Не прошло и десяти минут, когда он уже возвращается, ругаясь, с яростным, красным лицом. Его форма грязна, шапка съехала назад почти на затылок, новые, прекрасные сапоги из лакированной кожи в грязи выше голенищ, грязные также его лицо и руки. Похоже, что он был недостаточно трезв, чтобы сохранить равновесие на шатких досках.

- Жалкие, свинские условия! За ним стоит часовой, застывшей, растерянный и боязливый, так как его высокое начальство так ругает грязь, само собой разумеющееся явление в России. – Невозможно низкий уровень культуры! Ужасное варварство! Взгляни только, как я выгляжу! Как грязная свинья! И твои ботинки!... ах, что я там говорю, я имел в виду, конечно, мои сапоги, новые! Убить, я хотел бы уничтожить все вокруг! Моя ярость не знает границы, все должно убраться у меня с дороги!

- Мне все же следовало бы проводить тебя, Иван, – миролюбиво пытаюсь я успокоить бушующую гору плоти.

- Вздор, ты со своим сопровождением! Ты говоришь чепуху сегодня, полную чушь! Сегодня я совсем ничего не пил! Выйди прочь, солдат! Чего ты пялишься на меня, как идиот, ты что, никогда еще меня не видел? Смирно, кругом, марш, но быстро!

- Иван, дружище, послушай, хватит ругаться. Велика важность, твои лакированные сапоги, я подарю тебе новые, еще лучшие, все же, успокойся. Давай, ты еще можешь выпить маленький стаканчик; ты еще так уверенно стоишь на ногах, давай, будь благоразумен.

В ответ капитан хочет сделать шаг мне навстречу, но спотыкается на пороге двери и летит мне прямо в руки.

- Черт побрал бы все это пьянство! Все же, я пьян. Однако я ничего не замечаю! А ты что-то замечаешь? Наверняка заметил, ты же умнее меня, и должен был бы привести меня домой. Нет, эти свинские условия, и тут должны еще жить люди, скандал, позор для всей страны – что-то такое! У нас ничего не в порядке, ничего, совсем ничего! Только такой беспорядок, такое вот свинство в порядке у нас!

Наконец он сидит; но внезапно, едва я отвернулся от него, он снова встает с кресла, тянет вверх руки и смеется так, что дом дрожит. Удивленно я смотрю на него.

- Братец, дорогой мой!... Завтра я прикажу убрать с улиц всю грязь! Его поднятые руки делают энергичные движения по воздуху, как знак, что его большое терпение теперь лопнуло, и что проект является решенным без права отказа. – Что ты на это скажешь? Можешь ли ты понять силу такого решения? Убрать грязь с русских дорог? Это что-то такое гигантское, тут ты можешь сказать, что хочешь! Разве это не гениальная идея? Конечно, да! Это равносильно строительству пирамид фараонов, мой дорогой!

- На самом деле, Иван, это гигантская, непостижимая затея. В течение многих веков никому еще не удавалось довести это дело до конца!

Пару минут спустя он ложится на свой диван.

- Давай, Иван, я сниму с тебя лакированные сапоги.

„Ах..., ах... мой дорогой... так мне уже лучше. Я хочу еще снять и форму, все же, она всегда так дьявольски тесна... Проклятый портной!... В груди она настолько тесна, что едва ли можно дышать, а тут еще обильная еда, выпивка, ах... так... теперь на душе у меня чудесно, великолепно... спасибо тебе, ах...!

Великан двигается с довольным постаныванием и усмешками. – К нам, русским, самые лучшие мысли всегда приходят, когда мы пьяные. Вы, немцы, этого не знаете, что вы понимаете в попойке... С трудом он произносит каждое слово. В конце концов, это только лишь шепот, который переходит в неимоверно сильный храп. Я накрываю его.

Ночь проходит, уже полдень. Он просыпается. Я подаю ему сигарету, которую он зажигает в первую очередь; я постепенно узнал все его привычки. Он бормочет несколько непонятных слов самым низким басом, идет в мою спальню, потому что знает, что я не люблю немытых людей. Я долго слышу, как он плещется водой. За это время его форма почищена, сапоги чисто начищены, я приношу их ему и вижу, как он обильно напомаживает волосы и потом причесывает с особенной тщательностью. (У него в коробке у меня лежали расческа и щетка, предназначенные только для него; нельзя было знать).

- Часовой! Часовой! – рычит он теперь через открытое окно. Его голос можно слышать по всей улице. Немедленно прибегает часовой и стоит навытяжку. – Ступай ко мне домой и скажи моей жене, что я скоро приду на обед, она может уже начинать готовить. Я сегодня не пью водку. А вот рубль для тебя, выпей за мое здоровье!

- Слушаюсь, ваше высокоблагородие! Солдат довольно усмехается и исчезает.

- Но, Иван, ты же хотел приказать убрать улицы!

- Да, да, но... гм, я этого тоже хочу... Все же, нужно сначала посмотреть, стоит ли это делать на самом деле. Он медленно подходит к окну и смотрит безразлично и нерешительно на толстую, непроходимую уличную грязь, по которой лошадь, до коленей в грязи, тянет старый тарантас своим обычным, медленным шагом. Заспанный и безучастный сидит на козлах крестьянин. – Отсюда это вовсе не выглядит так плохо, но стоит только однажды упасть в нее, так же как я вчера, тогда это низость, страшное свинство! Но ведь грязь у нас повсюду, не так ли? Ужасное положение; мы здесь живем действительно как свиньи. Если бы такое однажды произошло в Петербурге, на Невском проспекте, или тем более у тебя, в Берлине, на Унтер-ден-Линден, чтобы лошади тянули экипажи по живот в грязи. У нас здесь есть муниципалитет! Один идиот сидит там рядом с другим, один глупее другого! Ну, они скоро сильно удивятся. Их лица так вытянутся, что бритье для них будет стоить слишком дорого!

Теперь его взгляд падает внезапно на бутылку водки. Его руки уже обвили ее, взгляд становится нежным.

- Как называется все же, собственно, эта чертова водка? Мне так понравился ее чудесный вкус. Вообще, для непьющего человека у тебя необычайно хорошие знания о водки, действительно, тут только хорошие вещи, откуда ты все их получаешь тут, Федя? Ах, ну дай мне все же быстро один совсем маленький стаканчик, так, попробовать, только чуть-чуть, я вовсе не хочу пить... Он причмокивает, прищуривает хитро глаза и наслаждается водкой, как настоящий знаток. – Все же, я остаюсь у тебя на обед; тебя это устраивает?

- Ты же знаешь, ты можешь приходить, когда хочешь.

- Об уличной грязи я подумал так. Он делает длинную паузу; я с большим нетерпением жду. – Если грязь все века лежала на одном и том же месте – и, все же, так долго она лежит, она возникла ведь вовсе не вчера – то она может полежать еще один день. Ты так не думаешь?

- Это действительно не зависит от одного дня, – я отвечаю со смехом.

- Немец, ты ведь самый благоразумный человек, с которым я когда-нибудь познакомился. Действительно, ты можешь мне поверить, это не комплимент, это факт. Поэтому наша дружба будет существовать всегда.

Следующим утром, к моему самому большому удивлению, мужчина продолжал спать как мешок с мукой, хотя я уже дважды будил его.

- Иван! Иван! – Я трясу гору мяса на диване. – Ты хотел вставать, приказать убрать грязь с улиц!

- Федя, ты страшный человек, насильно будить спящего, пугать человека, видящего сны, это неслыханно... Ты хулиган! Зачем человеку сон, все же, он должен смочь нормально высыпаться! Твоя уличная грязь!... Нет, я мог бы высмеять тебя, если бы я так не разозлился! Помешать своему другу спать! Ты подлинный варвар, человек без какого-либо чувства, внимания и тактичности! Плаксиво, как ребенок, он сидит, наконец, на диване и трет свои заспанные глаза. Наконец, его ноги стоят на земле, короткая рубашка едва достает ему до коленей, и я, видя это, начинаю смеяться.

- Вот чтобы город тебя таким увидел, Иван!

- Крёгер, ты с ума сошел! Ты сумасшедший, Божий человек! Как тебе могла прийти в голову такая глупая шутка! Кто я такой, на самом деле? Ты вырвал меня из сна, смеешься, отпускаешь сомнительные шутки, смеешься надо мной!... Все же, ты в своем возрасте должен постепенно стать более разумным, стать более зрелым, солидным, взрослым мужчиной!

В отполированных сапогах, чистой форме, важно и с достоинством он покидает мою квартиру. Мы, естественно, снова помирились.