отвалится?
— Ахура — Мазда не велит обманывать даже врага.
— У тебя вот здесь… — Зохид кривым пальцем ткнул Танука в лоб, — …мозги или солома?.. Пообещав, ты можешь даже широко открыть перед ним дверь. Только перстень сначала заполучи. А не выпущу его из зиндана я. Понял? И никто из нас не нарушит завета Ахура — Мазды, ему не в чем будет нас упрекнуть.
— Нет, не могу я так поступить, — виновато потупился Танук. — То я отказывался, когда он всучивал этот перстень насильно, а теперь просить?.. Нет, не стану…
— Ну, и дурак! Ты хоть понимаешь, как оплошал?.. Или даже этого не разумеешь?.. Что о тебе подумает Спитамен, когда узнает, что перстень, которым мог владеть он, теперь находится у его врага Искандара?
Танук растерянно посмотрел на напарника и, подумав, проговорил:
— Это мне не приходило в голову…
— Еще не поздно исправить.
Зохид на цыпочках приблизился к двери зиндана и приник к ней ухом. Из подземелья доносились глухие стоны. Он поманил Танука рукой, показал на дверь и ткнул себе пальцем в ухо: мол, послушай. Танук тоже услышал стоны и странное бормотанье. Пришлось поспешно отпереть замок и распахнуть дверь, заверещавшую так громко, что в кишлаке залаяли собаки. Через зиндан, высвечивая каменные плиты, пролег длинный прямоугольник лунного света. Бесс лежал на спине, запрокинув голову, и громко стонал; его вздутый живот то поднимался, то опадал. Несчастный Танук, думая, что он умирает, застыл на месте, не зная, что делать. Зохид, подбадривая, толкнул его в спину, но тот не мог пошевелиться и, кажется, лишился дара речи. Тогда Зохид сам решительно подошел к Бессу и пнул его ногой в бок:
— Эй, очнись! Что с тобой?..
И тот, будто в беспамятстве, что-то забормотал по-персидски. По его бледному лицу ручьями стекал пот, а выпученные глаза, казалось, вылезут из орбит.
— Уж не рожать ли ты собрался? — сурово спросил Зохид.
— Воды… — чуть слышно прошептал узник. — Хоть каплю…
— Ты же только что влил в свой бурдюк целый кувшин! — сказал Зохид.
Но тот все твердил слабеющим голосом:
— Воды… воды… я умираю…
— Разрази его гром, — разозлился Зохид и обернулся к Тамуку: — А если в самом деле умрет?.. Поди оправдайся тогда перед Спитаменом. А ну, сбегай-ка за водой! Только быстро!..
Танук проворно взбежал по ступеням вверх.
А Зохид опустился возле Бесса на корточки и затормошил его, толкая в плечо:
— Эй… эй, погоди умирать, слышишь? Давай сюда свой перстень и катись на все четыре стороны, хоть на тот свет!
— О, Боже праведный… — бормотал Бесс, не слыша его слов. — Поскорее лиши меня жизни…
— А ну, не валяй дурака! — прикрикнул на него Зохид. — Отдавай перстень! Кому говорят!..
И вдруг Бесс, выкатив глаза и выпятив жирный подбородок, дико захохотал, хотя из глаз его текли слезы. Он хлопнул себя раз, другой по животу:
