Я подаю мужчине ружье. Обрадовано он хватает его, оно уже у щеки, и он, едва прицелившись, стреляет.

Ничто не двигается, только опытный охотник продвигается дальше, наклоняется под маленькой елкой и вытаскивает оттуда серое животное – волка. Капающую из его раны кровь он ловит руками, втирает ее, а потом проводит языком по одной и по другой ладони. Таков обычай – искусство «лукаша» должно с помощью этого обычая сохраняться у него и дальше.

Старые следы ног ведут нас к нашим вразброс лежащим предметам одежды и к терпеливо ждущим лошадям. Лопатин вынимает широкий нож, и с помощью других мужчин все четыре волка вскоре образцово освежеваны. Уже прилетают первые вóроны и вороны, почуяв легкую добычу, и кружатся вокруг нас на высоте всего нескольких метров. Их крик звучит противно.

Дома ждет Иван Иванович. Он даже потрудился выйти на улицу.

- Никого не подстрелил, Федя, сердишься из-за этого, да?

- Нет, я стрелял, но из двадцати выстрелов было только два прямых попадания, все прочие прошли мимо.

- Но хотя бы одного, как минимум, ты принес? – спрашивает он весело и несколько свысока. Но Лопатин теперь уже поднял добычу из саней. Иван Иванович не хочет верить своим глазам, потом он начинает страшно злиться.

- Лопатин, ты очень хитрый крестьянин, очень ловкий и умелый. Если ты идешь со мной на охоту, то я, самое большее, подстреливаю двоих, только в последний раз мне особенно повезло, застрелил троих. Но если ты идешь охотиться с немцем, тогда он приносит сразу четырех волков домой. Он может громко хвастаться по всему Никитино! Мы стали в его глазах чучелом, никакими не охотниками, дилетантами! Если человек впервые идет в лес и действительно приносит четырех волков! Это просто неслыханно, Лопатин!

- Иван! – я пытаюсь утихомирить его.

- Ваше высокоблагородие... , – поддерживает нерешительный Лопатин.

Наконец, Иван Иванович успокаивается и поднимается ко мне выпить стаканчик.

Мы беседовали о различных охотничьих переживаниях. Поздно вечером Иван внезапно посмотрел на часы.

- Проклятое свинство! Нет, какое свинство! Представь себе, Федя, я снова обещал моей жене, что вернусь самое позднее в десять часов домой, однако, между тем, уже почти половина двенадцатого. Клятвенно я обещал это ей сегодня! Моя жена! Господь Бог, это моя самая большая боль, почему я только женился, почему? Я действительно не знаю это. В десять часов я должен был прийти домой! Чего все же она хочет от меня?

Он «перевернул» рюмашку в последний раз и поднялся со стоном.

Едва я закрыл дверь за ним, когда он снова стоял напротив и говорил действительно нерешительно:

- Не сделаешь ли ты мне очень большое одолжение? Проведи меня ко мне домой; я знаю, моя жена будет страшно ругаться, но если ты будешь рядом, то она не осмелится, а завтра все снова забыто. Будь другом и пошли со мной, да?

Немногие шаги до дома Иван Иванович молчал. Он позвонил, дверь открыл «девочка на побегушках», немецкий повар Мюллер, который принял нас обоих, как будто бы он – лучший в мире лейтенантский денщик, со всеми почестями и помог нам вылезти из шуб.

- Садись сюда, Федя, я попытаю своего счастья сначала один, и если все аргументы разума откажут, то я введу тебя. Здесь сигареты, кури. Здесь также печенье, ты любишь сладости. Ешь, сколько хочешь. Он пододвинул мне стул, пошел к двери спальни и открыл ее без промедления.

- Будет лучше, мой дорогой Иван, если завтра ты поговоришь с доктором Крёгером и скажешь ему, что впредь будешь жить только у него, – услышал я действительно ядовитый голос из темноты.

- Катенька, пожалуйста, не злись на меня, по-другому не получалось. Крёгер не хотел отпускать меня, я клянусь тебе в этом... и там я рассказал о моих самых прекрасных охотничьих переживаниях, и время внезапно прошло. Я сам не хотел поверить своим часам, так я сам был удивлен. Теперь, однако, я здесь, Катя, теперь снова все хорошо, не так ли? Все снова хорошо! – подчеркивал он с энергией.

