Тут началось такое, что голос скифа потонул в шуме. Раздавались выкрики, что он подослан самим Двурогим. Большинство изобличало его в лукавстве, ибо скифам — кочевникам нечего терять: в одночасье они могут сниматься с места и, сложив юрты, нехитрый скарб на верблюдов, откочевывать в другие земли, оставляя врагам лишь пепел от кострищ. А согдийцы, бактрийцы, туранцы не могут переносить с места на место свои города и селения с разбросанными вокруг садами и огородами, которыми они кормятся.
Датафарн и Катан протиснулись к Спитамену, в глазах которого читалось: «Что же это происходит, а?..» Хориён, приблизив губы к его уху, что-то зашептал. Спитамен насупил брови, а лицо его стало бледным, как выстиранное полотно.
— Спитамен! Скажи свое слово! — обратился к нему Датафарн.
— Согдийцы хотят услышать тебя! — поддержал его Катан.
Спитамен выступил вперед и поднял руку, требуя тишины.
— Тихо!..
— Тихо — о!.. — подхватил кто-то.
— Послушаем, что скажет Спитамен!..
И когда шум ослаб настолько, что стало возможным перекрыть его громовым голосом, которым обладал Спитамен, он произнес:
— Высоко почитаемый мной предводитель скифов прав в одном: никто из нас не хочет напрасного кровопролития. Но мы не можем спасать свои жизни, став рабами Двурогого!.. Тут было сказано, что Искандар — сын Бога. Однако мы поклоняемся самому Богу, а не сыну его, от которого согдийцы не могут ожидать ни света, ни тепла. Сыновья тоже бывают ослушниками. И нередко боги-родители препоручают нам, смертным, всыпать их детям как следует за ослушание…
В зале сделалось тихо. Спитамен заметил у многих на устах улыбки.
— Мы все сломя голову кинулись на зов Его величества Артаксеркса, надеясь, что он сплотит нас и поведет в бой. Этого не произошло… Мы могли стать стеной на правом берегу Окса и не позволить македонянам переправиться через реку. Момент упущен. Искандар уже вонзил копье в наш берег, и его воины вступили на землю Согдианы. Мне стало известно об этом только что. Нам удастся сбросить чужеземцев в мутные воды Окса лишь в том случае, если мы объединимся, просунем, как говорится, головы в один ворот. Ни один улус, ни одно племя, ни один род не должны остаться в стороне.
Спитамен перечислил предводителей, которых знал по именам, и предложил им собраться вместе и в более спокойной обстановке выработать план совместных действий.
Сразу же, как только он умолк, в разных концах зала опять разгорелись шумные споры. Кто-то призывал к тишине. Кто-то с пеной у рта доказывал, что особой разницы нет, кому платить дань, Искандару Зулькарнайну или персам.
Однако персидские цари могли внушать страх, когда владели великой державой и у них под рукой была их армия. А кто теперь Бесс, то есть, будь он неладен, Артаксеркс, у которого ни державы, ни армии? Никто… Другое дело Искандар Зулькарнайн, одно имя которого на многих из собравшихся наводит ужас.
Артаксеркс поднялся, опершись руками о подлокотники кресла. И Сисимифр снова оглушительно ударил несколько раз кинжалом о дно серебряного блюда.
— Великий царь Азии собирается что-то сказать!.. — послышались голоса.
И Артаксеркс сдавленным от волнения голосом заговорил. Толстые губы его поблекли.
— Ваши ссоры между собой больно ранят мое сердце, оно кровоточит от скорби… Тут слуха моего коснулись попреки в адрес персов, которые якобы, как клещи, сосали чужую кровь. Это не так. Вы все, бактрийцы, согдийцы, саки, дахи, массагеты и скифы, хорошо знаете, что персы никогда не жили за чужой счет. Живя под их покровительством, вы не видели от них худа…
Оксиарт, усмехаясь, негромко, так, чтобы его могли услышать только друзья, произнес:
— Если считать за добродетель то, что драли с нас семь шкур!..
— Да, конечно, Дариявуш при жизни допускал немало ошибок, — продолжал Артаксеркс, тщетно пытаясь застегнуть дрожащими пальцами расстегнувшуюся на животе пуговицу. — Не стану спорить, мой родич сильно подмочил авторитет династии Ахеменидов…
— А подмоченный дувал быстро разваливается, — опять пробурчал Оксиарт.
— Доблестные воины великой Персии, идя в бой, единственное желание несли в сердцах: погибнуть или победить, дабы умножить славу Ахеменидов. Но Дариявуш тем не менее, предаваясь наслаждениям, не укреплял огромное здание своей империи. А если рушится большое здание, то под его обломками могут оказаться и примыкающие к нему дома поменьше. Говоря о чести и славе Ахеменидов, я думаю прежде всего о вас, мои подданные. Будут в силе Ахемениды — будете сильными и вы. Будет процветать царство Ахеменидов — и ваша жизнь будет райской. Это говорю вам я, Артаксеркс! А если погибнет великая Персия — исчезнете и вы вместе с нею. У нас одна с вами судьба…
Артаксеркс говорил довольно долго. Он устал стоять и продолжал речь, опустившись в кресло. Его широкий с залысинами лоб покрылся испариной и блестел. Дышал он шумно, переводя дыхание и делая длинные паузы.
Совет длился до самого вечера.
Правитель Наутаки Сисимифр, решив под конец помирить перессорившихся между собой старейшин, вождей некоторых племен, военачальников, хоть как-то сгладить возникшие между ними холодность и непонимание, предусмотрительно послал рассыльного за искуснейшими ошпазами, велел передать приказание — к вечеру приготовить самые вкусные угощения и вынести из подвала несколько хумов[59] молодого холодного мусалласа.
Когда солнце наполовину исчезло за горизонтом и в душном зале начали сгущаться сумерки, Артаксеркс объявил, что совет окончен.
Сисимифр тотчас вскочил и, звякая кинжалом о блюдо, крикнул фальцетом:
— Прошу перейти в правое крыло дворца, где по случаю сегодняшнего события состоится пир! — и вызвал тем самым у присутствующих бурный восторг.
Спитамен, покидая зал, уже за порогом успел шепнуть Датафарну:
— Посидим в шатре своей компанией…
— Сказать Оксиарту и Хориёну? — спросил тот.
— Не стоит, больно горячи оба. Нам будут нужны Катан, Шердор и Тарик. Приходи с ними.
Датафарн и Катан пришли вместе. Спустя несколько минут явились почти один за другим Шердор и Тарик. На низкий восьмигранный инкрустированный слоновой костью столик Спитаменом были выставлены фрукты в серебряных вазах. Расселись подле полотняных стен шатра на мягких атласных подстилках. Снаружи горел костер, и доносились голоса воинов. Сквозь ткань просачивался оранжевый свет, и его блики играли на развешанном на деревянном каркасе оружии.
Спитамен взял из вазы крупный гранат и, разминая его пальцами, проговорил:
— Если вы сегодня внимательно слушали, то теперь хорошо знаете, что думает каждый из предводителей. У меня не осталось сомнений, что большинство озабочено лишь тем, чтобы спасти свою шкуру. Среди сахибкиронов, увы, совсем немного таких, кого бы тревожила судьба Согдианы. А новоявленный царь занят кроной своего величия, позабыв, что корни его давно сгнили… Великий Ахура — Мазда, даровав нам эту землю и изобилье воды, завещал трудиться в поте лица, умножать богатства, дорожить тем, что создано предками. И мы старались быть верными его завету, ни разу не прогневали Ахура — Мазду запретными деяниями, разрывая землю там, где не положено, или сдвигая скалы с того места, где поставила их сама Природа, или промышляя на охоте сверх меры. И Создатель оберегал за это наши пастбища, нивы, сады от бед и напастей, давая нам возможность иметь в изобилье мясо, молоко, масло, кожу. И пока нашим краем управляли люди разумные и благородные, умеющие смотреть далеко вперед, все было хорошо, до тех пор мы пользовались покровительством Ахура — Мазды. Но не приведи Бог, чтобы бразды правления оказались в руках у тупоумного…
Спитамен умолк, выжимая сок граната в большую серебряную чашу.
— Ты прав, Спитамен. Оставаясь верным завету наших богов, мы не можем признать над собой власть человека, лишенного не только остроты ума, но и мужества, к тому же пролившего кровь своего родича… — проговорил Датафарн и медленно обвел взглядом сидящих. — Я не сомневаюсь, что произнес вслух то, о чем вы, сидящие тут, уже не раз думали.