- Да, все хорошо, ты можешь идти туда, откуда пришел. Твою кровать я попросила выставить на двор. Зачем она здесь нужна? Я с этого момента больше не рассматриваю себя как в браке с тобой. Завтра я подам на развод. Пусть все Никитино знает! Что у меня, собственно, есть от тебя, Иван? Я чувствую себя достаточно молодой, чтобы еще раз выйти замуж.

- Проклятое дерьмо...! Что все же происходит с этой проклятой коптилкой! Если она должна гореть, она не горит, она дымит; если она не должна гореть, то ее нельзя погасить даже силою всех легких. Так! Ну, наконец! Уууу..., я мог бы размазать ее об стену!

Я слышал, как цилиндр лампы жужжит в патроне, через полуоткрытую дверь я увидел, как зажегся свет. – Да, правда! Моей кровати больше нет в комнате! Куда же она подевалась?

- Я тебе уже все полностью объяснила, Иван! – звенел нетерпеливый, возбужденный голос маленькой женщины.

- Катенька, я вовсе не слышал тебя..., все же, ты видела, что я был занят лампой... Ты, наверное, ругалась? Ты делаешь очень злое лицо, Катя, почему, собственно? Только смотри, я принес для тебя сюрприз... что только не взбредет мне в голову, среди ночи... ты не сможешь надивиться... я сейчас снова вернусь, Катя!

- Заходи, Федя, давай, мой дорогой, быстро иди к ней, – шептал он таинственно и, схватив меня за руку, поднял меня со стула и потянул в направлении спальни его жены.

- Очень быстро неси две бутылки шампанского, Иван, дай своей жене хорошо напиться, она говорила в твой адрес ужасные вещи, – прошептал я ему не менее таинственно.

- Все слышал, все? И он сделал кислое лицо, однако пошел за шампанским.

- Такая неожиданность! Добрый вечер, Екатерина Петровна!

Прежде чем женщина могла произнести хоть слово, я поцеловал ее обнаженную руку. Внезапная, приятная краснота бросилась ей в лицо, но она судорожно натянула красное, утепленное ватой одеяло почти до подбородка, при этом глаза ее увеличились, рот раскрылся, она хотела что-то сказать, но не могла. В моей действительно странной ситуации я мог только улыбаться.

- Федя!... Вы здесь?... Почему?... И мой муж? – заикалась она.

- Иван попросил меня, чтобы я проводил его, так как мы хотели еще немного поболтать друг с другом, если вы не против. Простите мне, что задержал вашего мужа... Я виноват, но он рассказывал мне такие интересные охотничьи рассказы. Я в этом деле совсем еще новичок. Могу ли я поцеловать вам руку?

Она испуганно протянула мне руку, и я заметил, как она дрожала.

- У вас такая прекрасная, мягкая рука, – и я коснулся ладони губами.

- Федя! – шептала женщина с упрашивающими глазами. – По крайней мере, вы понимаете меня, вы мужчина с чувствами.... Мой муж... я не могу говорить это вам, но... Вы будете знать, что я имею в виду, и мне стыдно, что говорю вам эти слова, но это ужасно иметь такого супруга. Что у меня еще есть в этой дикой местности? Все же, я выросла в Москве, а не здесь в этой пустоши! Дни проходят и с ними молодость, и не успеешь оглянуться, уже становишься старой. Не так ли, Федя, разве я не права?

 – Но, Екатерина Петровна, вам следовало бы быть более милой, более любезной к вашему мужу, так как он – очень добрый человек, и, вам должно было легко женить его на себе. Вы – молодая, красивая женщина. Подумайте, что и ваш муж тоже неизбежно стал апатичным в этой ужасной пустоши. Нужно помогать друг другу и сохранять друг другу верность. Но все же, сами возьмите в свои руки инициативу, поезжайте с мужем на две недели в Пермь, Екатеринбург, в Омск, где вы сможете развлечься.

- Мой дорогой Федя, вы страшно благоразумны. Я ничего подобного не ожидала от вас. Можете ли вы пообещать мне, что с помощью ваших связей в Петербурге постараетесь добыть другую должность для моего мужа, чтобы он смог покинуть Никитино?

- Я хочу ответить на этот ваш вопрос решительно честно, и надеюсь, что вы сможете понять меня – как пленного. Подождите конца войны, и тогда я с удовольствием сделаю для вас все, что в моих силах, клянусь.